Ужасно страшно, Ольшанский угорает, чем дальше, тем сильнее, спасибо, отлегло, я-то думал, вы злитесь на меня, а вот как оно бы выглядело!
И может быть, даже страшнее, многообещающе тяну я, а потом вздыхаю и отстегиваюсь. Все это весело, конечно, но Маруська, наверное, уже на окне сидит и ждет когда же мама появится у дома.
Николай ловит меня за пальцы, заставляя остановиться.
Меня ждут, улыбаюсь я самую чуточку виновато, спасибо за то, что подвезли, Николай Андреевич.
Пожалуйста, Ник смотрит на меня прямо, не отводя глаз, я хочу повторить завтра. А как вы на это смотрите?
Как, как Вот сейчас, стоя на машине у моего дома далеко не свежей застройки точно зная, что у меня есть ребенок, осознавая мое материальное положение и продолжая оказывать мне знаки внимания. он серьезно, вообще?
Ведь ему я такая же «не ровня» как и Ветрову.
Если бы он был замечен в течении дня в какой-нибудь мужской тусовке, если бы обхаживал меня не только он я бы заподозрила, что пара идиотов поспорила, «кто быстрей завалит эту олениху», но Он один. И нарочито дистанцируется от рядовых сотрудников. Да и с руководством на какой-то слишком фривольной ноте не общался.
А вот меня Николай так настырно пытается смешить и отогревать, что мне даже совестно, что во время этой поездки я плоховато маскировала собственные эмоции.
Есть менее времязатратные и более интересные варианты хобби, замечаю я, давая ему шанс соскочить, если вдруг он предлагает мне это из вежливости.
Ну, не скажите, Николай качает головой, мне вот смерть как интересно возить вас домой. Давно я не был в Люберцах. Почти экстрим. А ведь мне еще обратно ехать!
Ну что ж, дайте мне время обдумать ваше неприличное предложение, я округляю глаза, я же приличная девушка, а вы так торопите наши отношения
Я бы и еще немного поторопил, это Николай говорит чуть глуше, и очень пристально глядя в мои глаза. И сразу становится понятно, о чем это он, становится чуточку жарче. Но потом он нахально улыбается, и эта интимная напряженность сходит на нет, я бы неприлично настоял на том, чтоб в нерабочее время у нас с вами было только «ты» и ничего больше.
Волшебное. Нет, тому же водителю я это предложила спокойно, он все-таки болтался на одном уровне со мной. А вот подкатить к начальнику с предложением отказаться от субординации
Нет, лично мне не хватило наглости.
Я у мамы спрошу, можно ли? я округляю глаза и делаю такое лицо, будто мне сделали самое непристойное предложение в жизни.
Мама это святое, Николай кивает, соглашаясь, что конечно, куда в таком вопросе без веского родительского слова. Все-таки его веселые глаза это отдельное произведение искусства. И мне нравится, когда он улыбается.
Но мне уже точно пора.
И все же, Вика, если вас что-то беспокоит я буду рад помочь, произносит Николай, вылезая из машины, когда вылезаю и я.
В его мимике четкое обещание он явно отвечает за свои слова. Вот только в беспокоящем меня сейчас вопросе Николай Ольшанский мне не поможет.
Не поможет понять, что происходит в мозгах у Ярослава Ветрова. И какого черта сначала его любовница нарочно валит меня на собеседовании, а сам он спустя восемь лет после развода пытается меня облапать. Какого черта вообще?!! Он точно обычные сигареты курит, а не что покрепче?
Впрочем, чему я удивляюсь, яблоко от яблоньки. Ветров ничем не лучше своего шибанутого на голову папаши
И все-таки, какая жалость, что я не могу натурально вырвать Ветрову руки! Средние века, вот скажите, зачем вы закончились? Цивилизация предусматривает именно что «цивилизованные» решения проблем.
До завтра, Николай Андреевич, я все-таки ставлю точку в этом разговоре. Не надо спасать меня сейчас. Да и не такой у нас с ним уровень доверия, чтоб я сейчас позволила себя спасать.
И все-таки вечер был хорош. Это невозможно отрицать. Не будь рядом Николая, который будто отрывался за свой рабочий день, шутил и шутил, как завязавший, но сорвавшийся стендапер, мне было бы всяко хуже. И паранойя моя сожрала бы меня с костями. Она ведь обострилась настолько, что готова была видеть во всякой тачке, что отражалась в боковом зеркале с моей стороны, машину Ветрова.
Ему незачем за мной ехать.
Он не знает.
Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнесла вряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.
Ему незачем за мной ехать.
Он не знает.
Да, Кристина видела мои документы, знает, что я мать-одиночка, но еще она видела и отчество моей дочери. И уж вряд ли она соотнесет моего ребенка с Ветровым. А если бы соотнесла вряд ли бы открыла рот. Не тот тип барышни, чтобы говорить об абсолютной честности в отношениях.
И все-таки: а вдруг?
Вот такое, да! Только в подъезд зашла и забрала почту из ящика, а уже сожрала себя на пустом месте.
Я поднимаюсь на наш девятый этаж под зловещее скрежетание лифта. Пытаюсь выдохнуть. Все было хорошо, меня вон даже довез до дома приятный мужик, мне было весело и тепло.
Сейчас я выйду из лифта, зайду домой, и мое теплое солнце повиснет у меня на шее еще до того, как я успею снять с ног туфли. Вечер сегодняшнего дня закончится хорошо!
Программа составлена приступаем к исполнению.
Ага, сейчас, неслышно откликается Вселенная. Правда, про этот ответ я еще не в курсе.
Лифт доброжелательно пожалуй, даже слишком раздвигает створки. В ад, как я понимаю минутой позже, как только выхожу на площадку. Потому что у окна, рядом с дверью моей квартиры, стоит Ярослав Олегович Ветров, собственной персоной.
Стоит и курит, игнорируя запрет на курение в местах общего пользования, так же, как наш китайский датчик задымлений игорит его.
Встреча на Эльбе. Не прошло и восьми лет.
Кажется, моя паранойя была не так уж не права
Ужасно хочу, чтобы мне было на него плевать. Хоть письмо деду Морозу пиши, ну а что, он же у нас волшебник, что ему стоит?
Что стоит сделать так, чтоб я могла, не заметив Ветрова, пройти в свою квартиру.
Я же не хочу приближаться к нему и на пару метров. И не потому, что боюсь того, что он снова полезет ко мне и будет распускать руки. Здесь, на моей территории, я вполне себе легко двину господину именитому адвокату в третьем поколении по свербящему месту, а после пожелаю ему поскорей воссоединиться с его второй половиной. И после собеседования я той второй половине даже не сочувствую.
В общем, нет. Я его не боюсь. Но меня от него тошнит. Настолько, что вот уже сейчас сводит желудок.
Из-за Ветрова я только что подъезды не мыла в самые тяжелые моменты.
Из-за этого ублюдка мой диплом превратился в обычную бумажку в красной картоночке. На неё всем плевать. А вот на наличие меня в черном списке адвокатов, на отсутствие лицензии, на увольнение по статье неа. Не плевать.
И он явился сюда. Смотрит на меня еще с этой своей высокомерной улыбочкой. Так и хочется быть не мной, а помесью гопника и алкоголички, чтобы этот аристократ московского разлива побыстрей отсюда свалил, пряча нос в надушенный платочек.
Ветров, каким ветром в нашем гетто? быть хладнокровной с ним легче легкого. Эмоции для тех, кто мне важен. Для тех, кто мне нравится. Ему не полагается ни капли моих чувств. Вот только Ненависть тоже чувство. Увы. Я бы очень хотела, чтобы мне было на него плевать.
А еще лучше чтобы его не было в моей жизни. Маруська, вот, чтоб была, а Ветрова чтоб не было. И почему мы до сих пор не научились размножаться почкованием?
Долго вы прощались, скучающе замечает Ветров и топит недокуренную сигарету в блюдечке под подъездным кактусом. Уже даже за это я хочу выслать Ветрова куда-нибудь, где вечная мерзлота и даже пингвины не бегают.
Это мой кактус. Я его холю, лелею, он у меня даже цветет. Иногда. Раз в два года! Но всяко он мне дороже Ярослава Ветрова, со всеми его потрохами.
Это не твое дело, сухо произношу я, а затем повторяю: на кой черт ты приперся?
Не догадываешься? Яр улыбается чуть не с издевкой, а у меня аж дыхание перехватывает.
Был ли Штирлиц хоть на секунду так близок к провалу, как я сейчас?
Ну, навряд ли Мюллера от радистки Кэт отделяла одна только двойная дверь.
Он не знает. Он просто не может знать наверняка.
Ты должна уволиться, равнодушно бросает Ветров, глядя куда-то сквозь меня, тебе не место в Рафарме.
Я очень надеюсь, что сейчас я выдыхаю незаметно. Есть еще шанс по-быстрому послать его к черту.
Это решать не тебе, господи, вот скажи, где берутся такие моральные уроды? Наверное, там же, где и такие дуры, как я. Это и решал не ты, Ярик.
У него сводит лицо от моего приторно-холодного тона, от слишком интимного обращения, возвращающего нас к «тогда». К прошлому, которому лучше было бы не быть. Прошлое, которое для обоих из нас оскорбительно одним лишь фактом своего существования.