Я открыла рот в недоумении, но не произнесла ни слова, наблюдая, как он надевает пальто и скрывается за скрипящей петлями дверью.
Вечером на женсовете Оксана тянула своим низким грудным голосом, подперев рукой пухлую щеку:
Не-е, девки, спасать надо вашего Витю Точно вам говорю. Не, я помогу. Я уж если за что возьмусь, то рубите меня-держите семеро, я ж все равно дело свое забацаю. Я такая, девки, и она, деловито задрав подбородок, хлопнула ладонью по столу, словно муравья прикончила.
Вы понимаете, девочки, если не мы, то он никогда ни с кем не познакомится. Вообще. Всю жизнь будет за маминой шляпкой прятаться, рассуждала серьезно я.
За маминой шляпкой и под очками своими толстыми! поддакивала Люда, вжимая в переносицу несуществующую оправу. И перстни на ее толстеньких пальчиках переливисто играли со светом покачивающего торшера. И почему всем так хотелось легонько тронуть его кисейный бок
Будем, девки, действовать.
Как? Не ты же сама размышляла я.
Тх. Мой потом меня в этот самый стол, Оксана громыхнула двумя кулаками по столешнице, и вколотит. Да и так между нами, девки, я б с ним не стала, и она передернулась плечами.
Я представила и передернулась тоже.
Кто тогда? Люда посмотрела на Олю, сидящую чуть поодаль в плетеном кресле-качалке с книжкой, на обложке которой на чистом русском языке читалось что-то совершенно китайское.
И все посмотрели следом. Будто человек, владеющий такой лексикой, может решить столь щекотливый вопрос.
Даже не смотрите на меня. Я девственницей умру. Старой и очень крутой девственницей. И вообще, я умываю руки, это вы́ потом будете жалеть, что вмешивались в чужую жизнь. Не я.
Может, он нравится тебе? во мне появилась крошечная искорка надежды. Ты ему, по-моему, очень даже. Он же из-за тебя свою гитару сюда через весь город прет.
Да-а-а, переливчато подтвердили довольные девчата.
И когда Оля взглянула на нас, во всех одновременно искра надежды сдохла даже не потухла. Именно так.
Жаль, заключила недовольным тоном Оксана, будто топором рубанула. Но я, девки, буду не я, если ниче не устрою, Оксана водила по столу пухлыми руками, собирая несуществующие крошки, Есть у меня одна кандидатка. Была замужем. Двадцать два года.
Так мноого! Старая какая-то, решила я.
Ну старая, ну и что! А кого вы еще найдете? Я вам говорю: Танюха согласится. Это же главное.
А он?
А у него, девки и она сделала многозначительную паузу, выбора нет.
Обычно под конец наших женских собраний появляется загорелый Вовка. Заходит, заложив руки в карманы своих черных штанов. Проходится между нами неторопливо и вклинивается в разговор, совершенно не зная его сути.
Сегодня все по старой схеме.
У кого выбора нет?
У Вити, помнишь, такой очкастый к нам заходит.
А-а. Шварцнеггер. Мускулистый, блеснул юмором и сам же загоготал, тебе сколько лет? вдруг спросил грубо и на меня посмотрел.
Девятнадцать в этом месяце было, подняла я брови.
А-а. Ну, с днюхой!
«Днюха» мерзкое какое-то слово. «Старуха», «раскорюха», «хрюха», «засеруха» ассоциативный ряд можно продолжать до бесконечности и ни одной приятной мысли.
Значит, ты Ксюхи на год старше.
Не, качнула я головой, на два месяца. В январе ей 19.
На какие два месяца? У нее же в следующем году днюха. Значит, на год.
В смысле? У нее же через два месяца день рождения, о, господи, я опять спорила. Опять. С ним. Спорила.
Ну в паспорте же у нее другой год! Она в следующем году родилась. Год разницы, смотрел на меня совершенно серьезно без шуток!
Это в паспорте, а фактически и тут я увидела взгляд Оли, напоминающий библейское: «Не мечите бисера» и под влиянием этого взгляда громко и твердо выпалила: Ты совершенно прав!
И это сработало. Можно сдуть волосы с лица и жить дальше. Вовка петушился, ходил бодрячком и щипал Оксану по-хозяйски. Жизнь прекрасна.
А-а-а, протянул, наткнувшись на Ольгу, и ты что ли тут? Не ожидал увидеть среди девок.
А потом, уже в комнате, я выговаривала Оле, как обычно:
Я же тебе говорила, ты совершенно незаметна. Хоть немного нужно следить за собой.
Для кого незаметна? Для кого? Для этого черта? И слава Богу! Поменьше мне внимания от таких, как он! Безопаснее. А ты в своих домашних шортах нарываешься. Серьезно.
Баба Лида месила тесто. Пирожки были ее гордостью мягкие, воздушные. «Как живые», говорила бабушка.
Люблю с тестом возиться, пояснила она мне, вошедшей за чашкой цикория.
Баб Лида, почему Александр не хотел, чтобы я здесь жила?
Бабушка подбирала тесто, убегающее из-под крышки, и руки ее при моем вопросе остановились.
Почему не хочет? Как бы тебе объяснить, чтоб не очень обидно. В общем, об Оксаночке он думает-думает никак не передумает. Бъ ядь.
Я залила кипятком цикорий в кружке и подсела к ней поближе.