Та, которая сделала какое-то зелье? неуверенно уточнил я. Алхимик? Она его дочь.
Какое-то зелье? холодно переспросила бабушка. Скажи, ты предпочитаешь спать на уроках или Марзок настолько паршиво учит?
Он не рассказывал мне об истории Райледа, резко возразил я, с трудом сдерживая раздражение от такой оценки своего орэ. Марзок всегда говорил, что все, что касается нашего Дома, остается в твои руках, массэ. А в школе мне что-то объясняли, пока я ходил на базовый курс. И потом, я прищурился, у нас не настолько долгая история и важно, чем Райлед является здесь и сейчас, как и рассказывал учитель на этом курсе, разве нет?
И чем же он является? Аливи, приподняв подбородок, очень внимательно меня рассматривала.
Мы старшие на Востоке, вот тут я уже был совершенно уверен в своих знаниях. Самый молодой и самый влиятельный Дом. Главный в Совете.
Почему, Дэйшу? Ты знаешь причины?
Мы же маги пяти Нитей. Я пожал плечами. Мы самые могущественные из всех. Мы можем взаимодействовать сразу со всей тканью мироздания. Думаю, поэтому.
Аливи скрипнула зубами, резко поднялась и отошла к книжным полкам. Я старательно на нее не смотрел, знал, что она бесконечно зла отчего-то. Бабушка вернулась и сунула мне в руки потрепанную книгу:
На, почитай о своем могуществе, язвительно бросила она.
Так в мою жизнь пришел Алво Равел. Не скупой, плоский образ из исторических хроник. Не полные дурацкого восхищения воспоминания тех, кто где-то когда-то его мельком видел. Я читал тогда всю ночь, не отрываясь, его дневники. Его записи и эмоции от того, что творилось три с лишним сотни лет назад. Об алхимиках. О Райледе. О Равелах. О Бездне и войне с Нечто. Мысли и воспоминания офицера, боевого мага Разума, который стал, в итоге, Великим Мастером. Который жертвовал, раз за разом, всем самым дорогим, что у него было, ради своего народа. Я читал и невольно задавался вопросом: а смог бы я так же? Мы с ним потеряли семью, но меня увезли от тех, с кем нас и на Западе немногое связывало. Увезли в новый мир, полный обещания открытий и чудес, вей саат, к настоящей семье, к Дому, который стал для меня родным раньше, чем я вообще его впервые увидел. Он был вынужден оставить людей, которых любил бесконечно, ради призрачного шанса сделать судьбы тех, кого презирали и отказывались замечать маги, лучше, ради того, чтобы всю оставшуюся жизнь строить с трудом и старанием то место, в котором алхимики смогли бы быть не просто равными с остальными, о старшинстве тогда и помыслить, уверен, никто бы не посмел, смогли бы просто учиться, хотя бы грамоте, чтобы не потерять последние крохи своего искусства в изнуряющей борьбе за выживание. Я знал, что меня ждут, а те маги, которых я встречал в путешествии с Марзом, не давали и на мгновение усомниться в том, что я один из них. Он рисковал потерять всех, кто был ему нужен, кто был ему дорог, ради иллюзорного шанса сделать чью-то жизнь, чужую совершенно, пригодной для существования. Он даже, бездна меня забери, знать их не знал, когда принял решение променять собственную историю на историю алхимиков! Предложи мне кто-то забыть о Марзоке и Анха ради Райледа, что бы я решил? Или я уже сказал однажды, что не желаю выбирать и теперь не желал также? Как легко оказалось балансировать между тем, что любишь, в мирные, счастливые времена. Если бы на кону стояло благополучие моих будущих людей, моего Дома, если бы для этого пришлось проститься навсегда с Марзом или Анха, что бы я сделал? Поставил бы на кон жизни сотен тысяч ради двоих?
Я читал всю ночь. Я, казалось, высек в своем сознании мысль, что личные интересы не должны стоять выше интересов Дома. Образы людей, что века назад готовы были собственной кровью оплатить наше спокойствие, стали неотъемлемой частью меня самого. А история, та история, что казалась ненужной и скучной, та, что не имела значения перед тем, чем мы являемся здесь и сейчас, обрела почти сакральный смысл. Она была важна мне, она была тем, что не следовало забывать. Только вот в ней крылось много большее, чем напоминание о том, чего стоит наша мирная жизнь. И теперь, глядя на Восток, я уже не был в том восторге, в котором прибывал многие годы до этого. Уже просто не способен был смотреть на него прежним взглядом.
Глава 6. Ее глаза и меч
Июнь 1323 года нового времени
Следующее утро было у меня свободным. Некоторое время я лежал без движения, разглядывая высокий потолок комнаты, затем резко сел.
Здесь всегда было солнце большие южные окна за неплотными занавесками, которые я терпеть не мог закрывать, заливали крошечное помещение светом круглый год. Тут нашлось место для кровати, письменного стола, кресла и узенького книжного шкафа в углу, у двери. Повсюду засушенные растения или травы привычка собирать их сохранилась еще с общего школьного курса, оставшегося позади пару лет назад, и мне, вроде, уже не требовались ни ингредиенты, ни, тем более, тратить время на связывание аккуратных пучков или их развешивание по стенам, но я любил и само это занятие, и ни с чем несравнимый аромат нагретых на солнце лекарственный растений, смешанный с густым запахом хвои из вечно, даже в самую лютую стужу, приоткрытых окон. Я скользнул взглядом по подоконнику, на котором вот уже многие годы стояла небольшая, чуть крупнее ладони, фарфоровая фигурка Мейет, и вспомнил, невольно, как ее привез Марзок.
Сколько мне тогда было? Лет восемь, наверное. Когда я получил статуэтку из рук учителя, сразу же понесся в комнату, чтобы найти ей достойное место. Под насмешливым взглядом Марза установил ее на подоконник, уселся рядом с ним на кровать и принялся внимательно изучать. Нет, конечно, мне нравился и подарок, и то, что отныне у меня есть образ, просто
Она не такая, вздохнул я, наконец, шепотом, словно открывал Марзоку великую тайну. Я видел ее совсем другой.
Я в курсе, Дэйшу, с иронией заверил учитель. Ты не единственный в мире маг, к которому она являлась.
К тебе она тоже приходила? с искренним интересом уточнил я в ожидании очередной занимательной истории.
Нет. Ко мне нет. Последний раз это случалось несколько столетий назад.
Почему тогда ее образ такой? я нахмурился. Не вернее было его поменять? Она не спит, и я видел у нее меч.
Тот очень тонкий, длинный клинок в ножнах из черных Нитей казался мне бесконечно важной деталью образа. Я помнил ее изящные пальцы на рукояти, с которой они словно сливались в одно целое, были продолжением друг друга. В моем представление оставить Мейет без меча, непохожего ни на одно оружие в нашем мире, было равноценно тому, чтобы лишить образ Раада, скажем, ноги.
Потому что такова была ее воля. Спокойно сообщил Марзок, весь поглощенный изучением статуэтки. Кто-то расценивает это, как наказание за то, что однажды образ изменили, кто-то как благословение. Но теперь мы, Элурен, ее глаза, и каждый в нашей армии ее меч. Начиная с первого, который однажды положили перед ней.
Он рассказал мне о мальчике, первом генерале королевства, имя которого я уже и не вспомню, наверное. О деревянном мече, игрушке, принесенной на алтарь из ее уничтоженного рооти. Помню, меня тронула эта история, настолько, что я решительно вскочил и сам сделал первое подношение у нового образа: тот подарок, крошечный кинжал с потертым уже временем тонким кожаным ремнем и теперь лежал перед Мейет на подоконнике.
Значит, я тоже ее глаза и меч. Упрямо заявил я Марзоку тогда, обернулся и увидел очень странное выражение лица своего учителя, очень необычную улыбку, смысла которой не понимал и теперь.
А сейчас эти слова, смешное детское обещание, о значении которого мне недостало бы тогда старания задуматься, почему-то всплыли в памяти и кольнули больно, словно ложь. Я покосился на книгу в несколько истертом переплете, задумчиво хмыкнул, вскочил, оделся и быстро вышел из комнаты. Не знаю, что я надеялся найти на улицах Райледа в этот день. Отголоски прошлого? Хоть крошечный намек на то, что тот Восток еще существует, не стерся навечно во времени и памяти?
Я прошел мимо места, где стояла лавка старьевщика Ланно. Тайного агента, шпиона. Там, где когда-то создали яд, спасший многие жизни, была теперь мастерская по ремонту одежды. За прилавком я узрел девицу такой приторно-бессмысленной наружности, что она не то, что тайным, она и просто ничьим агентом быть не смогла бы вовсе. Я чуял ее эмоции, когда остановился напротив окна. Все ее существо составляли, должно быть, тряпки. Какие интриги, какая сеть, какие открытия, что могут стать всеобщим спасением? Ничего там не было больше, кроме иголок и ниток. Вообще ничего.
Я поплелся в библиотеку, где прошел по тихим залам среди немногочисленных в это время посетителей в сотый, должно быть, раз, только смотрел теперь на все совершенно иначе. В первом из них, в Хэйледе, постоял напротив старых гобеленов Орлин и Ланно. Алво писал об игре, о планах и замыслах, глубоких и завораживающих. О Первом Доме, который создавал весь Восток. О вездесущих шпионах. О хитрости и верности слову. Это было об Орлин. Аллисан, нынешний мастер, был по уровню интриг и коварства где-то как камень. Медлительный, вальяжный, обожающий увеселения и пышные пиры: он весь, кажется, был сосредоточен в своих развлечениях и празднованиях. Ему не было дела до других Домов. Ему вообще ни до чего на свете дела, казалось, не было.