Вы учили меня честности в поэзии, Лев Иванович
Не может быть честности в чем-то. Это не честность, если она частична. Честность должна быть генеральным качеством человека.
Лев Иванович
Да.
Знаете, наверное, мир все-таки ужасно устроен.
Чепуха. Он устроен логично, а потому прекрасно.
Логична геометрия, сказал Ленька, а что в ней прекрасного?
Мы же говорим о мире, а не о геометрии
Лев Иванович
Слушаю тебя
Можно, я попью воды?
Конечно.
Ленька ушел на кухню, и старик услышал, как он пустил воду из крана. Учитель знал, что Ленька всегда подолгу ждет, пока сойдет теплая вода и пойдет студеная, «из земли». Потом он услышал, как Ленька стал пить воду. Он пил ее прямо из-под крана, чмокая губами. Потом стало тихо, и только несколько капель звонко разбились в раковине.
«А ведь это все какая-то дикость, подумал Лев Иванович, наваждение»
Этот не знаетТюрин выпускник той школы, где учился Ленька, сидел дома и чертил хитрый курсовой чертеж. Он услыхал протяжный звонок и пошел открывать дверь.
Кто там?
С Мосгаза.
Он открыл дверь, впуская Костенко, и сказал:
Только извините, я в трусах.
В трусах не в бюстгальтере, ответил Костенко, переживу.
Тюрин засмеялся.
Веселый Мосгаз, заходите
Я тягу проверить, сказал Костенко.
Тянет хорошо.
Порядок есть порядок.
Тюрин притащил лесенку, поставил ее к ногам Костенко и вернулся к своей чертежной доске.
Вы б поддержали меня, а то загремлю, попросил Костенко.
Вы долго будете тягу смотреть?
Тягу не смотрят, ее чувствовать надо
Тяга она, как говорится, и есть тяга
Костенко взобрался на лестницу, продолжая ворчать:
Сейчас в двести сорок девятой был, так лесенку попросил, а хозяйка меня обругала.
Людмила Аркадьевна?
А бог ее знает Фифочка.
Женщина с характером. Кого угодно доведет.
Это уж я не знаю, а меня она довела. А сама стоит и плачет.
Из-за Леньки
Это кто? Хахаль?
Сын.
Женился?
Из дому сбежал.
Куда?
Я думаю, куда-нибудь в Сибирь подался.
А почему в Сибирь?
Я там в экспедиции был, с ума сойти, как здорово, ему кое-что рассказал, так он мне потом говорит: «Сбегу к чертовой матери».
В той комнате у вас стена капитальная?
В столовой?
Да. Там, где дверь закрыта.
Не знаю. Вы сами посмотрите.
Костенко зашел во вторую комнату, постучал по стене, быстро огляделся, увидел большой стол, маленькую горку для посуды и несколько стульев. Леньки там быть не могло. Он вышел в коридор.
Придется еще прийти к вам, сказал Костенко.
Только пораньше приходите, а то я в институте, мамаша на фабрике, дом пустой.
Ясно. Мне к этой дамочке снова надо идти, а душу выворотит. Дождусь, пока ее парень вернется.
Ленька? Он не вернется.
Неужто мать не жалко?
Нет, жалко, конечно Родители как-никак.
Если он письмо вам черкнет, сказали бы матери-то
Думаете?
Точно. Переживает лицо как свекла стало. А что вы, друг ему?
Друг не друг, а товарищ.
Ну, пока.
Всего хорошего.
Так наши еще раз зайдут.
Хорошо. Только утречком.
Ясно. До свидания.
Счастливо.
Леньке плохоЛюдмила Аркадьевна стояла в спальне у окна и плакала. Оперативник из отделения сидел около телефона. Телефон молчал. Самсонов полулежал в кресле. Рядом с ним был Росляков.
Алексей Алексеич, сказал он, вы не можете вспомнить, как у вас прошел позавчерашний день?
Вас интересую я?
Меня интересует все.
Самсонов отвернулся к окну.
«Позавчера, вспоминал он. Что же было позавчера? Днем я был в Министерстве финансов. Потом вернулся в институт. Это было, кажется, часов в пять»
Он чувствовал усталость во всем теле. Ему было больно пошевелиться. Он слышал, как в приемной секретарша печатала на машинке. Стук клавишей казался ему оглушительным грохотом. Самсонов нажал кнопку вызова секретаря и услышал, как в приемной пронзительно и тревожно зазвенел звонок. Стук клавишей сразу же прекратился, зато громко и быстро затопали каблучки. Он поморщился.
Вошла секретарша и улыбнулась дурацкой киноулыбкой.
«Откуда это у нее? подумал Самсонов. Такая славненькая, а улыбается, как звереныш».
«Откуда это у нее? подумал Самсонов. Такая славненькая, а улыбается, как звереныш».
Вы звали меня?
Да. У вас еще много работы?
Пять страниц.
Хорошо. Только, пожалуйста, подложите что-нибудь под машинку. Она ужасно гремит.
Из своего кабинета Самсонов ушел около десяти, когда все цифры и выкладки, необходимые для завтрашнего совещания по проекту, были им выверены по нескольку раз. Он отпустил шофера и пошел домой пешком. Он шел и чувствовал, как в затылке у него снова нарастала боль; он ощущал, как боль растекалась по всему телу, проникала в позвоночник, в предплечья, в пальцы и в кончики ногтей.
Около самого дома эта проклятая боль, доставшаяся ему в наследство от контузии, стала немыслимой. Он остановился и, прислонившись к стене, замер. Потом начал осторожно массировать виски. Какой-то паренек, проходивший мимо, спросил:
Вам плохо?
Немножко, ответил Самсонов сквозь зубы.
Тут в гастрономе воду продают.
Спасибо, сказал Самсонов и пошел в гастроном.
Он выпил стакан нарзана, и в голове у него зазвенело тонко-тонко, будто в тайге весной, когда много мошки. Самсонов очень любил это время в тайге. Он полюбил его с сорокового года, когда проектировал дорогу от Магадана к прииску Стремительному.
Когда он вошел в квартиру, Людмила Аркадьевна сидела посредине столовой в вечернем платье. Глаза у нее были красные и злые.
«Черт, ведь сегодня мы должны были идти в театр, сразу же вспомнил Самсонов и похолодел. Сейчас начнется»
Людочка, сказал он тихо, я совсем замотался, прости меня.
Людмила Аркадьевна молчала.
Я готовился к завтрашнему совещанию у
Она перебила его:
У какой-нибудь очередной бабы?
Как тебе не совестно!..
Это ты мне говоришь о совести? Я целыми днями стою у плиты, мне опротивело все это!
Пойди работать.
Негодяй!
Ну вот
Ты исковеркал всю мою жизнь, понимаешь? Я готовила тебе еду, гладила рубашки и воспитывала твоего сына! А ты шатался, где хотел! А мне уже сорок!
Здесь же Ленька
Он взрослый мальчик, он все понимает!
Самсонов махнул рукой и начал снимать галстук. Потом он пошел в спальню.
Как мартовский кот, продолжала говорить Людмила Аркадьевна, напакостил и дал деру!
Это мы так воспитываем сына?
Ты еще издеваешься надо мной!
Миронова и Менакер. Театр миниатюр.
Самсонов захлопнул дверь и лег на тахту. Людмила Аркадьевна распахнула рывком дверь, стала на пороге и сказала:
Если ты сейчас же не прекратишь своих безобразий, я я
Повесишься, устало отозвался Самсонов, знаю, слыхал.
Мальчик, крикнула Людмила Аркадьевна, послушай, как глумятся над твоей матерью!
Ленька медленно вышел из самсоновского кабинета. Самсонов заметил, что лицо у парня белое, с синяками под глазами.
Что с тобой?
Это ты доводишь его до болезни! крикнула Людмила Аркадьевна.
Что с тобой? повторил Самсонов, поморщившись.
Ничего, ответил Ленька, просто я вас ненавижу
И ушел из дому.
Самсонов обернулся к Рослякову и сказал:
В общем-то, ничего особенного позавчера не произошло.
Ссоры дома никакой не было?
А это, пожалуй, наше личное дело.
Если бы не ограбление приходной кассы.
Вы проводите связь между этими событиями?
Я пока, Алексей Алексеевич, ничего не провожу. Я пока спрашиваю
Ну дальше? попросил Лев Иванович.
А дальше я хотел все рассказать отцу.
Почему не рассказал?
Да так
Это не ответ. Тебя спросят об этом в участке.
Где?
В милиции. Ты должен помочь им абсолютной правдой, понимаешь, Леонид? Абсолютной, если хочешь геометрической правдой.
Ну, в общем, им было не до меня.
Кому?
Отцу. Матери.
Какая-нибудь семейная неурядица?
Да.
Пустяк. В семье могут быть трения, но тебя это никоим образом не касается.
Если восемь лет одно и то же касается, Лев Иванович. Я и стихи от тоски писать начал.
Это, Леонид, неправда. Стихи от тоски не пишутся. А если и пишутся, то выходят они наиотвратительнейшими.
«Я помню чудное мгновенье» не с радости написано.
Верно. Оно от грусти. Но тоска нечто совершенно грусти противоположное. Тоской в прошлые годы институтки страдали. Но об этом после. Ты знаешь, куда надо ехать?
Да.