А у нас во дворе есть девчонка одна - Лев Иванович Ошанин 2 стр.

Мы ссоримся часто с тобою,
А дело, быть может, лишь в том,
Что некогда вечно обоим
Сказать не спеша обо всем.
Но что с тобой?
Ты и не слышишь,
Забыв о размолвке легко,
Ты что-то задумчиво пишешь
И вся далеко-далеко.
Готова лететь за строкою,
Тиха, беспокойна, легка
Сейчас ты совсем не со мною,
Но как ты сейчас мне близка!

Три года не видеть и ждать три года,
Ни с кем не деля ни постель, ни душу,
И вырваться на день в метель, в непогоду
В глаза посмотреть и сердце послушать.
Встреча за пять минут до прощанья.
Но можно и за пять секунд лучистых
Все то, что солдату снится ночами,
Прочесть в глазах лучистых и чистых.
И эти глаза увезти, прощаясь,
В разлуку, в ночь на машине попутной.
Не стоят ласки любых красавиц
Вот этой встречи пятиминутной.

Мы жили, минут не жалея,
И снова я жизнь тороплю.
Не помню, сказал ли тебе я
Когда-нибудь слово «люблю».
Здесь могут убить или ранить
Случайным осколком огня.
Но ты и без всяких признаний
Сейчас понимаешь меня.

Пока твои письма блуждали по свету,
Пока, ослепленный, я веру терял,
Зачем ты и в письмах молчала об этом?
Мой сын на руках у тебя умирал.
Ни сесть, ни уснуть, ни упасть, ни забыться
Согреть хоть на миг его сердцем своим
И снова, как белые, тихие птицы,
Твои материнские руки над ним.
Мой сын улыбнулся в далеком Поволжье.
Каким колдовством овладела ты, мать?
Прости мне. Я знаю, я кланяться должен
И руки святые твои целовать.

Ты вся еще на той неделе,
Когда цвели кругом леса,
Когда в глаза твои глядели
Чужие серые глаза.
Тебя приворожила сила
Их неподдельного огня.
Ты в сердце их почти впустила,
Но оглянулась на меня.
Я вечный путник, вечный нищий,
А он живет не наугад.
Какая ты?
Чего ты ищешь?
Я не позвал тебя назад.
Уйдешь уйди.
Леса шумели.
Я ждал, темнея, в тишине.
Ты вся еще на той неделе,
Но ты уже летишь ко мне.

Я всю тебя знаю ты вечная жажда,
Души моей боль и ее красота.
И каждым движеньем и помыслом каждым
Могу перед Богом сказать: ты чиста.
Без лжи и кокетства оставшись со мною,
Забыв обо всем, что за шторой глухой,
Ты жадно берешь свое счастье земное,
Пока я захлебываюсь тобой.

Дорогой дальней болен снова,
Уже я медлить не могу,
От дома, от всего родного
Я в одиночество бегу.
Бегу, душе свободной предан.
Не смей держать, поверь судьбе!
И знай: чем дальше я уеду,
Тем я быстрей вернусь к тебе.

Я смотрел сегодня пьесу старую,
Ту, где ты живешь в чужом краю,
Ту, где Дон Антонио с гитарою
Соблазняет сверстницу твою.
Юная, лучистая, открытая,
Бесконечно милая душа.
Этой чернобровой сеньоритою
Ты почти как в жизни хороша.
Очень часто в пьесах получается
И не только в тот далекий век,
Будто все желания кончаются
Если замуж вышел человек.
А пока твой голос околдовывал,
Так хотелось пьесу оборвать,
Все, что мной еще не доцеловано,
Прямо здесь, при всех, доцеловать.
И, смирясь с такой нежданной участью,
Я клянусь, что не ушел бы зал!
Но, а нам-то что, пускай поучатся.
Как бы твой Фернандо взревновал!..
Только зря он шпагою размахивал,
Все равно не смог он угадать,
Что совсем другой его монахиню
На морозе будет целовать.
Ночь звенит трамвайными вагонами.
Руки мне навстречу протяни!
Снег летит над улицами сонными
В этом мире мы с тобой одни.

Ты плачешь О чем он, о чем он,
Тревоги метнувшийся след?
О том, что в походке знакомой
Девической легкости нет?
Что горя вокруг еще много,
Что счастье идет не спеша,
Что слишком подвластна тревогам
Открытая настежь душа?
Не надо глядеть так угрюмо.
Прости, что порой не успеть
Среди повседневного шума
За сердцем твоим приглядеть.

Час между светом и темнотою,
Старый знакомый винюсь, винюсь!
Вот ты опять притащил с собою
Тихую юношескую грусть.
Кажется, мы не мальчики, хватит,
Полно куражиться, старый друг.
Все уже было не сосчитать их
Встреч, расстояний, разлук, разлук.
Кажется, зажили все ошибки,
Что сердцу положены твоему.
Давно уже не от случайной улыбки
Зависит праздник в твоем дому.
Сумерки Окнами поездными
Синие тени плывут, плывут.
А вдруг не твое, а чужое имя
Губы единственные назовут?
Тени расплывчаты и ревнивы.
Горький и милый дорожный час.
В сумерки хочется быть счастливым,
Кто же за это осудит нас?

Война для мамы незнакома.
Ты полз, как крот, ты корни жрал,
Ты раз пятнадцать умирал,
А мама спрашивает дома:
«Мороз жесток, метель бела,
Была ль постель твоя тепла?»
Ах, мама, мама, будь спокойна,
Забудь о грозах и о войнах,
Метель на фронте не мела,
Постель моя была тепла.

Когда все звуки спутались в едином
Скрежещущем и лающем аду,
Он на спину упал на черном льду,
И вдруг на небе, за клубами дыма
На миг увидел бледную звезду.

Металл метался в ярости жестокой,
Казалось все исчезнет без следа.
А для звезды, спокойной и далекой,
Земля была такая, как всегда.

И понял он, что выживет в аду,
Чтоб тишину вернуть на землю
И полететь на бледную звезду.

Кем я был на войне?
Полузрячим посланцем из тыла,
Забракованный напрочно всеми врачами земли.
Только песня моя с батальоном в атаку ходила
Ясноглазые люди ее сквозь огонь пронесли.
Я подслушал в народной душе эту песню когда-то
И, ничем не прикрасив, тихонько сказал ей:
 Лети!
И за песню солдаты встречали меня как солдата,
А враги нас обоих старались убить на пути.
Что я делал в тылу?
              Резал сталь огневыми резцами.
Взявшись за руки,
              в тундре шагали мы в белую мглу.
Город строили мы, воевали с водой и снегами.
С комсомольских времен
              никогда не бывал я в тылу.
Дай же силу мне, время,
              сверкающим словом и чистым
Так пропеть, чтоб цвели
              небывалым цветеньем поля,
Где танкисты и конники
              шляхом прошли каменистым,
Где за тем батальоном дымилась дорога-земля.

Так песне с далеких времен суждено:
Родившись внезапно, умчится в окно
И ходит по свету сама.

То в сердце твое застучит горячо,
То ласково тронет тебя за плечо,
То горе разделит с тобой.
Теплом из далекого дома пахнет
И силу в солдатскую душу вольет,
На подвиг ведя боевой.

И где б ни случилось в походном строю,
В землянке, у смерти на самом краю
Иль в мирном девичьем окне,
Что может быть большей наградою мне,
Чем песню подслушать свою!
Пускай ни один из ее запевал
Не знает того, кто ее создавал,
Пусть, только народному сердцу верна,
Кому-нибудь в жизни поможет она.

Мы полюбили праздники войны,
Привыкшие к военным будням люди.
Шаги друзей нам делались слышны
Сквозь залпы салютующих орудий.

И тот последний, как он был хорош
Победный праздник в теплый вечер мая.
В нем все, что будет, все, что не вернешь,
В нем наша жизнь и наша месть святая.
И голоса Победы и весны
Сливались в небе с залпами орудий.

Мы полюбили праздники войны,
Но пусть их больше никогда не будет.

Борису Семенову

Есть друг у меня. Чудак-человек.
Он часто неуловим.
За тридевять гор, за тридевять рек
Мы вечно бываем с ним.
Мы разное делаем на земле,
Под солнцем и под огнем,
И редко стоят на одном столе
Наши стаканы с вином.
Пришлет телеграмму он раз в году
Писать не доходит рука.
Но, если он скажет «Приди», приду
Из тридевять далека.
Пространству сердца не удержать,
Снегам не засыпать путь.
Что нам надо? Руку пожать,
В глаза друг другу взглянуть.
И, если ошибка в судьбе моей
За пять минут по часам,
Даже не рассказав о ней,
Ты догадаешься сам.
Дружить это слышать сердца стук,
Он совесть моя, мой друг,
Хоть разное делаем мы на земле,
Под солнцем и под огнем,
И редко стоят на одном столе
Наши стаканы с вином.