Я внимательно оглядела содержимое своих шкафчиков и холодильника, достала пачку печенья, компот, который прислала мама к Новому году, сложила все в самый шуршащий пакет из всех, что были дома, и отнесла к двери Машки.
Вернувшись домой, я поняла, что обычной тревоги нет и ощущение «не-в-своей-тарелке» прошло. Полупустые комнаты не вызывали раздражения, а старые обои не хотелось яростно сдирать до обломанных под корень ногтей. Мне нравились бра, оставшиеся от хозяйки. Нравились пузатые выключатели с язычком. С язычком и щелчком. Нравился вид за окном заснеженная просторная улица. Второстепенная дорога и именно поэтому не слишком шумная. Эту дорогу даже чистили не каждую неделю, она была покрыта серым, кружевным от автомобильных шин узором. Я знала, что там, на местами белой поверхности, есть маленькие бежевые пятнышки, которые с детства вызывали у меня интерес. А самое интересное, что именно такая поверхность была скользкой и гладкой, своими бежевыми пятнами (автомобильные масла?) призывала нас, ребятню, на веселые покатушки. Главное, чтобы родители не поймали нас на этом деле.
Я глянула на зеленое платье, которое приготовила к празднику, на оливье, которое порубила к столу (мы с друзьями договорились, что каждый принесет с собой что-то вкусненькое и бутылку того, что пьет сам), на свой новый маникюр, укладку, которую сделала вот буквально час назад в салоне. Чтобы сделать ее, я записалась в салон три месяца назад. Я разглядывала себя, квартиру, продукты, удостоверилась, что красная икра на месте, а гирлянда на елке горит по требованию и осталась дома.
Ровно в полночь я стояла в кромешной темноте, глядела в окно, пытаясь насытиться счастьем, надеждами и радостью людей, встречающих новый год своей жизни.
Я улыбалась под стоны Машки, рожающей своего очередного Иисуса, и славила новый год, чокаясь бокалом, полным розового игристого, с уютным стеклянно-деревянным окном своего нового дома.
Сергей Кубрин
Родился в 1991 году в Пензенской области.
По образованию юрист работает следователем.
Публикации в толстых литературных журналах («Урал» «Волга» «Октябрь» «Сибирские огни»), автор книги «Между синим и зеленым» (2019), лауреат международной литературной премии «Радуга», финалист литературной премии «Лицей».
Настоящий президент
Бреус орал, как потерпевший.
Ну вот куда ты, вот куда?
Он старательно крошил мыло, наводил пену. Весь такой правильный, как-никак дневальный, да еще накануне праздника. Комроты обещал, что будет им настоящий президент, заслужили вроде.
Одни возились с прожектором, вторые натягивали простыню. В каптерке стоял телевизор, но в каптерку нельзя даже в Новый год.
Это вам не это, сказал сержант Горбенко, чего тут встали?
Разошлись по команде, рассыпались в горох и опять заступили на службу.
Рядовой Ципруш и рядовой Манвелян тащили елку, три метра над уровнем взлетки. Иголки уверенно сыпались, а сдача наряда катилась в дре-беня.
Это еще откуда? Да вы вообще, что ли? завывал уставший Бреус. Я вам тут чего?
Манвелян виновато пожался, Ципруш махнул рукой, и только сержант Горбенко вступился.
Шаг пореще! Я тебе иголки эти в жопу напихаю.
Бреус довольно рассмеялся, но сержант крикнул: «Хули лыбишься», и жизнь пошла прежним солдатским строем.
Служили второй месяц. Еще помнили запах гражданки, но уже свыклись с армейским «есть, так точно, никак нет». Каждый день последний. Рота, подъем рота, отбой; завтра будет завтра. Но сегодня все было иначе. Ждали вечера, как приказа.
Говорят, не будет отбоя.
Кто говорит?
И подъема завтра не будет. Спи не хочу.
Опять крутились возле каптерки. Там в шкафах все и сразу, невозможное и живое. В двадцатых числах пришло первое довольствие. С разрешения комроты затарились.
Шире шаг, громыхнул Горбенко и на зависть жадно зашелестел оберткой.
«С орехами», подумал Ципруш.
«Птичье молоко», представил Манвелян.
День сгущался вечером. Блестел центральный проход, звенели золотом гирлянды. По распорядку отправились на ужин. Опять давали рыбу хек, никто не притронулся. Еще три часа. Ну ладно, четыре. С низкого кубанского неба валил скромный дождевой снег.
Капитан Калмыков торопился домой и вот уже шаркал по черному асфальту, чтобы ворваться и разорваться, выпить и закусить и обнять жену, конечно. А потом сказать как есть, так и сказать. Все равно придется.
Капитан Калмыков торопился домой и вот уже шаркал по черному асфальту, чтобы ворваться и разорваться, выпить и закусить и обнять жену, конечно. А потом сказать как есть, так и сказать. Все равно придется.
Десятой ротой он командовал третий год и каждый раз в новогоднюю ночь оставался на дежурстве: холостой и добрый. Но теперь женился, забылся, и армейская располага заслуженно сменилась простым семейным бытом.
Стол он разобрал еще утром. Прямо с порога услышал и запах горбуши, и лимонного сока, и жареных мясных чего-то там. Жена потянулась, он расплылся, и никакого праздника не нужно вот оно, счастье, без повода и причин.
Ты сегодня вовремя, усмехнулась, а Калмыков уже доставал бокалы.
Шампанское рано, а водочки чуть-чуть можно. Согреться, разогреться, заговорить. Бахнул соточку, и сразу еще. Хорошо-то как стало, господи.
Салатики, рулеты, маринованные огурцы все как любит, лишь бы знал. Ходила туда и сюда, еще в халате, вся в мыле, без прически, но все равно боже мой. Тоже молчала. Расскажет сразу после будет рад, хотели же, планировали. Она трогала живот, и улыбалась, и думала: мальчик или девочка да без разницы, лишь бы (на выдохе) ага.
За окном стреляли. Цветное крошево вперемешку с темнотой, и звезды большие и глазастые смотрели на эту красоту.
Приготовилась и вышла: платье в пол новое. Брошку нацепила и сережки дарил и одаривал. Калмыков не охнул, сдержался, но расцвел и обнял ее крепко и легко одновременно, как может только любящий муж.
Ты давай-давай, кивала, ешь, чего смотришь.
Он ел и выпивал, она тоже: фрукты и овощи, картошечки немного, с вином временила может быть, сам догадается.
Вдвоем хорошо, и дома тоже. На пятой рюмке развезло. Краснющий, он откинулся на спинку дивана и запыхтел. В глазах мишура, огни и песни. До курантов целая вечность, а он готов. Если пьяный, значит, не считается, как ни крути. Сел ближе, руку на талию, все дела. Лучше сейчас, чем потом: ожидание хуже смерти.
Такое дело, сказал, ты только не ругайся.
Калмыков посмотрел на нее. Кажется, все поняла. Жену офицера не проведешь.
Только не говори, что опять, и впрямь поняла.
Да-да, задакал, это последний раз, но сейчас прямо нужно, больше некому. На месяц всего или на два как пойдет. Но я постараюсь. Ну, нормально же все, правда?
Встала и ушла, закрылась в комнате. Очередную командировку она могла, конечно, вынести, но чтобы так скоро только с одной справилась, а теперь другая. А если там чего, а у нее ребенок, и вообще, разве можно так.
Он стоял возле двери и слушал. Приоткрыл: сказала уходи. Вернулся в кухню, налил коньяка, лимон брызнул.
Приближался Новый год, а ничего не менялось. Никакого праздника, вечный нескончаемый долг.
Минут за сорок до накинул бушлат, поправил шапку, и мокрый снег расцеловал его грубое капитанское лицо.
Отставить радость, рычал сержант Горбенко, рано, ра-но!
По слогам и в точку.
Ну одну конфеточку, ну, товарищ сержант.
На центральном проходе выставили столы. Ленкомната опустела, в каптерке больше ничего. Каждому по два, сержантам четыре. Бутылки с газировкой в стройном ряду, сладости в пластиковых тарелках.
Бреусу не наливать, хохотали солдаты.
Ждали и дождаться не могли. Горбенко обозначил: как появится сразу сядем, а то сожрете все, как и не было. Президент не появлялся, хоть луч прожектора широко светил на белой стираной простыне.
Зато Калмыков появился.
Здравия желаю, товарищ капитан! протаранил дежурный по роте.
Товарищ капитан дернул головой. Горбенко подорвался и проследовал за ним в служебный кабинет.
Солдаты шептались и не решались. Мандарины смотрели на них спело и сочно. Команды не было, никого не было.
Может, по одному хотя бы? предложил Манвелян.
Да хрен знает, размышлял Ципруш.
Молчали, думали, боялись.
Сержант Горбенко, матерясь неслышно, вышел на взлетку и прогремел, как в последний раз:
Десятая рота! Построение на центральном проходе! Форма одежды четыре. Рядовой Бреус, открыть оружейную комнату. Учебная тревога нападение на штаб!
Вместо жестяных кружек зазвенели приклады, и тяжелый топот заглушил сторонний шум.
На белом-белом экране появился президент. Он что-то говорил, но никто его не слышал.
Сусанна Альперина
Писатель и журналист. Родилась и выросла в Одессе. Живет в Москве. Окончила журфак МГУ. Кандидат филологических наук. В свое время принимала участие в работе 20-й комнаты журнала «Юность» где получила награду «Золотое перо».