От Теннесси у меня остались лишь отрывочные воспоминания раннего детства. Среди них более или менее внятные сохранились только с наших редких поездок к родственникам на праздники, а последний раз мы приезжали, когда мне было тринадцать.
Сейчас я приехала не на праздники. Папа так и не смягчился, и Рубен решил, что мне лучше пожить здесь до тех пор, пока не уляжется шумиха вокруг премьеры фильма. Ведь сложно напортачить, будучи в тысячах километров от отца и голливудской прессы, верно?
К счастью, говорит тетя Шери, у нас кондей фурычит на полную катушку. Ну, давай в дом.
Ранчо не сильно изменилось за прошедшие четыре года. Перед нами простираются поля, на которых прежде паслись коровы и овцы давным-давно, когда хозяйством занимались бабушка с дедушкой. Теперь из живности остались только лошади. Парочка из них виднеется в загоне у конюшни, расположенной недалеко от трехэтажного дома, к которому мы приближаемся.
Пожалуй, забор вокруг самая роскошная и дорогостоящая часть имения. Все остальное выглядит заурядно. Двор зарос травой, конюшням не помешала бы рука маляра, а на доме заметны признаки преклонного возраста старомодные оконные рамы, проржавевшие элементы декора и деревянное крыльцо. Скромно, но тем не менее очаровательно. Нет и намека на голливудский шик самое обычное южное ранчо.
Я точно вам не помешаю? Мысль отправить меня сюда на целый месяц, а то и дольше, зародилась два дня назад, поэтому для всех на ранчо мой визит весьма спонтанный. Скорее всего, тетя Шери даже толком не обдумала эту затею, и я чувствую себя некомфортно, будто причиняю им неудобства.
Остановившись перед входом в дом, тетя поворачивается ко мне.
Дорогуша, мы семья? Она тепло улыбается, склонив голову.
Ага, смущенно киваю я.
Ну вот и ответ! Тетя распахивает дверь и жестом велит мне заходить. Кроме того, нам тут не помешает юная компания.
Я вхожу, и в лицо сразу ударяет холодный ветер из кондиционера, что весьма приятно для разгоряченной кожи. Тетя затаскивает мой чемодан в широкую прихожую с вполне обычной деревянной лестницей, ведущей наверх.
Впереди просторная комната с аркой, которая ведет в кухню. Внезапно в душе разливается теплое чувство узнавания. Кажется, с моего последнего визита ничегошеньки не поменялось: все та же мебель, стоящая здесь несколько десятилетий, стены завешаны семейными фотографиями в рамках, собирающих пыль. Кухня тоже не видела ремонта уже долгие годы, дверца на одном из шкафчиков перекосилась и буквально болтается на единственном креплении. Однако мне даже нравится, что не все так идеально. Дом уютный не картинка из глянцевого журнала, а жилище реальных людей. Ко всему прочему, повсюду витает умопомрачительный запах тетиной стряпни, которую я помню прекрасно.
Говяжье рагу, объясняет она, заметив, как я принюхиваюсь. И столько вкусняшек, что и не вообразишь. Мы хотим отпраздновать твой приезд!
С лестницы раздается скрип половиц, и сердце пускается галопом, едва не выпрыгивая из груди.
Моя малышка Мила приехала?
Голос принадлежит дедушке. Мгновение спустя перед нами предстает и он сам; мои губы моментально расплываются в широченной улыбке.
Попай! Я с топотом забегаю вверх по лестнице и кидаюсь в его объятия.
Попай одной рукой хватается за перила, удерживая равновесие, а другой прижимает меня к себе. От дедушки пахнет кондиционером для белья и немного сеном, отчего в носу начинает чесаться. Я так крепко его обнимаю, что боюсь, как бы у него не треснули ребра. Насладившись сердечными объятиями, отстраняюсь. Хоть мы время от времени и общаемся по видеосвязи, которую помогает устанавливать тетя, при взгляде на реального Попая после стольких лет разлуки меня прямо-таки душит радость, а глаза застилают слезы счастья.
Я хватаю его ладони и замечаю, как они мелко дрожат. Кожа на них жесткая и шершавая от ежедневного физического труда. Лицо малость худее, чем я помню, щеки впавшие, да и морщин прибавилось. Впрочем, вполне естественно, что за прошедшие годы он немного постарел. Однако на голове по-прежнему шапка густых, теперь уже белоснежных волос, а мое лицо отражается в стеклянном глазе, которым пришлось заменить реальный, потерянный на Вьетнамской войне. В детстве дедушка напоминал мне мультяшного персонажа моряка Попая, особенно прищуром на один глаз, так он и получил свое прозвище.
Эти ваши компутеры даже близко не воздают должное твоей красоте, малышка Мила, говорит Попай, нежно сжимая мои ладони. Поглядите, какая ты стала прелестная юная леди! Подумать только, ужо пятнадцать
Эти ваши компутеры даже близко не воздают должное твоей красоте, малышка Мила, говорит Попай, нежно сжимая мои ладони. Поглядите, какая ты стала прелестная юная леди! Подумать только, ужо пятнадцать
Я решаю умолчать о том, что он-то вживую выглядит старее, поэтому лишь смеюсь и сжимаю его пальцы в ответ.
Шестнадцать, Попай. Не помнишь, ты ведь присылал мне открытку на день рождения?
Как же быстро ты выросла!
Когда мы с дедушкой заканчиваем приветствия, тетя Шери тащит меня на ознакомительную экскурсию по просторному сельскому дому, чтобы освежить мою память. Четыре года назад мы приезжали на День благодарения и останавливались на неделю. Поэтому, хотя ранчо я почти забыла, дом я запомнила неплохо. И теперь тетя выделила мне ту же комнату, в которой я жила в прошлый раз: с окном на конюшню. Я затаскиваю туда свой чемодан, затем быстренько принимаю душ, провозившись минут десять со старыми кранами, после чего спускаюсь на обед.
На столе еды в несколько раз больше, чем в состоянии съесть три человека: как мясные блюда, так и всевозможные закуски. Не хочется, чтобы все эти вкусности пропадали зазря, поэтому накладываю в тарелку гору всего и приступаю к трапезе. К тому же я помираю с голоду. Последние пару дней я почти не ела из-за тошнотворного привкуса вины и сожаления.
Так чем у вас тут можно заняться? спрашиваю, доедая остатки салата. Все настолько вкусно, что хочется еще и тарелку вылизать. Мама, по папиному распоряжению, держит нас на строгой высокобелковой диете, и меня уже тошнит от рыбы и пропаренной спаржи.
Можешь подсобить с чисткой конюшни. С навозным душком довольно быстро свыкаешься, говорит тетя. Я гляжу на нее во все глаза, и она смеется. Да шучу, Мила. Хотя мне вправду не помешала бы помощь по хозяйству.
Готова взять на себя стирку. И уборку в доме. Я отодвигаю тарелку и тем самым даю понять, что наелась, затем ставлю локти на стол. Но серьезно, где тут в городе гуляют? Вряд ли мне сейчас сгодятся детские площадки, на которых я играла в четыре года. А в Нэшвилл[1] съездить можно?
Попай хрипло усмехается, затем берет пустой стакан и с трудом встает.
Туда можно доехать разве только на машине, говорит он, сочувственно похлопав меня по плечу, и отходит к раковине.
Тетя откидывается на спинку стула и сцепляет пальцы на коленях вид у нее серьезный.
Вообще-то, Мила Покаместь ты здесь, придется придерживаться некоторых правил.
Правил?
Правил, установленных самим Рубеном Фишером.
Экий шельмец, бурчит Попай, наливая воды в стакан. Жуткий тип
Да, знаю. Рубен уже меня проинструктировал, последние пару дней буквально вдалбливая в голову одно и то же распоряжение, которое я сейчас цитирую, закатив глаза: «Сиди тише воды ниже травы и не привлекай внимание ни к себе, ни к отцу».
Это еще не все, говорит тетя и замолкает. Какое-то время она смотрит на свои переплетенные пальцы, затем поднимает на меня встревоженный взгляд. Рубен велел не выпускать тебя за пределы ранчо.
Чего?! Сердце уходит в пятки. Мне нельзя никуда выйти?
Вдруг на тетином лице расползается озорная улыбка.
Кто сказал, что мы послушаемся Рубена? Мы с тобой у нас будут свои правила.
Значит с надеждой тяну я, распрямляя плечи, мне все же можно выходить?
Можно! Только, Мила, обещай держаться подальше от неприятностей, просит тетя. Голос у нее серьезный, улыбка исчезла. Я должна всегда знать, где ты, с кем и что делаешь. Покаместь ты передо мной отчитываешься, можешь поступать как заблагорассудится, а о Рубене я позабочусь. Справедливо?
Да! Обещаю, никаких неприятностей. Я застегиваю воображаемую молнию на губах и невинно хлопаю глазами.
Вернувшись со стаканом, Попай с трудом опускается на стул, немного расплескав воду.
У тебя тут остались друзья?
Я уехала в шесть лет, мягко напоминаю я. Так что нет.
Тогда шуруй на улицу и найди новых, говорит он просто, словно это плевое дело. Может, в годы его детства так и было, но в двадцать первом веке? Вот уж нет!
Тетя Шери вдруг подпрыгивает и восклицает:
Ой! Ведь у Беннеттов есть детишки! Они живут на соседнем ранчо. Премиленькое семейство. Она возводит глаза к потолку и задумчиво потирает подбородок. Ихнюю девочку вроде как зовут Саванна.
Саванна? повторяю я. Имя звучит знакомо, на поверхность всплывает давнее смутное воспоминание: низкие парты начальной школы, сидящая рядом светловолосая девочка.