Может, документ, который ты нашла, произнес я, станет началом чего-то подобного.
Да, не исключено, отозвалась она, попыталась улыбнуться сквозь слезы, а потом спросила: Ты завтра придешь?
Еще бы! воскликнул я. Ни за что на свете не упущу такой возможности!
Кристин улыбнулась, видимо, это ее несколько приободрило, и направилась к выходу, помахав мне на прощание рукой. Вернувшись в очередь, я смотрел, как она в одиночестве удаляется в ночь.
Глава 6
В пятницу с самого рассвета зарядил обложной дождь, упорно стучавший по черепичному навесу над моим окном. К десяти утра дождь немного унялся, но не прекратился совсем, и я решил пойти в Институт математики пешком, под зонтиком. Прожив первый год в Саммертауне, я последовал совету моей наставницы и перебрался в маленькую комнату в колледже Святой Анны, в общежитие для аспирантов, поближе к институту. Теперь до него мне было пять минут ходьбы. Там я обнаружил в своем почтовом ящике конверт из Аргентины с формулярами, которые нужно было заполнить, и напоминанием о том, что подходит срок представления отчета за семестр. Я решил уединиться в кабинете для посетителей и продвинуться в этих трудах насколько возможно дальше. До полудня с минимальным количеством технических терминов я изложил суть программы, которую задумал составить, и невольно задался вопросом, что бы сказали в квалификационной комиссии, если бы я раскрыл, каким неожиданным образом эта программа была опробована впервые. Тут неизбежно возникли мысли о Кристин, о том, как она сияла в компьютерном подвале и плакала на выходе из кинотеатра. Только ли фильм произвел на нее сильное впечатление? По-моему, нет. К полудню дождь прекратился. Однако все равно до самого вечера я сидел в библиотеке и выписывал недостающие ссылки. Делая пометки, сверяя данные, я не переставал размышлять о Кристин, ловя себя на том, что не только продолжение фразы мне не терпится узнать, но и снова увидеть девушку, оттого так медленно движутся стрелки часов и бесконечно тянется время. Двоичность, вовсе не типологическая, открывалась во мне, или, вернее, меня делила на две половинки. Если два дня назад я лишь с грустью думал о Лорне, издали глядя на травяные теннисные корты Университетского парка, то теперь лица Шэрон и Кристин представали передо мной одновременно мучительной альтернативой: образы девушек боролись в самой глубине моего существа не хуже противоположностей Гегеля, и в пользу каждой выдвигались мощные, убедительные аргументы. Я видел, как Кристин, прощаясь со мной в кинотеатре, машет рукой, будто обещает что-то, и одновременно так близко лицо Шэрон и ее коленки, когда она показывала мне книги. Обе девушки мне представлялись одинаково привлекательными, и никакие детерминанты мои ли, Кэрролла не позволяли склониться к той или другой. Без четверти шесть я направился по улице Сент-Джайлс к колледжу Крайст-Черч. На середине пути заметил, как Селдом выходит из библиотеки Тейлора и едва его не окликнул, но передумал и решил пойти следом и понаблюдать за ним со стороны. Ведь на самом деле я очень мало знал о Селдоме, а если на человека, даже близкого, смотреть издалека, он предстает в каком-то смысле загадочным. Селдом шел в своей обычной манере, устремленный вперед, широким шагом, склонив голову и развернув плечи. Одну руку он сунул в карман брюк, а в другой держал книгу толстую и тяжелую. Я разглядел на самой его макушке, между седеющими волосами, похожий на тонзуру кружочек, которого раньше не замечал. Однако походка оставалась энергичной, она свидетельствовала о немалой физической силе, спокойной и ненарушимой, поскольку этому силачу никогда не доводилось к ней прибегать, и та же самая сила проявлялась в ясности мысли, когда профессор направлял дискуссию на семинаре или записывал стремительным почерком основные этапы доказательства. Интересно, считают ли Селдома до сих пор привлекательным студентки и аспирантки? И главный вопрос: когда Кристин училась в аспирантуре, какие у них были отношения? Меня больно кольнуло не то, что он предложил девушке проводить ее до автобусной остановки, а то, как она охотно, без лишних слов, согласилась. Вероятно, они не в первый раз ходили куда-то вдвоем. Еще я обратил внимание, что Кристин называла его по имени. Разумеется, все это могло быть совершенно невинным. Я знал, что в Англии по пятницам после занятий преподаватели выпивают в пабах вместе со студентами, и все уровни фамильярности, и без того нечеткие, перемешиваются после третьей кружки пива. В понедельник они снова встретятся в университетских коридорах, и дистанция восстановится. Преподаватели, с кем мне довелось познакомиться в таком узком поле эксперимента, как Институт математики, были одновременно и ближе к своим ученикам, и дальше от них, чем в аргентинских университетах. Наверное, подобный парадокс объясняется системой наставничества, а главное, этими пятничными пьянками. На Магдален-стрит я решил ускорить шаг и окликнуть Селдома. Он, застигнутый врасплох, обернулся и по своему обыкновению сердечно улыбнулся мне. Я, чуть устыдившись, опустил глаза на книгу, которую он держал в руке. Любопытно, что то было оригинальное издание биографии Кэрролла, написанной Стюартом Доджсоном, той самой, которую я просматривал накануне. Зачем она ему, спросил я себя, однако не осмелился упомянуть о совпадении. Подойдя к Крайст-Черч, мы увидели, как у входа остановился старый «Бентли», весь сияющий: его, похоже, в кои-то веки раз вывели из гаража и отмыли до блеска ради особого случая. Шофер, индиец или пакистанец, вышел из машины, открыл одну из задних дверей и помог выбраться очень старой женщине, которая тяжело опиралась на его руку и на палку.
Это Джозефина Грей, сказал Селдом. Идемте, я вас представлю.
Женщина, завидев нас, вскрикнула от радости, даже, казалось, выпрямилась и помолодела от энтузиазма, вспышкой молнии осветившего ее черты. Морщины на щеках, словно векторное поле, переориентировались наверх, и что-то от той красавицы, какой она, несомненно, была, вот-вот готово было проступить на поверхность.
Итак, Артур, настал великий день? Хотя ты и не можешь мне ничего сообщить, я хочу, чтобы ты мне сказал все: ведь мы уже здесь, а я всю ночь не сомкнула глаз. Страница наконец нашлась? Я уж думала, что так и умру, ничего о ней не узнав. Я специально велела приготовить машину: сегодня никаких такси. Хотя поверите ли? она показала на шофера, сын Махмуда взял ее без спроса этой ночью и сделал вмятину. Девушка уже здесь? А кто этот юноша?
Старуха взяла нас с Селдомом под руки, когда мы входили в холл, и переводила с одного на другого искрящийся весельем взгляд.
Мой эскорт лучше, чем у Дебби Рейнольдс в «Поющих под дождем»! Значит, аргентинец: вот интересно, прямо как твоя первая жена, Артур, если я правильно помню. Знавала я многих аргентинцев за всю свою жизнь. У них такой же акцент, как у итальянцев, правда, Артур? И они так грациозно, так горделиво размахивают руками, ma che cosa dire[8], но лучше я умолкну, иначе юноша подумает, будто старушка не в себе. Пусть как-нибудь зайдет вместе с Артуром, и мы поболтаем как там у вас? О пропавших коровах? О пропавших быках! В конце концов пропавшие быки, пропавшие страницы Ты так мне ничего и не скажешь, Артур?
Мы добрались до второго этажа, чуть ли не неся ее на руках, и переступили порог зала заседаний с длинным столом. Люди уже собрались и толпились вокруг подноса с пончиками и нескольких термосов. Селдом представил меня худому мужчине, который так и стоял в дверях, малорослому, почти до размеров лилипута уменьшенному в пропорциях. На нем был мятый, выцветший блейзер, вероятно, купленный в магазине детской одежды, да и сам он походил на Питера Пэна, постаревшего и робкого. Я нагнулся, и он произнес свое имя, Генри Хаас, почти шепотом, не поднимая головы, и словно бы украдкой протянул мне руку, которую отдернул, едва я успел коснуться ее.
Генри написал неоценимый труд, собрав переписку Кэрролла со всеми его подружками-девочками, произнес Селдом, и человечек кивнул, слегка зардевшись от гордости.
А еще собрал у себя в архиве все снимки девочек, какие делал писатель, добавила Джозефина. Работа изматывающая, добровольная и ad honorem[9], хотя Генри утверждает, будто для него это истинное наслаждение.
Человечек снова кивнул и зарделся еще больше, будто подозревая некую скрытую насмешку: она исходит от всех, направлена со всех сторон, а ему защититься нечем. Я оглядел собравшихся: Кристин еще не пришла. На стенах зала U-образной формы можно было увидеть целую коллекцию портретов Льюиса Кэрролла разных возрастов, от первой семейной фотографии, где он младенцем лежит на руках у родителей, до снимка, который я счел последним из известных портретов писателя, сделанным незадолго до смерти, с остатками прямых седых волос на висках. Я рассмотрел в низкой витрине первые издания его книг, а также оригиналы рисунков и писем. Заметил также на одной из стен фотографию, изображавшую заседание Братства в каком-то отдаленном прошлом. Селдом, совсем молодой, стоял с краю, а в центре группы, чуть впереди, выделялась фигура принца в белом костюме. Я показал Селдому на фото, и он улыбнулся.
Это почетный президент Братства, хотя с тех пор ни разу не был на заседаниях. Снимок сделали на церемонии открытия.
Мы думаем, что Кэрроллу понравилось бы высочайшее покровительство, шепнула мне Джозефина, он был привержен к королям и королевам.
Мы опустили на стул нашу достопочтенную даму, и Селдом заботливо осведомился, что она будет пить.
Седьмую чашку кофе с молоком, разумеется! воскликнула Джозефина. Ты забыл, что я вот-вот вас разгромлю? Юноша, обратилась она ко мне, доставая из сумки шелковый платок, завяжите мне глаза, пожалуйста.
Услышав ее просьбу, я испугался, что старушка и правда немного не в себе, но Селдом, видя, что я стою в нерешительности с платком в руках, сделал ободряющий жест.
Однажды Генри Хаас наливал ей кофе и совершил ужасный грех: добавил молоко в кофе, а не наоборот, объяснил он. Джозефина не стала пить, а мы насмехались: никто не верил, что она могла бы отличить порядок кофе-молоко от порядка молоко-кофе, если бы пила с завязанными глазами. И вот она нам бросила вызов, а мы вспомнили статистический эксперимент Фишера и постановили дать ей восемь чашек в той и другой комбинации, в произвольной последовательности.