Романы Иноперцева не брали. Ни «Квадрат с баландой», ни «Треугольник ужаса», ни «Барак по касательной». Ни-че-го! Так попал он под свой «асфальтовый каток», ну, и кинулся в ноги: «Дорогой Александр Емельянович! лил слёзы Афанасий. Я привык, что я писатель. Не хочу идти работать в школу. Там плохо: дети орут, зарплата низкая и нет славы. Помогите, навеки ваш» Да, он стал «навеки вашим». Широков ответил: «Трудное это дело писать книги. Найдите другое дело».
Широков умер. Осталась родня, которая не в силах его защитить.
4Зайцев-Трахтенберия мелкой «заячьей» рысью нёсся к метро Высоковольтным проездом, где столбы играют роль экзотических деревьев. Вот и станция «Отрадная». До центра пилить да пилить. Но он любит в вагоне читать, дремать и задумывать литературные исследования.
Зайцев (фамилия матери), но он гордится отцовской фамилией Трахтенберия. Отец закройщик: «Главное, не бояться резать». Сын в отца. Как началась перестройка, примкнул к меньшинству крикливому (большинство помалкивало). Тотальная ликвидация союзов. И главного Союза Советских Социалистических республик, и писательского. Этот обезглавили. Не тех убрали, кто руководил организацией (их потом тоже поснимали), а знамя, на которое равнялись. Зайцев был на виду как режущий критик. Ему и «заказали» Широкова, чтоб освободить пьедестал для Иноперцева, которого авторы этого американского проекта, решили вернуть на коне. Не на кривой же кобыле ему, в самом деле, возвращаться!
Вынырнул из метро и пересел в лимузин. Водитель и ещё трое сличили фотографию в паспорте, и кортеж двинулся в Шереметьево-два, где и состоялась встреча будущего писательского лидера. Из аэропорта Иноперцев поехал в лимузине, скрытый шторками (белый «линкольн», как белый конь), а Зайцев опустился не только на землю, но и под неё. Вот и панельный дом, растянувшийся на квартал (жители нарекли «китайской стеной»).
В принципе всё о кэй. Например, телепередача: рядом с ведущим, недавним комсомольским мальчиком по фамилии Кагэбович, отвергнувшим своё советское прошлое, исследователь Зайцев-Трахтенберия вещал миру результат исследования. Страх был: уголовщина. За такую болтовню при нормальной власти можно угодить в ГУЛАГ. Хоть бы работодатели не кинули. Обещали переезд. Надо-надо, заждалась Канада!
Эта работёнка стартовала в один буйно-холодный вечер, когда по Северному бульвару ветер гонит бедную листву. Зайцев-Трахтенберия читает и удивляется: радость, свобода! Да, это искусство! Опомнился: «Чего это я? Так бы спросил убийца, увидев в жертве не противного человека. Кто будет перевозить семью в Канаду? Нормальные люди уже там!» Была столь глубокая ночь, что ему никто не ответил. Окраина. Транспорт затих. Ноги замёрзли, ветер гудит у окна, будто намерен выдавить именно твоё, а не другое стекло в «китайской стене».
Остыв, вернулся через неделю. Да, книга мировая. Но, привет, кто с этим спорит? Главное автор. Он же нанят автора пришить, а не книгу. Книгу, ясно, пришить невозможно. Даже рукописи не горят. Кстати, о них. Ему бы никогда не заказали этого классика мировой литературы, будь у того хоть один черновик. Бумаг нет, не найдены! Но, чего не бывает, могут и всплыть! Цейтнот. Вот будешь в Канаде потягивать виски, глядя на клёны, тогда и перечитаешь этот роман с удовольствием. Теперь в стремя! Он так и назвал статью: «В стременах и шорах быстрого течения».
Кроил не хуже портного Трахтенберии. «Папа работает», шипела на детей жена. Главное найдено слово: соавтор. Удачные страницы созданы автором, он талант. А слабые (в большой вещи не трудно найти неровности), соавтором. Он бездарь, и он Широков.
На роль «автора» примерял то одного, то другого. Остановился на неизвестном бытописателе Стукове. Подходит по годам. Не двадцать два столько было именитому в период работы над романом. Тот немолодой. Образование университет. Широков девять классов еле одолел. И, конечно, Стуков земляк тому. Персонажи имеют сходство. Вскоре и сам поверил: плагиат!
И всё-таки Зайцев-Трахтенберия немного трусил: а вдруг писатели начнут защищать главаря! А то и бумаги предъявят! И тогда прощай Канада, здравствуй, Воркута.
Часть вторая
1Евгения прочитала книгу «В стременах и шорах быстрого течения», где какие-то Петровы, Ивановы и Мороканские нагло уверяли, что «Волжский брег» не принадлежит Широкову. Вернее, они один за другим разрабатывали тему двойного авторства. Раскопали какого-то Дмитрия Стукова. Этот автор, немолодой, и сочинял немолодо, обстоятельно. Ни одного свежего эпитета, ни единой без штампа метафоры! Так сто раз писалось: небо голубое, река быстрая. Широков увёртывался от штампов. Его проза, как дорога, где путника подстерегают неожиданности. Будто радостно несёшься по лугам и воде среди ветра, катеров и барж. Не мог этот Стуков написать «Волжский брег»! И нет никакого «двойного авторства».
Часть вторая
1Евгения прочитала книгу «В стременах и шорах быстрого течения», где какие-то Петровы, Ивановы и Мороканские нагло уверяли, что «Волжский брег» не принадлежит Широкову. Вернее, они один за другим разрабатывали тему двойного авторства. Раскопали какого-то Дмитрия Стукова. Этот автор, немолодой, и сочинял немолодо, обстоятельно. Ни одного свежего эпитета, ни единой без штампа метафоры! Так сто раз писалось: небо голубое, река быстрая. Широков увёртывался от штампов. Его проза, как дорога, где путника подстерегают неожиданности. Будто радостно несёшься по лугам и воде среди ветра, катеров и барж. Не мог этот Стуков написать «Волжский брег»! И нет никакого «двойного авторства».
Евгения приехала к Широковым. Вдова писателя Анна Ивановна плачет, на коленях газета.
Нет, я не могу, говорит Шура, названный Александром по отцу: Мама, ну, хватит, мама!
Лицо, руки Анны Ивановны и газета «Новая культурная» буквально залиты слезами. Публикация Зайцева-Трахтенберии.
Папа, папа! и Лада на пределе: Ты не думал, что тебя будут грязью обливать! Мы технари! Если бы Шура был литературоведом, а я писательницей, доказали бы! Никак не пойму, как могут коллеги молчать! Не согласились выйти на демонстрацию, даже на пикет к памятнику Пушкину!
Страх. Государственная машина против таких, как отец. Хотят настоящих писателей обезглавить. Начали с головы, напоминает Александр.
И тут говорит Евгения:
Когда я поднималась в бельэтаж, из квартиры Клотильды выскочил какой-то тип. Глаза разные по цвету. Старинный котелок, лайковые перчатки. Рядом МТЮЗ. Будто не переодетый актёр. От удивления пробежала ещё один лестничный марш. Он точно охотник за черновиками!
Анна Ивановна приняла валерианы и говорит:
Опять я звонила. Милая Кло, говорю я ей, в телепередаче «Асфальтовый каток» некто Зайцев клевещет, будто автор «Волжского брега» какой-то Стуков! Анна Ивановна растёрла левое плечо, второй день болит, будто роман Саши плагиат! Милая Кло, говорю, ведь он вам с Ваней дал на хранение черновики. «У меня нет никаких бумаг!» И трубку швыряет! Ну, я никогда с ней не дружила. А на днях сама звонит, и про помойку: выброс макулатуры. «Глядь, нет чемодана, в котором были черновики!» Она к дворнику. Но сжечь успел!
Мамочка, горько усмехнулась Лада, от разговора к разговору она прибавляет подробностей!
которые выдумывает, уточняет Шура.
Мне были голоса. Бабушка Женя и Александр Емельянович. Конечно, чуждая идеология, на секунду смутилась Евгения. И снова взгляд твёрдый, коммунистический: У Клотильды!
2у Клотильды Сидоровны громко звонит телефон. Необыкновенно приятный баритон Люциферова:
Кло-душка, как вы? Забегу!
Впервые, когда он навязался, она его надула! «У вас есть какие-нибудь бумаги Александра Емельяновича, ведь Иван Иваныч был его близким другом?» лицо умилилось, будто и сам он чей-то «близкий друг». Отчалив на «ландо», покатила квартирой. Такую ей никогда бы не иметь. Широков выхлопотал для них с дочкой, недавно умершей. «Мы, открыла семейный альбом. Ваня. Саша. А это я в шляпке триктрак, но тогда модно. А вот Волжский брег». Рукой самого Александра: «Милым Ванечке и Клотильдочке от меня, великого». Такой закопёрщик был, заводила. «И всё?!» раздосадованный баритон. «Вот другое издание. Мне лично: Дорогой Клотильде от названного брата. Александр. А теперь всё». Один глаз Люциферова посмотрел на неё, а другой в окно прямо на выступ. За ним лестница второго выхода, о которой он, наверняка, не знает. Вот тогда-то и прозвучала цена пятьдесят тысяч долларов! Это был торг. «Правда?» глянула в зелёный глаз. «Да», подмигнул жёлтым. Ощутив себя юной Кло, предложила этому обаятельному господину чаю, правда, без плюшки, которую успела съесть.
Минула неделя, и вот он опять тут! Сегодня она чуть не вывалилась пьяновато из коляски: коньяк, паюсная икорка, «Кло-душка»! Но, главное, напомнил о пятидесяти тысячах долларов! Договор в силе. Она не какая-то наивная, наврала, что «хранит» черновики в сейфе банка. Поверил! Всё будет на законных основаниях: он со всеми условится, и её повезут, как королеву, на такси для официальной процедуры.
Уходя, обрадовал:
Прямо скажи: всё через Люциферова!
Когда она сделает хотя бы простой ремонт, а он предлагает «евро»!
Наутро ребята, блондин и брюнет. Бледноватые наркоманистой бледностью. Обмеры проёмов и зигзагов: надо знать объём краски на полы, на потолок, сколько квадратных метров обоев на стены.