Через две недели халява закончилась и вновь прибывшие заключенные во Фрунзенское исправительное учреждение приступили к трудовым будням. В шесть утра подъем с умыванием, в шесть-тридцать небольшая гимнастика, заканчивающаяся ленивым бегом внутри двора по периметру. Дальше шел однообразный, но вполне годный завтрак, после которого временно лишенные свободы граждане в одинаковых спецодеждах разделялись на группы от четырех до восьми человек в каждой и, сопровождаемые конвоем из нескольких солдат, выезжали на место проведения своей трудовой, исправительной деятельности.
В первую неделю Татьков убирал палки, наваленные ветром вдоль обочины дороги. Каким богам или дьяволам возносить благодарности Леха не знал, но понимал прекрасно, что это та самая дорога, ведущая от города в сторону колонии, а значит и автобус с его Ритой должен проезжать именно по ней. Часами Леший так и не разжился, да у него и раньше-то этого не водилось, а посему каждые пять минут, казавшихся вечностью, он приставал к солдатам с вопросами, браток, не подскажешь, который час?
Встречаешь кого, или побег задумал? хохотал веселый рыжеватый сержант, лениво покуривающий в тени на обочине, но время говорил, смотря на Леху с озорными искрами.
Первый автобус прошел с запозданием, если, конечно, «командирские» часы веселого сержанта со временем не врали. Риты в автобусе он не увидел, как ни пытался вглядываться в немногочисленных пассажиров, едущих на работу утренним рейсом. Не оказалось ее и в следующем автобусе, да вдобавок все растрескавшееся боковое стекло закрывал яркий плакат с рекламой нового кинотеатра Спутник, и расстроенный Леха принялся за уборку.
Следующий поворот судьба уготовила ему еже в конце следующей недели. За это время в колонию общего режима прибыло еще несколько крытых грузовиков с живым грузом и общее количество заключенных увеличилось до двухсот восьми человек.
Ну, что, Татьков, хочешь поработать? обратился как-то к нему начальник Фрунзенского исправительного учреждения.
Всегда готов, товарищ начальник! отрапортовал бодрый Леха и с опаской посмотрел на начальника колонии, а мало ли чего.
Ну что ты заладил начальник, да начальник? Александр Сергеевич я, как Пушкин, запомнить трудно? Ну ладно ладно, не извиняйся, отмахнулся он, видя, как Татьков побледнел лицом, ты вот что скажи, за что тебя Лешим-то прозвали? Ты в лесу, что-ль родился?
К шуткам Татьков привык, понимая, что начальник шутить любит, да и вообще юмор поощряет, но вот откуда ему про это прозвище известно стало, Леха не знал. Никто за целый месяц в колонии не называл его этим именем, он был уверен, что Леший остался в старом исправительном учреждении и более о нем вспоминать не будут, значит у них там все гораздо серьезней, чем мне казалось, подумал Леха, а вслух сказал:
Грибы люблю, Александр Сергеевич, в своем городе лес, как пять пальцев знаю.
В городе-то, это где две березы, да три сосны, снова хохотнул начальник, ну, тогда хорошо, что не Дуболомом прозвали.
Леха ждал. Он понимал, что начальник начал издалека, на самом деле цель беседы не имеет ничего общего с этими шутками.
Такое дело, Татьков, проговорил начальник колонии, уже посерьезнев, железнодорожникам нашим человек очень нужен! У них лето самый рабочий сезон по техническому станционному обслуживанию и сразу двое монтеров ушли на больничный. Один руку сломал, со вторым я не знаю, что случилось, но человек им позарез нужен, просили меня. Я уже предлагал до тебя тут и двое отказались у них, понимаешь-ли, режим есть, который нарушать нельзя никак. В семь утра завтрак, с двенадцати и до часу обед, а в семнадцать часов рабочее время заканчивается. На другое, говорят, они не подписывались. А там, сам понимаешь, путейская бригада и рабочий день у них несколько иной, особенно летом. Вполне возможно, что и в вагоне ночевать придется, чтобы рано утром туда сюда дрезину-то не гонять. Им человек нужен с головой и руками, понимаешь? А я насильно заставлять никого не хочу. У тебя, вообще-то, как с руками работал раньше?
Так-точно, гражданин-начальник, два с половиной года автослесарем в мастерской, ну и до этого приходилось! отрапортовал сбитый с толку Татьков.
Опять ты за свое! Всплеснул руками начальник колонии.
Виноват, Александр Сергеевич, привычка!
Трегубов снизу-вверх внимательно оглядел Татькова, после чего задумчиво произнес:
Такое дело, Татьков, проговорил начальник колонии, уже посерьезнев, железнодорожникам нашим человек очень нужен! У них лето самый рабочий сезон по техническому станционному обслуживанию и сразу двое монтеров ушли на больничный. Один руку сломал, со вторым я не знаю, что случилось, но человек им позарез нужен, просили меня. Я уже предлагал до тебя тут и двое отказались у них, понимаешь-ли, режим есть, который нарушать нельзя никак. В семь утра завтрак, с двенадцати и до часу обед, а в семнадцать часов рабочее время заканчивается. На другое, говорят, они не подписывались. А там, сам понимаешь, путейская бригада и рабочий день у них несколько иной, особенно летом. Вполне возможно, что и в вагоне ночевать придется, чтобы рано утром туда сюда дрезину-то не гонять. Им человек нужен с головой и руками, понимаешь? А я насильно заставлять никого не хочу. У тебя, вообще-то, как с руками работал раньше?
Так-точно, гражданин-начальник, два с половиной года автослесарем в мастерской, ну и до этого приходилось! отрапортовал сбитый с толку Татьков.
Опять ты за свое! Всплеснул руками начальник колонии.
Виноват, Александр Сергеевич, привычка!
Трегубов снизу-вверх внимательно оглядел Татькова, после чего задумчиво произнес:
Хороший ты, вроде, мужик, Алексей! Не понимаю я, за что ты сидишь, да еще по статье за убийство смотрю на тебя и не укладывается это в моей голове. По пьянке, что ли?
Гражданин-начальник виноват, Александр Сергеевич, по ней, проклятой! Не помню я, где был и что делал!
Тогда понятно. Не ты первый, не ты последний, такое дело до добра не доводит! Не обмани, в общем, оказанного доверия и упаси тебя проведение от попытки побега бежать тут некуда, а вот неприятностей себе можно таких нажить, что, мама не горюй!
О побеге заключенный Татьков уже давно размышлять позабыл, ни к чему оно теперь ему было. Еще бы месяц назад Леха дал деру с дуру и не задумываясь о последствиях, тюремные стены довели Татькова до последней степени крайности, но перевод во Фрунзенск изменил порядок вещей. Здесь жизнь снова стала походить на человеческую, а значит и бежать было незачем. Но, даже в этих сносных условиях, Алексей Татьков представить не мог, что означает временный перевод в бригаду железнодорожников, если эта бригада постоянно работает за городом, не будут же индивидуально его сопровождать вооруженные конвоиры, или будут? Более до конца недели начальник колонии разговоров не заводил. Алексей уже склонялся к мысли, что все сказанное розыгрыш или шутка, когда в начале следующей недели к нему подошел начальник общежития, вместе с краснолицым, улыбающимся здоровяком в полосатой тельняшке, накинутой на голое тело. Руки и плечи незнакомца покрывал равномерный бронзовый загар, как у человека, проводящего большую часть времени на открытом воздухе. С добродушного, обветренного лица здоровяка Алексея разглядывали два внимательных карих глаза.
Ну, что, Татьков, знакомься! Это твой новый временный начальник Щербунов Андрей Васильевич, прошу, так сказать, любить и жаловать! хохотнул начальник общежития.
Можно просто Андрей или по отчеству Васильевич, да и последнее делать не обязательно, любить не нужно, а работать придется!
Суровый, басовитый тон Щербунова несколько отличался от веселых глаз говорившего, «ну а чего ты хотел, он перед собой заключенного видит», тут же осадил себя Леший.
Заключенный номер сто сорок шесть, Алексей Татьков к работе готов! выпрямился Леший, принимая предложенное рукопожатие.
Нормальный парень, с головой и работящий, отрекомендовал Татькова комендант общежития.
Если так, значит сработаемся! улыбнулся Щербунов, ну что, готов приступить к работе? Если готов, то завтра увидимся, заеду за тобой в семь утра!
Комендант, уходя от Татькова, порекомендовал ему сложить вещи из расчета на неделю, ихние три дня, махнул рукой комендант в сторону удаляющемуся Щербунову, запросто могут и на неделю затянуться, так что одежду с собой сразу бери. За харчи не волнуйся, бригадир пути обязан тебя на довольствие поставить! Да, и не говори никому больше «заключенный номер сто сорок шесть», захохотал усатый начальник общежития, там и без того все знаю кто ты и откуда к ним прибыл, не пугай людей! Видел, как у твоего бригадира глаза округлились? удаляясь, смеющейся комендант оставил Татькова в серьезных раздумьях.