Болит? спросил он с тревогой: девочка все еще потирала золотистые кудряшки на затылке.
Поцелуй пройдет, серьезно ответила она, показывая больное место. Мама всегда так делает. Где мама?
Ушла. Наверно, скоро ты с ней увидишься.
Ушла? Ну вот, и до свиданья не сказала, а раньше всегда говорила, когда соберется к тетушке на чай. А ведь уже три дня прошло. Ужасно пить хочется, правда? Попить здесь нечего? А поесть?
Нечего, милая. Потерпи немного, а потом все уладится. Положи опять головку мне на грудь, и ты маленько поправишься. Трудно разговаривать, когда губы задубели, но, наверное, лучше будет, если ты узнаешь, как обстоят наши дела. Что это у тебя?
Красивые штучки! похвасталась девочка и показала два блестящих кусочка слюды. Когда вернемся домой, я подарю их братцу Бобу.
Скоро у тебя будут штучки еще красивей, заверил ее мужчина. Только погоди немножко. Но я хотел тебе сказать Помнишь, мы были у реки, а потом свернули в сторону?
Да.
Ну вот, мы думали тогда скоро выйти к другой реке. Но что-то нас подвело, то ли компас, то ли карта, не знаю. К реке мы не вышли. Вода кончилась. Осталась только самая капелька, для маленьких и и
Тебе было нечем умываться. Девочка подняла взгляд на перепачканное лицо своего спутника.
И нечего пить. Мистер Бендер умер первым, потом Индеец Пит, миссис Макгрегор, Джонни Хоунз, а за ними, милая, твоя мама.
Мамочка тоже померла. Девочка уткнула лицо в передник и горько зарыдала.
Да, все умерли, кроме нас с тобой. И я подумал, не найдется ли воды в той стороне, взвалил тебя на плечо, и мы пошагали. Но похоже, нам и здесь не посчастливилось. И надежды у нас, почитай, совсем не осталось!
Это значит, мы тоже помрем? Девочка перестала рыдать и подняла залитое слезами лицо.
Да, милая, вроде того.
Что же ты раньше молчал? Девочка радостно рассмеялась. Только напугал меня зря. Ведь когда мы умрем, мы снова увидим маму.
Ты точно увидишь, милая.
И ты тоже. Я ей расскажу, какой ты хороший. Наверно, она встретит нас у врат небесных с большим кувшином воды и гречневыми блинчиками, горячими и зажаренными с двух сторон, как любили мы с Бобом. А долго еще ждать?
Не знаю не очень.
Мужчина не отрывал взгляда от северного горизонта. На голубом небосклоне появились три точки и, приближаясь, стали стремительно расти. Скоро они обернулись тремя большими коричневыми птицами, покружили над головами путников и уселись сверху, на скалы. Это были грифы, местные падальщики, чей прилет означает близкую смерть.
Петушки и курочки, обрадовалась девочка зловещим птицам и хлопнула в ладоши, чтобы их спугнуть. Скажи, эти места создал Бог?
Ну да, конечно, заверил ее спутник, ошарашенный неожиданным вопросом.
И Иллинойс Он создал, и Миссури, продолжила девочка. Я думала, эти места создал кто-то другой. Тут ведь не так хорошо получилось: совсем забыли про воду и деревья.
Как ты думаешь, не пора ли помолиться? робко предложил мужчина.
На ночь еще рано.
Не важно. Немного рано, но наверняка Он не обидится. Прочитай те молитвы, которые читала на ночь в фургоне, пока мы ехали по равнинам.
А почему ты сам не хочешь? удивилась девочка.
Я забыл молитвы. Ни разу не молился с тех пор, как дорос до половины этого ружья. Но пожалуй, это никогда не поздно. Ты читай, а я буду стоять рядом и повторять за тобой.
Тогда тебе надо встать на колени, и мне тоже. Девочка разложила на земле шаль. Сложи руки вот так, и сразу станет вроде как лучше.
За этим странным зрелищем наблюдать было некому, кроме грифов. На узкой шали, рядышком, преклонили колени двое путников малое дитя и отчаянный, закаленный искатель приключений. Пухлое личико девочки и костлявое лицо мужчины обратились к безоблачным небесам, творя трогательную молитву Верховному Судии, перед Которым готовились предстать; два голоса один тоненький и звонкий, другой низкий и хриплый вознесли единую мольбу о милосердии и прощении. Умолкнув, оба снова уселись в тени валуна, и девочка заснула на широкой груди своего защитника. Сначала он стерег ее сон, но веление Природы оказалось необоримым. Три дня и три ночи путник отказывал себе в отдыхе. Веки его все ниже опускались на усталые глаза, голова склонялась на грудь, наконец седая борода мужчины смешалась с золотистыми локонами его спутницы и оба забылись глубоким сном без сновидений.
Если бы путник не спал еще полчаса, он мог бы наблюдать странную картину. Далеко-далеко, на том конце солончаковой равнины, возник маленький пыльный фонтанчик, вначале едва заметный, почти неотличимый от дымки на горизонте. Он ширился, рос и превратился в четко очерченное облако, которое все увеличивалось. Стало понятно, что эту пыль могло поднять только множество ступающих ног. В краю более плодородном наблюдатель предположил бы, что это надвигается одно из больших стад бизонов, которые пасутся в прериях. Но здесь, в засушливой местности, такая возможность исключалась. Пыльный водоворот близился к скале, где нашли себе приют двое отверженных; вот сделались видны крытые брезентом фургоны, вот показались в дымке вооруженные всадники: видение преобразилось в караван, направлявшийся на Запад. Но каков он был, этот караван! Когда голова его достигла гор, хвост еще не показался на горизонте. По необъятной равнине тянулся беспорядочный строй фургонов, повозок, конных и пеших людей. Тащились нагруженные тяжелой ношей женщины, ребятишки шагали рядом с фургонами или выглядывали из-под белых навесов. Странники не походили на обычную партию иммигрантов скорее на кочевое племя, вынужденное по какой-то причине искать себе новое пристанище. Воздух наполнился шумом и грохотом: звенели бесчисленные голоса, скрипели колеса, ржали лошади. Но и этого оказалось недостаточно, чтобы пробудить двух усталых путников на склоне.
Во главе колонны ехали два-три десятка мужчин с суровыми, каменными лицами, в темной домотканой одежде, вооруженных винтовками. У подножия утеса они остановились и стали держать совет.
Источники правее, братья, проговорил один, седой, чисто выбритый, с жестким ртом.
Направо от Сьерра-Бланко так мы дойдем до Рио-Гранде, отозвался другой.
О воде не беспокойтесь! воскликнул третий. Тот, кто смог иссечь воду из скалы, не оставит свой избранный народ.
Аминь! Аминь! откликнулись все его сотоварищи.
Странники собирались продолжить путь, но тут один из самых молодых и зорких вскрикнул и указал вверх, на зубчатый утес. На его вершине трепетал под ветром розовый лоскут, очень заметный на фоне серого камня. Всадники осадили лошадей и взяли на изготовку ружья; к авангарду галопом поскакало подкрепление. «Индейцы», слышалось отовсюду.
Краснокожих не может быть много, сказал пожилой мужчина, похожий на предводителя. Пауни мы миновали, другие племена живут по ту сторону больших гор.
Пойду-ка я вперед и разведаю. А, брат Стэнджерсон? спросил кто-то.
И я! И я! подхватила дюжина голосов.
Оставьте лошадей, мы будем ждать здесь, ответил старейшина.
Юноши проворно спешились, привязали лошадей и стали карабкаться по крутому склону к предмету, их заинтересовавшему. Продвигались они быстро и бесшумно, с уверенностью и сноровкой опытных разведчиков. Оставшиеся внизу видели, как они перебирались с камня на камень и достигли вершины, где фоном им служило небо. Впереди шел юноша, первым подавший сигнал тревоги. Внезапно он, словно в удивлении, всплеснул руками. Когда подошли остальные, они удивились не меньше.
На плоской верхушке голого холма стоял в одиночестве гигантский валун. На него опирался, полулежа, высокий мужчина с длинной бородой и крупными, но крайне истощенными чертами. Судя по его спокойному лицу и ровному дыханию, он спал глубоким сном. Смуглую жилистую шею спящего обнимала пухлыми белыми руками маленькая девочка; ее золотоволосая головка прижималась к плюшевой блузе, облекавшей его грудь. Розовые губы были приоткрыты, за ними виднелся белоснежный ряд зубов; на детских чертах играла задорная улыбка. Толстенькие белые ножки в белых носках и нарядных туфлях с сияющими пряжками являли странный контраст с исхудавшими конечностями спутника девочки. На скальном карнизе над этой необычной парой торжественно восседали трое грифов. При виде пришельцев они издали хриплый крик разочарования и недовольно снялись с места.
Крики падальщиков разбудили спящих, и те стали изумленно оглядываться. Мужчина, пошатываясь, поднялся на ноги и глянул на равнину, где прежде не было ни души, а теперь тянулась бесконечная череда людей и животных. На его лице выразилось недоверие, он провел костлявой рукой по глазам.
Вот так, значит, и бредят, пробормотал он.
Девочка стояла рядом, держась за полу его одежды, и молча обводила всех вопросительным детским взглядом.