Ну как, все в порядке? спросил Филос, когда фигура исчезла, и он вновь появился перед Чарли, который все еще стоял с открытым от удивления ртом.
Как ты это делаешь?
О, я совсем забыл; ты этого еще не видел, отозвался Филос.
Он протянул руку. Его запястье обхватывал браслет голубого металла из такого же была сделана ложка, с помощью которой Чарли управился с завтраком.
Когда я трогаю браслет пальцем, появляется вполне приличное зеркало, объяснил Филос.
Он продемонстрировал действие браслета на мгновение перед Чарли вновь появилась элегантная фигура с идиотским шаром на голове.
Да, неплохая игрушка, кивнул Чарли, который любил всевозможные хитроумные приспособления. Но на кой черт таскать с собой зеркало? Ты сам можешь в него посмотреться?
Увы, нет, ответил Филос, с лица которого все еще не сошли недоуменные морщины, через которые, впрочем, теперь пробилась улыбка. Это преимущественно защитное устройство. Мы здесь редко ссоримся, и одна из причин этого наши зеркала. Представь: ты устал, тебе все осточертело, ты ведешь себя абсолютно нелогично (это слово включало в себя дополнительные значения «глупо» и «оскорбительно»), и тут тебе показывают тебя таким, как тебя видят другие.
Да, это способно успокоить любого.
Именно поэтому прежде чем вызвать зеркало, мы просим друг у друга позволения. Чистая вежливость. Думаю, это вообще свойственно любой человеческой культуре в том числе, и вашей. Человеку не нравится, когда ему демонстрируют его самого, если, конечно, он сам об этом не попросит.
Да, у вас тут настоящая игровая комната, восхищенно проговорил Чарли.
И, показав Филосу на свой наряд, спросил:
А как я выгляжу?
Филос оглядел его с ног до головы, и морщинки на его лице углубились.
Все отлично, сказал он.
Впрочем, в голосе его слышалось некое напряжение.
Замечательно, повторил он. Все выбрал со вкусом. Идем?
Слушай, сказал Чарли, помедлив. Тебя что-то беспокоит? Если я сделал что-то не так, самое время об этом сказать.
Ну, если ты сам спрашиваешь (видно было, что Филос тщательнейшим образом подбирает слова), то скажи тебе так мила эта эта шляпа?
Эта? переспросил Чарли. Да я про нее совсем забыл. Она совсем ничего не весит, а, потом, это зеркало, все такое
И решительно закончил:
Абсолютно не мила! Я просто примерил ее, а теперь не могу снять.
Ну, это не проблема.
Филос раскрыл шкаф и извлек оттуда нечто, размером и формой напоминающее рожок для обуви.
Вот, сказал он. Дотронься до шляпы.
Чарли так и сделал. Черный шар, отделившись от его головы, упал на пол и, подпрыгнув пару раз, затих. Чарли отфутболил его в глубь шкафа, отправив туда же и рожок.
Что это? спросил он.
Деактиватор статического электричества, пояснил Филос.
И что, одежда держится на вас и на мне из-за статического электричества? спросил Чарли.
Да, ответил Филос. Видишь ли, эта материя не просто мертвый материал. Хотя я не очень-то в этом разбираюсь. Спроси у Сиеса.
Чарли внимательно посмотрел на Филоса.
Тебя все еще что-то беспокоит, сказал он. Ну-ка, выкладывай, что ты думаешь!
Беспокойное выражение не покидало физиономии Филоса.
Я бы предпочел промолчать, а то
Что такое?
Когда тебе что-то не нравится, ты занимаешься рукоприкладством Точнее ногоприкладством.
О, мне очень жаль, что я так себя вел. Но теперь все иначе. Поэтому я готов услышать все что угодно.
Знаешь, что ты надел себе на голову?
Нет.
Турнюр.
Расхохотавшись, они вышли из комнаты и отправились к Миелвису.
Что-то они заигрались, говорит Смитти.
Игра как форма протеста.
Протест так себе, не вполне адекватен.
Смитти не хочет унижать Херба, но про себя смеется.
Наступает тишина. Все уже сказано, слова кончились. Оба понимают, что каждый из них ищет тему для разговора, и не находит. Странно, неужели нельзя просто помолчать? Но Херб держит язык за зубами, а то, чего доброго, сосед решит, что он опять хочет взяться за что-то серьезное.
Манжеты на брюках снова выходят из моды, через минуту говорит Смитти.
И опять миллионы парней будут перешивать штаны. А интересно, куда портные денут отрезанные манжеты? А производители? На что пойдет освободившаяся ткань?
Наделают ковриков.
И опять миллионы парней будут перешивать штаны. А интересно, куда портные денут отрезанные манжеты? А производители? На что пойдет освободившаяся ткань?
Наделают ковриков.
Цена такая же, говорит Херб, имея в виду брюки без манжет.
Точно, отзывается Смитти, понимая, что сказал Херб.
И вновь тишина.
Наконец Херб задает вопрос:
У тебя много немнущихся костюмов? Которые после стирки не нужно гладить.
Ну, есть несколько. У всех нынче такие есть.
А их что, реально стирают?
Конечно нет, качает головой Смитти. В химчистках применяют специальный метод. Отлично работает.
Зачем же тогда на этикетках пишут, что можно стирать и не гладить?
Да какая разница, что там пишут?
Ты прав, отзывается Херб, находя удобный момент, чтобы соскочить с темы.
А вон и Фаррел из первого дома, произносит, ухмыльнувшись, Смитти.
Он смотрит через фасадное окно на стоящий на противоположной улице, по диагонали, дом.
Что он там, интересно, делает? спрашивает Херб.
Ящик смотрит, я думаю. Кресло у него идиотское.
Херб встает и пересекает комнату с подносом в руках. Ставит поднос на стол и возвращается. Никто на таком расстоянии и не подумает, что он подглядывает.
Обычное кресло с обивкой. Что в нем такого?
Красное! Кто в здравом уме в такую комнату внесет красное кресло?
Да не переживай, Смитти! Наверняка скоро пригласит дизайнера и будет все переделывать.
А помнишь, два года назад он все зашил сосной. Типа как на ранчо. А потом, и недели не прошло, притащил зеленое кресло. Тоже мне, мистер Первый Американец!
Помню, кивает головой Херб.
Недели не прошло!
Ну?
Недели!
Херб взвешивает сказанное и говорит:
Он что, может себе позволить нанимать дизайнера и рабочих каждые два года?
Может, у него родственники богатые? отзывается Смитти.
А ты его знаешь?
Я? Нет, конечно. Никогда там не был. Мы едва здороваемся.
Хотя он, похоже, едва концы с концами сводит.
Откуда известно?
На машину посмотри.
Может, он все деньги вбивает в дом!
Все равно странные люди.
И что это значит?
Тилли видела, как она покупает в магазине черную патоку.
Черт побери, качает головой Херб. Это ни о чем не говорит. Патока это вроде как народная медицина. Едят же люди всякую траву. А что касается машины, так, может, ему наплевать, что кого-то напрягает, что его машине полтора года.
Молчание.
Пора бы мне покрасить дом, говорит Смитти.
Мне тоже, вторит ему Херб.
Полосы белого света разрезают лужайку перед домом. Пикап Смитов въезжает на дорожку, заворачивает на стоянку и затихает. Дважды хлопают двери словно двусложное слово. Приближаются женские голоса; дамы говорят одновременно, но ни одна не упускает ни слова из сказанного подругой. Распахивается дверь, входит Тилли, за ней Джанетт.
Привет, парни! Отчего так тихо?
Солидные мужчины, солидный разговор, отзывается Смитти.
Они шли по волнообразным коридорам, дважды оказываясь над бездонными с виду колодцами безо всякого для себя вреда. По этим колодцам они взлетели на верхние этажи, в просторное помещение, где их ждал Миелвис. Он был один. Его одеяние, состоящее из широкой желто-пурпурной ленты, которая по диагонали охватывала его тело от левого плеча, через талию и к правой ноге, делало его фигурой весьма представительной. Он приветствовал Чарли весело, но степенно, после чего открыто одобрил наряд гостя.
Я вас оставлю, сказал Филос, на которого Миелвис не обратил ровно никакого внимания (может быть, это говорило не о пренебрежении, а как раз наоборот о высшей степени дружеского расположения, не нуждающегося в формальных выражениях?), пока тот не заговорил. Миелвис кивнул и улыбнулся. Филос исчез.
Исключительно тактичен, одобрительно сказал Миелвис. Такой Филос у нас один.
Он очень много для меня сделал, сказал Чарли и, помимо собственной воли, добавил:
Как мне кажется
Ну что ж, Миелвис окинул его внимательным взглядом, Филос говорит, ты чувствуешь себя гораздо лучше.
Скажем так, я только начинаю понимать, как я себя чувствую, отозвался Чарли. А это гораздо больше того, что я знал, когда здесь оказался.
Ну что ж, опыт был нелегкий, спору нет.
Чарли внимательно рассматривал Миелвиса. Что-либо определенное сказать по поводу возраста ледомцев он был не в состоянии, и, если Миелвис казался старше остальных, то лишь потому, что прочие выказывали ему явное, особого рода уважение. А еще он был несколько крупнее остальных, с более полным, чем у прочих местных, лицом и каким-то странным расположением глаз. Но ни в одном из встреченных им аборигенов Чарли не заметил явных и безусловных признаков старения.