Вы старше учениц всего на несколько лет и так возвышаете себя, что на это неприятно смотреть.
Гарриет не стушевалась, не испугалась, а невозмутимо ответила:
Мой возраст не имеет никакого значения, поскольку я возвышаю не себя, а знания, свет которых несу детям, и это мой долг.
Однажды директриса услышала визг, выглянула в окно и увидела возмутительную картину. Мисс Хадсон и Мэри Ллойд играли в волан, а девочки, с азартном наблюдавшие за их поединком, хлопали в ладоши и шумно выражали поддержку. Это было несолидно и некрасиво. Не хватало ещё, чтобы наставницы престижной гимназии прыгали по двору, как сайгаки. Ей уже докладывали, что мисс Хадсон ведёт себя недостойно, играет с девочками в жмурки и даже бегает взапуски, причём делает это явно неспроста. Она блюдёт свой корыстный интерес, стремясь подобными уловками расположить к себе состоятельных учениц. Они забывали, что ей всего шестнадцать лет. Зато миссис Рэкхем хорошо помнила об этом и чувствовала, что с такой хваткой Гарриет быстро станет опасной соперницей. Чем дальше, тем труднее будет от неё избавиться, не навредив собственной репутации в глазах девочек, многие из которых были без ума от мисс Хадсон и во всём ей подражали. Уже сейчас выкинуть её на улицу не так легко, как кажется.
Миссис Рэкхем вполне допускала, что Гарриет кинется искать защиты у матерей своих учениц, будет кляузничать и наушничать про её честь и выдаст внутренние дела школы и нюансы, о которых тем совсем необязательно знать.
На другой день миссис Рэкхем вновь стояла у окна и со злобой наблюдала, как мисс Хадсон чертит на земле круги, а девочки нетерпеливо скачут вокруг в предвкушении новой забавы. Не успеешь оглянуться, и эти визгливые создания выйдут в свет, сделают партии и станут матерями почтенных семейств. Их рекомендации возымеют вес, их одобрение перестанет быть пустым звуком, их восторженные и даже просто благожелательные отзывы обретут силу, и тогда От мрачных прогнозов у миссис Рэкхем застучало в виске так, будто её клевал цыплёнок. Они приведут сюда дочерей, а мисс Хадсон к тому времени остепенится, созреет до места директрисы в её голосе уже сейчас звучат властные нотки, и она вполне сможет рассчитывать на протекцию бывших учениц.
Не бывать этому! И миссис Рэкхем в ярости задёрнула штору.
Гарриет Хадсон и в голову не приходило загадывать на много лет вперёд. Она была всецело поглощена сегодняшним днём, в то время как миссис Рэкхем уже видела в ней коварную преемницу молодую, талантливую, энергичную и гораздо лучше неё образованную.
Главным же врагом мисс Хадсон среди девочек стала Кимберли. Её мать, вдовствующая миссис Дженкинсон, грузная и щекастая, походила на бегемотиху из зоопарка. Она не любила покойного мужа, вспоминала его только недобрым словом и главным преимуществом своего недолгого и несчастливого брака считала рождение красавицы дочери. Кимберли была для неё наградой за всё зло, которое причинил ей ненавистный супруг. Её глаза сияли, словно бриллианты, густые пепельные волосы были так тяжелы и упруги, что их с трудом удавалось перевязать лентой, черты лица являли собой образчик античной гармонии, а на матовых щеках проступал едва заметный перламутровый румянец признак породы.
Что говорить, Кимберли и впрямь была сокровищем, отрадой материнского сердца. С тех пор как она появилась на свет, миссис Дженкинсон изнывала от тревоги вдруг у кого-то из детей окажется больше игрушек и нарядов, и уже не знала, чем ещё её накормить, так что бедняжке смертельно надоели все фрукты, включая экзотические, привезённые из колоний, а провидение не спешило создавать новые. Очевидно, Кимберли представлялась маменьке бездонной бочкой, и если бы она поедала торты колёсами, а конфеты корзинами, миссис Дженкинсон была бы только рада. Однако Кимберли хватало благоразумия этого не делать, тем более что перед глазами у неё маячил поучительный пример: она боялась стать толстой и неповоротливой, как маменька. Воздушная колибри, она легко порхала по бальной зале и не хотела превращаться в бегемотиху.
Миссис Дженкинсон располагала средствами, чтобы безмерно баловать дочь, но ей не хватало житейской мудрости почувствовать грань, за которой родительская любовь превращается в сладкий яд, и душа Кимберли, не окрепшая в добродетели, а потому вдвойне уязвимая, была уже достаточно отравлена. Слов «надо» и «нельзя» она от маменьки никогда не слышала и, кажется, даже плохо понимала их смысл, зато привыкла во всём считаться лучшей.
Миссис Дженкинсон непрестанно ходила в гимназию ссориться из-за оценок. Устраивало её только «отлично», что Кимберли, от греха подальше, и старались ставить. У неё не было никакой нужды корпеть над книгами, и миссис Дженкинсон очень гордилась успехами дочери, но если бы достоинства материнства исчислялись пинтами крови, высосанной из наставников, то её первенство уж точно никто не смог бы оспорить.
Миссис Дженкинсон млела от всех умений Кимберли и хорошими учительницами считала лишь тех, кто не скупился на бурные похвалы. Своенравная мисс Хадсон в их число, разумеется, не попала, но и поставить её на место не удалось. Ни властные манеры миссис Дженкинсон, ни длинный, как охотничье ружьё, ужасно модный зонт, ни тюрбан цвета малинового варенья не произвели на неё должного впечатления. В мисс Хадсон сквозила отвратительная самонадеянность, умилявшая миссис Дженкинсон только в Кимберли. Казалось даже, что её совсем не смущает собственный убогий наряд. Она держалась без намёка на подобострастие и, не выказав ни капли волнения, спокойно и деловито разъяснила миссис Дженкинсон, что считает незаслуженные оценки явлением безнравственным, поскольку каждое даже самое маленькое поощрение должно быть наградой за труды и усердие, иначе оно просто теряет смысл.
Миссис Дженкинсон опешила: худая, как грабли, девица, выглядевшая едва ли не младше её дочери, рассуждала о воспитании так, будто вырастила полдюжины детей. Это было невыносимо, тем более что она не стоила и мизинца Кимберли, которая всё знала и умела от рождения. Можно подумать, её дочь нуждается в поощрениях какой-то невесть откуда появившейся замухрышки! Негодование ещё долго перекипало в ней, но жаловаться директрисе она почему-то не стала.
Как-то раз на большой перемене мисс Хадсон гуляла по саду в окружении учениц. С присущим юности воодушевлением они рассуждали о том, какими качествами надо обладать, чтобы добиться успеха в жизни, а какие, напротив, представляют собой угрозу для будущего благополучия, причём по поводу второго между девочками разгорелся жаркий спор. Они спросили, что думает об этом мисс Хадсон, и та сразу же ответила:
Тщеславие и хвастливость. Первое отнимает много сил, а потому мешает чего-либо достичь, а второе Хуже нет аукать раньше, чем выйдешь из лесу.
Все девочки, как по команде, посмотрели на Кимберли и обменялись многозначительными улыбками. Дело в том, что миссис Дженкинсон часто похвалялась перед соседками, что её Кимберли сделает лучшую в приходе партию, лицемерно сочувствовала тем, чьи дочери не хороши собой им, бедняжкам, нелегко будет найти женихов, а заодно делилась своими домыслами, кому из них замужество не светит вовсе. Таким образом, мисс Хадсон, сама того не подозревая, ударила гвоздь прямо в шляпку. Кимберли же не преминула дать сдачи:
Должно быть, вы имеете в виду особ вашего круга, лишённых общественного положения и средств. Тут я с вами, пожалуй, согласна. Тщеславиться им не только нечем, но и некогда. Их удел зарабатывать себе на хлеб, а вот если речь заходит о леди Долг каждой леди сделать блестящую партию, и тут главное красота, а не знание на «отлично» падежей и спряжений И Кимберли как бы ненароком покосилась на Мэри Ллойд, долговязую зубрилку по прозвищу Цапля. Что вы на это скажете, мисс Хадсон?
Только одно красивых любят не всегда.
Кимберли была взбешена, поскольку приняла слова мисс Хадсон всецело на свой счёт, и не только она. И лопоухой Энн Фрост, которую она дразнила крольчихой, и рябой Джулии Стивен, и даже миловидной Люси Уитл было приятно, что Кимберли наконец-то укоротили, а по прыщавой физиономии Имоджин расплылась блаженная улыбка. Кимберли затаила обиду и стала вынашивать план мести. Матери она ничего не сказала, поскольку не хотела, чтобы о сомнениях мисс Хадсон в её успехе у молодых людей узнала вся округа, а именно так оно и было бы: миссис Дженкинсон не умела ничего держать при себе и сразу принималась апеллировать к мнению соседей.
Мисс Хадсон и так уже с лихвой насолила Кимберли. Достаточно того, что на доске рейтинга первую позицию теперь занимала Мэри Ллойд тонконогая носатая Цапля. Кимберли видеть её не могла, а Имоджин, напротив, не сводила с неё глаз, будто это шедевр эпохи Возрождения. Не то чтобы Кимберли совсем ничего не знала, просто её знания были поверхностными, она не обладала гибким умом и, даже выучив урок, не могла ответить ни на один вопрос, а другие учительницы ей их предусмотрительно не задавали. Привыкнув к фальшивым похвалам, она сама поверила в свою исключительность и настойчиво утверждала, что во время устных ответов Гиена нарочно её сбивает из неприязни и зависти к красоте. Зато контрольный диктант окончательно развеял миф о Кимберли как о лучшей ученице гимназии. Она умудрилась сделать едва ли ни по две ошибки в каждом слове.