Так что лучше иди на рынок, купи рабов и охрану и толкай вагон по рельсам. Если повезет, доберешься дней за пять.
Это слишком долго. У меня есть два дня, и я заплачу.
Я помочь не могу. Я не машинист. Да и ни один здравомыслящий туда не поедет, сколько бы ты ни предложил.
Так, а до какого места в ту сторону можно доехать?
До Санпанса, если найдешь машиниста, который повезет, и он усмехнулся.
Вы ведь можете найти машиниста? Сколько вы хотите?
Двадцать пять монет.
Вряд ли столько осталось золотых после первой оплаты проезда. Но я согласился. Но сказал, что расплачусь, после того как он найдет машиниста.
А ты пока охрану найди и рабочих, что вагон толкать будут, посоветовал он мне и откинулся на спинку кушетки.
Я вернулся за деньгами в вагон. Жеребец нервно стучал копытом, требуя прогулки. И вот, спрятав кошельки в карманы брюк, я взял коня под уздцы и вышел в город, чтобы найти того, кто бы доставил его в Спадри.
Местные жители с удивлением оглядывались, то ли на меня, то ли на лошадь. Потом оказалось, что лошади здесь в диковинку, а таких красавцев, как этот, нет и в помине: абсолютно черный с длинной гривой и суровым, глубоким взглядом.
В городе существовало некое безвременье. Среди населения были явно различимы сословные группы. По улицам ходили нищие в грязном рванье, солдаты в песочных мундирах и пробковых шлемах, укрепленных железными полосами. Кто-то был в шкурах, словно первобытные люди, кто-то в дорогих, но безвкусных костюмах. И почти все были вооружены: одни ржавыми мечами или простыми деревянными дубинами, другие арбалетами, некоторые с пистолетами, правда, кремневыми. Я оценил эту разношерстность толпы, и мне стало боязливо.
Тут ко мне протиснулся кто-то в кровавом переднике и поинтересовался, не продам ли я коня.
Нет, отрезал я, но у меня мелькнула шальная мысль.
Мой хозяин говорит, что даст хорошие деньги. Конина это королевское блюдо!
Я подумаю.
Тогда, если надумаешь, вон наша лавка.
В маленьких городах слухи разносятся с молниеносной быстротой. И ко мне подходили и подходили, предлагая деньги за конину. Это была хорошая возможность избавиться от бремени, но что-то внутри говорило, что не надо торопиться это делать.
Я привязал коня к столбу и нашел мальчишку, которому пообещал серебряную монету за то, что он посторожит его, а сам пошел в таверну.
Внутри было душно и жарко. Мужчины и дамы, находящиеся в помещении, обнажили телеса, сняв верхнюю одежду, и многие персонажи были похожи на героев с картинок Валледжо. Дамы, которые явно были куртизанками, водрузили на себя элементы амуниции своих «жертв». Правда, вся их бутафория поблескивала под легким слоем ржавчины. Кроме людей, никаких там орков или гремлинов не было, что и отличало сие сборище от картин художников фэнтези.
Найдя свободный столик и отказавшись от услуг одной леди в «полосатом купальнике», я позвал официанта. Полная хромая женщина, в грязном коричневом платье и красном фартуке, не спешила подходить, пришлось поймать другого паренька, спешащего от соседнего столика с выручкой.
Что угодно, фальшиво улыбнулся он, показав все дыры между зубами, и вытер рукавом сопли.
Только самое лучшее, по слогам произнес я.
Он тут же принес посыпанную пылью бутыль и глиняный стакан.
Баранина с пшеницей сейчас будет готова, пробурчал он, наливая вина.
Это лучшее у вас? принюхался я.
Да, господин.
Точно?
А это ваш конь? перевел он разговор в другое русло.
Не продается.
Конина, самое
Это не лошадь.
А кто?
Кентавр.
А-аа, и он сделал вид, что понял, что я сказал.
Вино на вкус и запах было уксусом. А мясо в общем, я никогда не был поклонником корейской кухни. За соседним столиком новые посетители употребляли уксус и живо общались. Слова «сто золотых» заставили меня прислушаться.
Неужели на самом деле этому идиоту так повезло?
Да, за такой путь он и десятка медяков не собрал бы, а тут один вагон его сделал богачом.
А что в вагоне?
Не знаю, но представь что это за человек, которому золото так безразлично. А сначала он хотел с ним бумагой расплатиться.
Да, за сто золотых я бы этот вагон на луну затолкал бы. Везет дуракам.
А этот-то сразу так: «Сто монет до Мальнорки», я бы и серебряной не дал.
А этот-то сразу так: «Сто монет до Мальнорки», я бы и серебряной не дал.
Я снова подозвал «мальчика»
Позови, пожалуйста, хозяина, натянул я на свое лицо улыбку. Я достал из кошелька золотой и стал разглядывать. Это маленький неровный кружочек грамма в три. Ни одной буквы или цифры, только странный узор, ни на что не похожий, на одной стороне и несколько вмятин на другой. Значит, «монета» это у них медь.
Сейчас, господин.
Через пару минут разговора с хозяином, тот попробовал свое «лучшее» вино и извинялся, что оно застоялось в погребе. Вместо паренька меня стала обслуживать дочь хозяина, вино стало более-менее приемлемым, а собачатина, что прикидывалась бараниной, превратилась в свинину с рисом и овощами «из самого Кронадана». Но нож был тупой, а про другие столовые предметы здесь вообще не знали.
Хозяин с дочерью подошли узнать, не желаю ли я чего-либо еще. Я, продолжая играться с монетой, хотел было отказаться.
Золотой, прошептала девушка, а глаза отца хищно блеснули, и он предложил комнату и ночлег. Но, уловив легкое движение моей руки в карман с медью, блеск начал меркнуть.
Он готов был раздеть свою дочь прямо здесь, лишь бы эта монета осталась лежать на столе. Пока я доставал медяк, декольте платья девушки увеличилось, а она сама приблизилась ко мне при помощи толчка в спину. Хозяин хотел было что-то прошептать мне на ухо, когда я хлопнул обеими монетами по столу и заказал пива всем, а сам быстро покинул кабак. Толпа взревела от счастья, девушка облегченно вздохнула и вытерла покрасневшее лицо грязным передником, а ее папаша, проверяя золотой остатками зубов, давал наставления дочери.
На улице возле коня стоял какой-то доходяга и гладил грязной ручищей гриву.
Эй, блох не занеси, грубо окрикнул я его.
Блох я не иметь, ответил он мне и внимательно осмотрел меня. Do you speak english? Parlez-vous Français? Deutsch? Или, как все здесь, говорить на странном языке?
Вроде здесь все говорят по-русски. Я прислушался и никаких расхождений с родной речью не услышал.
Вы есть ошибаетесь. Я жил в Британии, я Майкл Норт. Был брокер. Вы тоже здесь давно?
Нет, всего несколько часов.
А я потерять все. Не сдержал слово и потерять. Мне доверили дело, я его не сделать, теперь я voyager. Буду здесь, пока не умирать.
Что случилось? ёкнуло у меня сердце.
Я уже все сказать. Я продать то, что доверил мне человек в Британии. И пока не найти это, и не верну, я буду здесь. Вам поручили лошадь. Берегите его, он принести вам счастье и вернет домой.
И этот несчастный поплелся куда-то по грязной улице.
Я расплатился с мальчишкой, что сторожил коня, поинтересовался, где рынок, и отправился туда.
Слова вояжёра заставили меня задуматься. Где же я все-таки? Кругом вроде говорят по-русски, но нет ни единой надписи на нем. И главное, я «ошибаюсь», когда думаю, что говорю на своем языке.
Почем тапочки?! вывел меня из раздумий торговец у входа на торговую площадь.
Я посмотрел на свои итальянские полуботинки и не спеша подошел к лотку, где была выставлена всевозможная обувь. Владелец лавки что-то весело мне говорил, а я рассматривал представленный на продажу товар. На улице было слишком грязно, чтобы ходить в обычных ботинках. Мне приглянулись высокие сапоги, почти ботфорты из красно-коричневой кожи со шнуровкой на голенище.
Покажи-ка вон те сапоги.
Это самый дорогой товар, посмотрите, как сшиты, какая нить и стежка, начал нахваливать коммерсант.
Я их меняю на свои тапочки.
Продавец поперхнулся от такой наглости:
Ваша обувь хороша, но
Эти ботинки из кожи самого Квазимодо!
Кого?!
Эх, врать так врать! Где я, что за сон со мной происходит, я не знаю, но хоть поразвлекаюсь.
Ни разу не слышал о таком? Жутко дорогая кожа. Квазимодо в Париже только водится, охота на него запрещена. А я вот за эти «тапочки» кучу денег отдал.
Сколько?
Пять золотых, у торговца глаза округлились, а я продолжил врать. А что ты хочешь, на прием к императору в простой обуви не пойдешь, надо раскошелиться. За те переговоры он жеребца подарил.
!!! собеседник потерял дар речи.
Ну что, меняемся?
Сапоги действительно оказались лучшими. Мягкие, удобные и невесомые, воду не пропускали, грязь не прилипала.
И я пошел дальше вглубь рынка. Уже почти никто не подходил и не предлагал пустить коня на мясо. Только показывали пальцами и шептались.