Держи, сказал он, твоя доля.
За Вальку, сказал Садчиков и допил все оставшееся в бутылке.
Хорошее вино, сказал Костенко.
У грузин есть л-лучше.
Там было только это. Что, оно тебе не нравится?
Садчиков усмехнулся:
Д-да нет, н-ничего
Потом приехал Коваленко из соседнего отдела.
Как дела? спросил он. Наши волнуются.
Пока неизвестно.
Это что, вы пили?
Мы.
С ума сошли!
Почему? удивился Костенко.
Ну, все-таки милиция Решат, что мы все алкаши
Черт с ними. Пусть т-только Вальку спасут.
А что говорят?
Ничего не говорят. Как там Прохор?
Его Чита топит, а Сударь молча помогает. Пока лягается, но дело-то ясное, вы его с поличным взяли.
Не мы, поправил Садчиков, а Р-росляков.
Значит, вы, если Росляков.
Врач-анестезиолог заглянула в лицо Рослякова и сказала скучным, обычным своим голосом:
Больной порозовел.
Ассистент, «сидевший» на артерии, открытой для переливания крови, в случае если катастрофически упадет давление, тоже сказал скучным голосом:
У больного действительно заметно порозовело лицо.
Профессор сказал:
Он не больной, он раненый. Ясно вам?
Ясно, отозвалась анестезиолог.
И все в операционной улыбнулись.
У парня мускулатура, сказал профессор, совершенно смертоносная для дам. Вообще-то, мне всегда было непонятно, почему женщины так падки на мышцы, Галочка, почему?
Мой муж худ как палка.
Ну это, я думаю, вы его довели с вашей строптивостью.
Спасибо.
Ешь тя с копотью, удивился профессор, и она еще обижается, вы слышите?!
Он затянул нитку, бросил иглу и отошел в сторону. Затем он поднял руки, и хирургическая сестра стала стаскивать с него перчатки и халат.
Гоп со смыком это буду я! пропел профессор и заметил: Галочка, вы как жена сыщика должны знать эту песню. Ее кто поет: жулики или милиционеры? Я всегда путаю.
Ее поют жулики.
Ничего мотив, сказал профессор, а слова так просто поэзия. Идите звоните вашему благоверному.
Галина Васильевна сняла маску и халат, стянула с себя перчатки и присела на краешек табуретки, чтобы прошла дрожь в ногах. Она видела затылок профессора; она видела, как кровь уходила теперь вверх от шеи к затылку, и она понимала, как трудно далась ему эта операция, дерзкая и виртуозная, на почти безнадежном сердце.
Выглянув в коридор, она сразу же увидела Садчикова среди восьми мужчин, сидевших на скамейках. Он сидел, вытянув длинные ноги, и курил, низко опустив голову. Галина Васильевна подошла к нему и сказала:
Здравствуй, родной. Он жив.
Что-то неуловимое, но понятное ей прошло по лицу Садчикова, она погладила его по щеке и присела рядом.
Он уже говорит? спросил Костенко.
Он еще под наркозом. Но теперь все в порядке.
А потом, когда все смеялись и рассказывали что-то наперебой, мешая друг другу, в приемный покой выскочила сестра и крикнула:
Галина Васильевна, скорей!
Стало тихо-тихо, и было слышно, как шальная муха бьется в окне, жужжа, словно тяжелый бомбардировщик. А потом все услышали, как простучали каблучки Галины Васильевны, и потом настала тишина гулкая и пустая, как ужас.
У Рослякова остановилось сердце. Кончик носа сразу же заострился и сделался белым. Дали кровь в вену, но ничего не помогало. Тогда профессор вскрыл только что стянувшие грудь швы, отодвинул в сторону легкое и, взяв сердце своей желтой, сожженной йодом рукой, начал массировать его.
Ну, говорил он, ну, ну, ну!
Он снова стал багровым, этот семидесятилетний профессор, и шея у него сразу же налилась кровью, и глаза сузились в меткие и всевидящие щелочки.
Сердце лежало в его руке, мягкое и безжизненное.
Он давил его сильно и властно. Он передавал ему силу и желание жить; он повторял все злее и громче:
Ну! Ну! Ну! Ну!
Галина Васильевна стала рядом с ним.
Остановка сердца, сказал он. Идиотизм какой-то! Ну! Ну! Ну!
Вдруг он замер: почувствовал слабый, чуть заметный толчок. Он сразу же ослабил пальцы и сдавил сердце едва заметным движением. Оно отозвалось тук! Он сжал его еще слабее. А оно четче тук!
Ну же! сказал профессор. Мать твою! Давай!
И сердце снова сократилось.
Где кровь? сказал он. Перелейте кровь! Быстро!
Дали кровь. И сердце стало все отчетливей и резче делать свою работу, а вся работа его великая и мудрая заключалась только в одном: в беспрерывном и размеренном движении.
У него кончается наркоз, сказала анестезиолог, максимум три минуты.
Терпи, парень, сказал профессор Гальяновский и начал зашивать грудную полость. Теперь терпи, коли выжил.
Галина Васильевна подошла к Рослякову и, нагнувшись к нему, стала говорить медленно и громко:
Они все здесь. Они ждут тебя, Валя. Ты меня понимаешь? И Садчиков, и Костенко, и ребята из управления.
Росляков сосредоточенно смотрел в потолок и молчал. Глаза у него были огромные и бездонно-синие.
Они все здесь, Валя, скажи, что ты меня слышишь, скажи!
Он ничего не мог сказать ей, потому что в горле у него была трубка, шедшая в легкие. Он только кивнул головой и нахмурился.
Сейчас ты их увидишь, только будь молодцом, ладно?
Он снова кивнул головой, и Галина Васильевна увидела, как глаза у него стали темнеть.
«Как у новорожденного, подумала она, у Катюшки тоже потемнели глаза. Он новорожденный. Он был там, за гранью, он был мертвым».
Выньте у него трубку, сказал профессор.
У тебя теперь все в порядке, говорила Галина Васильевна и гладила его лицо, мы зашили рану, теперь ты у нас молодец. Ты замечательно перенес операцию, теперь все будет в порядке.
Росляков закрыл глаза и наморщил лоб.
Тебе больно, да?
Он кивнул головой.
Терпи.
Терплю, прохрипел он и постарался улыбнуться.
Молодец, ешь тя с копотью, сказал профессор.
Профессор быстро накладывал шов, только что разорванный им. Наркоз кончился, и он шил по живому телу, а Росляков лежал, закрыв глаза, и морщился, а Галина Васильевна все повторяла и повторяла:
Они все здесь, они ждут тебя, понимаешь? Садчиков, Костенко, Коваленко, и Бабин, и еще много ваших. Сейчас дотерпи, и мы их пустим к тебе, ладно?
Росляков открыл глаза, посмотрел на Галину Васильевну строго, требовательно, и слезы покатились у него по щекам.
Все, сказал профессор, везите в палату.
Вернувшись в управление, Садчиков достал пачку «Казбека» и прочитал там номер телефона, который продиктовал Росляков в машине, перед тем как потерять сознание. Снял трубку, набрал номер.
Да, услышал он девичий голос.
А-алену, пожалуйста.
Это я.
Здравствуйте. М-меня просил вам позвонить Валя.
Какой Валя?
Росляков.
Кто говорит?
Его друг.
Я его жду.
П-правильно делаете. Только он не придет.
Почему?
Он р-ранен. В больнице на П-пироговке лежит.
В трубке долго молчали. Потом Алена спросила:
Мне туда можно?
Н-нужно. Хотя, я думаю, в-вас туда не пустят
Алена бежала по уснувшим московским улицам. Она забыла переодеть тапочки, и поэтому ноги у нее промокли сразу же, как только она вышла из дому. Она бежала по лужам, почти по середине улицы. В лужах отражались звезды. Дождь кончился, небо стало высоким и ясным. Звезды казались по-южному огромными и низкими. В лужах они отражались точно и незыбко. Алена бежала по лужам, и звезды брызгами поднимались вверх, шлепались на землю и разбивались. Она бежала все быстрее и быстрее. Алене казалось, что сейчас все зависит от того, как быстро она прибежит в больницу к Рослякову, которого зовут детским именем Валя. Она бежала и плакала, а звезды брызгами взлетали в небо и пропадали потом, разбившись об асфальт, который был по-земному теплым.
Конец бандеСударя, Читу и Прохора допрашивали в трех разных комнатах. Садчиков зашел в медпункт, выпросил две таблетки кофеина и отправился в комнату, где допрашивали Прохора. Допрос вел Костенко.
Я ж на почве ревности в нее хотел-то, твердил Прохор, а он помешал. Откуда я знал, что вы из розыска?
Костенко сидел молча и только изредка, будто метроном, ударял по столу длинной линейкой, измазанной разноцветными чернилами.
Может, она мне на каждом шагу изменяла, у меня сердце тоже есть, я ведь тайно ее любил-то, медленно, глядя в одну точку, тянул Прохор. А он когда стал рваться, я решил, что это, наверное, ее хахаль какой
Костенко кашлянул, и Прохор быстро на него глянул и замолчал.
Расскажите, как вы убили милиционера около ВДНХ, негромко и очень спокойно спросил Костенко.
Я не убивал милиционера около ВДНХ, четко и ровно ответил Прохор.
Садчиков закурил, и снова воцарилось долгое молчание, и только время от времени через точные промежутки Костенко ударял линейкой по столу.
Расскажите, как вы убили шофера Виктора Ганкина, так же негромко и очень спокойно повторил Костенко.