У тебя есть чувство юмора! Прекрасно! Могу засвидетельствовать: немногое на свете способно принести человеку бо́льшую выгоду. Юмор привлекает публику. Юмор в силах утихомирить разъяренную толпу и успокоить целую ораву ревущих в три ручья детей. Юмор унижает и возвышает а уж азими к себе притягивает, что твой магнит!
Я едва понимал, о чем он говорит, но, видя его благодушное настроение, сказал:
Надеюсь, я не стеснил вас? Хозяин привел меня сюда, а кровать оказалась достаточно широка для двоих.
Нет-нет, ничуть! Я вернулся только сейчас нашел себе ночлег получше. Сплю я мало и, должен признаться, беспокойно, но все же замечательно чудесно! провел ночь. Куда ты направляешься сегодня, оптимат?
Я в этот момент шарил под кроватью в поисках сапог.
Сначала, наверное, подыщу место, где можно позавтракать. После этого покидаю город и иду на север.
Прекрасно! Завтрак мой партнер, безусловно, оценит и примет его с превеликой радостью! Мы тоже идем на север домой, понимаешь ли, возвращаемся после успешных гастролей в городе. Шли вниз по течению представляли на левом берегу, идем вверх представляем на правом. Быть может, по дороге на север остановимся и в Обители Абсолюта. Это ведь, знаешь ли, наша профессиональная мечта сыграть во дворце Автарха. Или же вернуться туда еще разок, если уже играл однажды. Хризосов хоть шляпой греби
Одного человека, мечтавшего вернуться туда, я в жизни уже встречал.
Ладно, не грусти о нем кстати, если выдастся случай, обязательно расскажешь, кто он был такой. А теперь, раз уж мы идем завтракать Бальдандерс!!! Вставай! Давай-давай, подымайся! Вставай! Танцующей походкой подойдя к изножью кровати, он ухватил великана за лодыжку. Бальдандерс! Не хватай его за плечо, оптимат, (я, впрочем, и не собирался), может отшвырнуть. БАЛЬДАНДЕРС!!!
Великан зашевелился и что-то пробормотал.
Бальдандерс! Новый день наступил! И мы еще живы! Пора питаться, испражняться и размножаться! Подымайся, иначе нам с тобой никогда не попасть домой!
Казалось, великан не слышит ни слова. Пожалуй, его бормотание было только протестом против чего-то увиденного во сне, а то и вовсе предсмертным хрипом.
Доктор Талос сдернул с партнера засаленное одеяло, и великан предстал перед нами во всей своей чудовищной красе. Ростом он был даже выше, чем я думал: длины кровати едва хватало, хотя он спал, свернувшись калачиком и поджав колени чуть ли не к самому подбородку. Огромные ссутуленные плечи его достигали по меньшей мере целого эля в ширину. Лицом великан уткнулся в подушку, поэтому лица разглядеть я не смог. Уши и шею гиганта украшали странные шрамы, тянувшиеся под очень густые сальные волосы.
Бальдандерс!!! Прошу прощения, оптимат, нельзя ли на время позаимствовать твой меч?
Нет, ответил я. Ни в коем случае.
О нет, я вовсе не собираюсь убивать его ничего подобного! Если и ударю, то только плашмя.
Я покачал головой. Видя мою неуступчивость, доктор Талос принялся шарить по комнате.
А, трость я оставил внизу Дурное обыкновение наверняка украдут. Ох, надо бы приучиться хромать; ох, надо бы!.. Но ведь здесь совсем ничего нет!
Он выскочил вон из комнаты и немедля вернулся с прогулочной тросточкой из железного дерева, увенчанной блестящим бронзовым набалдашником.
Ну, Бальдандерс, держись!
Удары посыпались на спину великана, будто крупные капли дождя, предвещающие грозу. Внезапно великан сел.
Я не сплю, доктор. Лицо его оказалось широким и грубым, но в то же время трогательно печальным. Ты что, в конце концов решил убить меня?
О чем это ты, Бальдандерс? А, этот оптимат Нет, он не сделает тебе ничего дурного он разделил с тобой постель и теперь намерен составить нам компанию за завтраком.
Он спал здесь, доктор?
Мы с доктором Талосом кивнули.
Тогда понятно, откуда взялся этот сон
В памяти моей еще свежи были образы великанш на дне моря, поэтому я, хоть вид гиганта и повергал меня в трепет, спросил, что ему снилось.
Пещеры, где острые каменные клыки сочатся кровью Отрубленные руки на песчаных дорожках, какие-то твари, лязгающие цепями в темноте
Спустив ноги на пол, он запустил в рот огромный палец и принялся чистить им редкие, на удивление мелкие зубы.
Идемте, наконец! сказал доктор Талос. Если уж мы собираемся поесть, побеседовать и вообще хоть что-нибудь сегодня успеть, самое время двигаться. Дел у нас предостаточно.
Бальдандерс сплюнул в угол.
XVI
Лавка тряпичника
Вто утро на дремлющей Несской улочке столь часто навещающая меня печаль впервые сжала сердце мое изо всех сил. Пока я был заключен в темницу, ее приглушала чудовищность содеянного мною и чудовищность неизбежной и скорой, как мне казалось, расплаты в руках мастера Гюрло, накануне новизна и острота ощущений вовсе прогнали ее прочь, а вот сейчас Казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме смерти Теклы. Любое черное пятнышко тени напоминало о ее волосах; любой проблеск белизны в солнечных лучах о ее коже. Порой я готов был бежать обратно в Цитадель, чтобы посмотреть, не сидит ли она в своей камере, читая при свете серебряного светильника.
Мы отыскали кафе с расставленными снаружи, вдоль стены, столиками. Улица была еще почти пуста. На углу, прямо на мостовой, лежал мертвец (наверное, задушенный ламбрекеном умельцев по этой части в городе имелось достаточно). Доктор Талос обшарил его карманы, но вернулся к нам с пустыми руками.
Ну что ж, сказал он, подумаем. Нужно разработать план.
Официантка принесла нам по чашке мокко, и Бальдандерс подвинул одну доктору. Тот рассеянно помешал в чашке пальцем.
Дружище Севериан! Пожалуй, мне следует разъяснить наше положение. Бальдандерс мой единственный пациент и сам я пришли сюда с озера Диутурна. Дом наш сгорел, и мы решили попутешествовать, дабы заработать деньжат на его восстановление. Мой друг человек удивительной силы. Я собираю публику и, пока он ломает несколько бревен и поднимает разом по десять человек, приторговываю целебными снадобьями. Казалось бы, не так уж много. Но скажу тебе больше: у меня есть пьеса и кое-какой реквизит. Если положение тому благоприятствует, мы представляем некоторые сцены, причем даже вовлекаем в действо кое-кого из публики. Ты, друг мой, идешь на север и, судя по тому, как вчера устроился на ночлег, стеснен в средствах. Могу ли я предложить тебе присоединиться к нашему предприятию?
Он не совсем сгорел, медленно проговорил Бальдандерс, похоже понявший лишь начало речи своего компаньона. Стены-то каменные, толстые. Кое-что сохранилось.
Совершенно верно. Мы думаем восстановить наш добрый старый дом. Но видишь ли, какая перед нами встала дилемма: мы уже на полпути обратно, а скопленных капиталов все еще недостаточно. Посему я предлагаю
К нам вновь подошла официантка хрупкая юная девушка с миской овсянки для Бальдандерса, хлебом и фруктами для меня и печеньем для доктора.
Как привлекательна эта девушка! заметил он.
Девушка улыбнулась доктору.
Не могла бы ты присесть к нам? Других клиентов пока не видно!
Бросив взгляд в направлении кухни, она пожала плечами и принесла себе стул.
Угощайся я слишком занят разговором. Глотни и кофе, если тебе не претит пить после меня.
Вы ведь думаете, он нас кормит бесплатно? заговорила девушка. Нет! Дерет с нас обычную цену!
О! Значит, ты не хозяйская дочь. И не супруга. Отчего же он не отщипнет лепесток от такого цветка?
Я здесь меньше месяца. И зарабатываю только то, что оставляют на столах. Взять хоть вас троих если вы ничего не дадите мне, выйдет, что я обслуживала вас задаром.
Вот так так! Но что, если мы предложим тебе роскошный дар, а ты откажешься принять его?
С этими словами доктор Талос склонился поближе к девушке, и я внезапно увидел, что лицом он похож не просто на лисицу (это-то, благодаря его густым рыжим бровям и острому носу, приходило в голову сразу же), но на изваяние лисицы. От всех, кому в силу ремесла своего приходится копать землю, я слышал, что нигде в мире не найдется клочка земли, где, копнув пару раз, не вытащишь на свет каких-либо осколков прошлого. Где бы лопата ни вонзилась в почву, штык ее неизменно наткнется на булыжник разрушенной мостовой либо изъеденный коррозией металл. Ученые пишут, будто тот особый песок, называемый художниками полихромным из-за того, что среди его белизны попадаются все возможные цвета и оттенки, на самом деле вовсе не песок, но древнее стекло, истертое в порошок многими эонами времени и безжалостным морским прибоем. И если реальность столь же многослойна, как и попираемая нашими ногами история, то на некоем глубинном ее уровне лицо доктора Талоса было лисьей маской на стене, и теперь я дивился тому, как маска эта поворачивается и склоняется к девушке, а тени, отбрасываемые бровями и носом, изумительным образом придают ей выражение осмысленное, живое.