Александр Гайворонский
И снился нам с Саввой сон
Предисловие к циклу рассказов «Разговоры по ту сторону»Где-то (не буду уточнять где) есть отсек мироздания, куда может проникнуть любой, вырвавшись из оков физического мира. И при жизни, и после смерти. Впрочем, смерти нет.
Я называю это место Зеркальной Комнатой. Очень и очень условно.
На самом деле никакой комнаты, конечно, не существует, как и зеркал в ней. Просто, оказавшись там однажды, ты обнаруживаешь удивительное свойство отражения буквально всего, что существует в мире людей, их мыслей и чувств, памяти, прошлого, настоящего и будущего
Вы когда-нибудь бредили в лихорадке? Спутанное сознание порождает такую фантасмагорию, что, даже придя в себя, мы не можем вспомнить детали, а уж тем более описать или мысленно воспроизвести их.
Разум больного организма и разум здорового сильно разнятся //конечно, словосочетание «разум организма» семантический нонсенс, абракадабра, как, к примеру, «сознание мозга» или «кувшин бутылки». Меньшая, но всё равно бессмыслица «разум человека». На этот счёт у меня есть свое особое мнение//.
Чаще всего нам не дано оказаться одновременно в двух местах, чтобы сопоставить впечатления и прийти к мало-мальски объективному видению мира. А подобрать подходящие слова, понятные остальным, та еще задачка. Оттого и возникают затруднения с формулировками, и как следствие упрощения и аллегории.
Итак, пусть будет Комната. Комната сложной конфигурации, напичканная зеркалами. Зеркальные плоскости заменяют тут и стены, и полы, и потолки, располагаются под разными углами без какой-либо определенной геометрии или архитектурной эстетики. Постепенно сознание, пытаясь найти хоть какие-то точки координат и зацепиться за привычные образы, конечно же, обнаруживает их. Условные расстояния, условные размеры и условные же предметы. Довольно скоро я научился видеть себя со стороны, в данном случае своё собственное отражение в зеркалах.
А позже, когда я приспособился определять верх-низ и даже перемещаться, появился ещё один человек. Потом другой, третий, четвертый
Если я избежал точного описания Комнаты, то уйду и от столь же бессмысленных попыток обрисовать внешний вид людей и себя самого, и других. И да будет так абстрактная Комната с абстрактными зеркалами и некоторой абстрактной мебелью, чтобы визитерам занимать в помещении обычные и привычные позы хочешь, стой или ходи, хочешь, присядь или приляг.
Прежде чем я перейду непосредственно к истории под названием «И снился нам с Саввой сон», выражу еще одну мысль.
Принято считать, что после биологической кончины «оттуда» никто не возвращается. Так ли это? Скорее всего, так. А кому ведом иной ответ помалкивают в соответствии с неписаным законом. Если же кто заявляет во всеуслышание: «Я был там, но вернулся», он добросовестно заблуждается. Постоять на пороге не значит переступить его. И что такое сам «порог» этакая незаметная и условная граница между двумя мирами (небесным и земным), непроходимая для простого смертного? А вдруг она лишь начало весьма непростого пути, состоящего из череды неких комнат-пространств, среди которых есть и Зеркальная Комната?
В нее можно попасть как «с той», так и «с другой» стороны и благополучно вернуться назад. Чаще по воле Провидения, чем по собственному хотению, там сталкиваются люди как пассажиры поезда в межвагонном переходе, чтобы поговорить, обменяться опытом, исповедаться, облегчить душу, очиститься от грехов
Как грустно, туманно кругом,
Тосклив, безотраден мой путь,
А прошлое кажется сном,
Томит наболевшую грудь
Савва пришёл! радостно воскликнул один из присутствующих и выступил вперёд, навстречу грузноватому человеку с седой, коротко стриженой головой. Умные и немного лукавые глаза оглядели присутствующих. Во всей внешности пожилого, относительно других, мужчины просматривалась интеллигентность, некая породистость и бывалость. Недельная небритость только добавляла шарма. Он стоял, опираясь на массивную палку с резным набалдашником и склонив голову на бок. Ни тени замешательства, ни удивления, ни вопроса на спокойном и обаятельном лице. Видимо, гордый нрав не позволял выдать эмоциональное напряжение, которое испытывает каждый появившийся в Комнате впервые. Кажется, он даже не услышал восторженной реплики подошедшего к нему здешнего завсегдатая.
Савва, ты узнаёшь меня? Нет?
Он не может тебя помнить, потому что, думаю, ошибся дверью. Или это какая-то случайность, такое тоже бывает. А ты здесь не в первый раз. Так лучше не обниматься лезь, а подумай, чем помочь человеку.
Савва с любопытством слушал разговор незнакомых ему людей и продолжал выжидать разрешения непонятной для него ситуации.
Да-да, его надо отвести Но я этого никогда не делал!
Но ты единственный, кто узнал его, кто хотел его видеть, значит, ты ближе к нему, чем другие присутствующие.
Придётся тебе постараться поочередно давали неуверенные советы обитатели Комнаты.
Сам он не решится и дорогу не найдёт, так ведь и будет стоять в растерянности и страхе.
Ты хоть что-то знаешь, а он ничего. Помоги ему.
Савва слегка качнулся, вскинул подбородок, не меняя выражение лица. Создавалось впечатление, что он хоть и слышит, но не всё правильно понимает. Смысл же последней фразы, кажется, дошёл до его сознания и некоторым образом возмутил. Но поскольку страх и растерянность всё-таки имели место, негодовать и опровергать сказанное Савва не стал. У него не было достаточных сил для участия в разговоре. Только чувство собственного достоинства, как последнюю опору и щит одновременно, не выпускал он из своих рук. И ещё грабовую палку, способную стать в любую секунду хоть каким-то оружием.
Идёмте, Савелий, осторожно взял его под руку узнавший его человек, я провожу.
Но Савва гордо отдёрнул локоть, не позволяя дотрагиваться до себя, и всё же двинулся вослед незнакомцу, вызвавшемуся в качестве провожатого.
Замысловато преломляясь во множестве зеркал и словно тая в них, шествующая пара исчезла. Их путь был неведом остальным. Но уверенность в том, что один из них, а именно провожатый, вернётся, не вызывала ни у кого сомнений. Как и то, что второй, которого звали Савва, отправится дальше по строго индивидуальному маршруту и обязательно найдёт то место, откуда ему откроются парадные двери и в нашу Комнату, и во многие другие.
* * *
Мы так и шли, выйдя из «Зеркальной Комнаты» я спереди, Савва чуть сзади. Честно говоря, мне с самого начала было неведомо, куда мы шли. Интуитивно я знал только общее направление и что у Комнаты есть не только вход, но и выход. Вот как раз этот факт и должен был бы меня волновать. Однако ж нет. Почему-то я был спокоен.
И мой спутник по мере продвижения вперёд постепенно успокаивался это чувствовалось по его дыханию. Кроме того, несколько раз он порывался что-то сказать, возможно хотел загладить неприятный момент, когда проявил по отношению ко мне некоторую несдержанность в Комнате.
Прошло ещё немного времени, и он заговорил.
А я вспомнил тебя, Александр. Мы в каком-то роде встречались однажды.
Да. Это было так давно, что немудрено забыть.
Вот, не забыл Давно, это верно. Почти в прошлой жизни. Или как это точнее сказать?
Что-то вроде того. Вы знаете, куда нам идти дальше?
Отчего же не знаю знаю. Теперь знаю наверняка. Скоро уже. Только что это у тебя за официальный тон вдруг «выкать» начал?
Я примирительно взглянул на Савву.
Да, Сав, конечно. Так куда ты меня ведёшь? Ведь верно теперь ТЫ меня ведёшь, а не наоборот?
А вот мы и пришли. Это моя территория. Заходи, будь как дома, Сашок. Это я к ВАМ, в эту вашу Комнату дороги не знал, а сюда-то
Савва распахнул деревянную рассохшуюся дверь, непонятно откуда возникшую из плотного серого тумана, и мы прошли в небольшое, но светлое помещеньице.
Хорошо подогнанные сосновые половицы кое-где всё же поскрипывали. На стенах старенькие выцветшие обои с рядами более темных, нежели остальной фон, пятнен и торчащими гвоздиками вероятно, на них совсем недавно крепились картины или иконы. Потолки побелены давно, в углах чуть закопчённые. Крепкий дубовый столик и две приземистые табуретки вот и вся мебель. В некоторых местах комнатушки когда-то стояли шкаф и ещё кой-какая мебель это обнаруживали прямоугольные контуры на обоях с более насыщенными цветами. А ровно под ними на полу выделялись соответствующие участки с менее затёртой поверхностью.
На столе красовался изящный стеклянный графинчик, наполненный прозрачной жидкостью, два гранёных стаканчика на сто граммов каждый, глиняный горшок, закрытый вощёной бумагой и связка зелёного лука. Пахло свежим деревом, пряностями и свечкой.