Как-то уже солидный и важный Т. сказал В., что негоже такой видной взрослой девице таскать с собой такое «замызганное-не-пойми-что». И В. открепила меня. И кинула на дно какой-то старой сумки, а сумку зашвырнула в кладовку. Не знаю, сколько лет прошло с тех пор. Мне кажется, что прошли столетия. И вот однажды. Молния раскрылась, и я увидел лицо милой В. Она была уже совсем взрослой. Ее рука поколебалась с мгновение и достала меня, прикрепив к дорогой светской сумке. Мы отправились на какой-то полигон. Пока мы ехали, она отчаянно что-то шептала мне, но теперь уже я не мог расслышать ни слова, как ни пытался. Когда мы оказались с В. на месте, ее встретили люди с микрофонами и камерами. Она шла в высокой обуви, от которой сводит ноги, чинно улыбалась, и что-то рассказывала. Ее засыпали вопросами, на которые у нее не было ответов, как вдруг моя цепочка оторвалась и я упал на землю. «В.! В.! беззвучно кричал я. В., обернись! Я упал, В., не уходи, В.!» Но она не слышала. Она продолжала отвечать на вопросы, от которых ей становилось нечем дышать. В какой-то момент она провела рукой по тому месту, где должен был быть я, и, видно, почувствовав, что меня там нет, судорожно обернулась назад, но так и не увидела меня. И продолжила идти, не останавливаясь. Моя В. удалялась в рое жужжащих черных людей. В. уходила вперед. В. ушла. Все. Тишина. Никого. Она не вернется за мной. Да и кто бы вернулся за старым, сломанным брелоком. Ком. Ом.
Я лежу на холодных камнях на земле. Начинает моросить. Холодные камни злорадно посмеиваются надо мной и моими рассказами о том, что я всегда и везде сопровождал В. и Т., следил, чтобы с ними все было в порядке. Я всегда и везде чтобы все было в порядке В. и Т никогда и нигде больше не вернутся ко мне.
За две недели до Нового года зима, наконец, врывается на полигон белой порошей по замерзшей выцветшей траве.
«Вот, сейчас меня и заметет».
«Пумакот! впервые за многие годы у меня прорезается слух. Пумакот, вернись к хозяйке!» Она бегает по полю и отчаянно ищет меня взглядом среди тонкого слоя первого снега. Не видит. «Пумакот!» И словно ей снова шесть. «Пожалуйста!» Не видит. Не видно меня. «Я принесла тебе компот». Садится на корточки в своем взрослом пальто моя В., пачкает его в земле и открывает банку. «Ну пожалуйста! Вернись!» Сейчас расплачется от беспомощности, как в детстве.
Когда У. и Л. были маленькими, я был необъятных размеров: мое песочное пузо заслоняло большую часть неба над городом, а каждая лапа могла раздавить по целому району. Скажем, Арбат или Басманный спокойно могли исчезнуть в недрах моих теплых пушистых подушечек, если бы я захотел. Но я этого не хотел. У меня были дела поважнее. Во-первых, я всегда и везде сопровождал У. и Л. Как сейчас помню нашу первую встречу. Их мама В., как-то укладывая У. и Л. спать, тихим вкрадчивым голосом произнесла: «Пумакот к тебе придет, он знает от подъезда код и ночью выпьет весь компот». Они закрыли глаза. Я открыл глаза. Так мы, собственно, и познакомились.
Арсений Гончуков
Писатель, режиссер. Родился в Нижнем Новгороде в 1979 году. Окончил ННГУ по специальности «филология» и Школу кино при Высшей школе экономики. Обладатель более двадцати наград российских и мировых кинофестивалей. Автор двух книг, в том числе поэтического сборника «Отчаянное рождество» (2003). Призер конкурсов «Любимовка» и «Личное дело». Участник Семинара молодых писателей в Липках (2008).
Ситцев край
Застань Илью кто-нибудь за этим занятием, ему бы стало стыдно. Вот так, вслух, с почти бесстыжей откровенностью говорить с самим собой это очень интимно. О привычке не знал никто. В детстве он вел беседы чаще, теперь только по праздникам. Этот Новый год особый, поговорить надо. Чтобы было настолько тяжело он и не вспомнит.
Ну привет, Илья, привет, привет, привет шептал, как заговорщик. Ну как ты? Как ты там поживаешь, мой дорогой? Ну, рассказывай Держишься? А? А? Только меня не обманывай, ладно?.. Начало было бессмысленное, нашпигованное общими фразами, но затем быстро переходил к сути. Громко бормотал у окна, и слова текли сплошным потоком, похожим на молитву. В особо трудные времена начинал напрямую обращаться к Богу. С ним говорил прямо и честно, как со старым школьным товарищем. Спрашивал, пенял, негодовал, просил. Что же мне делать, Господи? За что ты меня так? Как мне выпутаться из очередной ловушки?
Из коридора донеслись быстрые шаркающие шажки, щелкнул выключатель. Илья обернулся и затих. Он стоял у подсвеченного с улицы ночного окна в темной пустой кухне, в черной футболке и темносиних домашних трико.
Из коридора донеслись быстрые шаркающие шажки, щелкнул выключатель. Илья обернулся и затих. Он стоял у подсвеченного с улицы ночного окна в темной пустой кухне, в черной футболке и темносиних домашних трико.
Аня? Наверное, в туалет. Вдруг в дверном проеме свет мигнул, как под шторкой фотоаппарата, и у входа мелькнула тень. Илья задержал дыхание, и тут же ему под футболку нырнула теплая рука жены и торопливо обняла за грудь, а в шею уткнулись нос и горячие губы.
Ы оро? спросила она, и это значило: «Ты скоро?»
Сейчас приду Хочу просто немного побыть
Гладкая рука скользнула по его животу, и Аня так же быстро растворилась в темноте, а когда шаги в глубине квартиры стихли, она щелкнула выключателем и забрала из коридора свет. Из гостиной, дальней комнаты их просторной трешки, доносились голоса его отца, мамы и тещи. Беседовали, изредка позвякивая вилками и бокалами. Еще глубже, за ними, можно было различить бормотание телевизора.
Свет от уличного фонаря подсвечивал жесткое, осунувшееся, похожее на маску лицо Ильи. Он смотрел в темную глубину декабря, где голые ветви, растопырив пальцы и раскачиваясь, пытались нащупать в воздухе опору. Аня пока не знает, что он, то есть они, почти банкроты. Илья до последнего надеялся, что рассказывать ей не придется. Но завтра уже январь, и шансов, что 2020 год пощадит, почти не осталось.
Твердеющий от разваренной картошки оливье, подсохшая колбаска, прохладное кисловатое шампанское. Захмелевшие добродушные старики, румяная улыбчивая Аня, за ними вываливающийся из телевизора огромный Киркоров и его прилипший к нитке усов живой красный рот. Он поет, что ли? Илья усилием воли вернул себя за стол.
И прийти с Сайгой в приемную открыть стрельбу по дежурному в профессиональный праздник!
Ну! Так нельзя! Нельзя! Недопустимо! не унимался Павел Сергеевич, седобровый отец Ильи.
Ты про нападение на здание ФСБ, что ли? Этого придурка? спросил Илья.
Ну! А я о чем перед тобой тут распинаюсь? возмутился отец.
А ля гер ком а ля гер, как говорится, сказал Илья.
Он как не здесь сегодня у тебя кивнула Ане Лидия Сергеевна, моложавая теща.
Ох, ребят, хватит про политику! Паш, обнови-ка мне чу-уть-чуть ага, ага хватит, хватит! дернула вверх запенившийся бокал мама Ильи Алена Марковна.
Ты вообще, что ли, ничего не ел? Я не заметила, спросила Аня уже в спальне, повернувшись к нему спиной, чтобы помог снять лифчик.
Не, я ел и пил тоже Просто устал. Год, понимаешь ли, тяжелый выдался! Илья невесело засмеялся.
Легли, обнялись, как начали засыпать друг от друга откатились. Илья некоторое время лежал, смотрел в стену и с мыслью, что не заснет до утра, тут же соскользнул и провалился в безразмерную яму.
Утром проснулся от сдавленного смеха жены.
Ой, прости Разбудила? Оторвалась от шоу «Что было дальше» в телефоне, погладила мужа по плечу.