Меня никоим образом не должно это волновать. Но его слова задевают. Этот мужчина, который лжет о своей истинной сущности, который командует жестокой, варварской армией, осмеливается смотреть на меня свысока? Ради всего святого, он известен как командир Рип. Он отрывает головы своим недругам и оставляет их истекать кровью, а его король бросает после себя гнилые трупы павших солдат.
Я не хочу быть тут с тобой, цежу сквозь зубы.
Он снова ложится, словно его и вовсе это не волнует.
Пленникам не положено выбирать место для ночлега. Будь благодарна, что у тебя есть хотя бы это.
Его слова снова приводят меня в бешенство, и я пытаюсь разгадать подтекст.
И что ты хочешь этим сказать? Где остальные наложницы? Стражники?
Он не отвечает мне. Подонок просто закрывает глаза рукой, будто уже готов ко сну.
Я задала тебе вопрос, командир.
А я предпочту на него не отвечать, парирует он, даже не сдвинув руку. А теперь молчи и спи. Или тебе нужен кляп, чтобы пропало желание болтать?
Я недовольно поджимаю губы. Он такой жуткий, что вполне может исполнить свою угрозу, поэтому вместо того, чтобы всю ночь спать с кляпом во рту, я молча ложусь обратно.
Несмотря на то, что от настойки меня клонит в сон, я больше часа сижу, прислонившись спиной к палатке и наблюдая за командиром. Просто на случай, если это какая-то уловка, просто на случай, если он вдруг захочет напасть, когда я засну и окажусь в самом уязвимом положении.
Но чем дольше я пытаюсь бодрствовать, тем тяжелее становятся мои веки.
От каждого движения глаза щиплет, веки наливаются свинцом, но я снова и снова заставляю себя их не закрывать.
Но вскоре проигрываю битву, и меня начинает одолевать сон из-за алкоголя вкупе с обезболивающим. Наконец я поддаюсь охватившей меня усталости и забываюсь сном в палатке своего врага.
Глава 8
АуренПойдем, Аурен.
Я оглядываюсь на Мидаса, на его протянутую руку. Для большинства такой незатейливый жест, а для меня целое событие.
Мне понадобилось время, чтобы с готовностью принять его руку. Прежде, когда он так делал, меня била нервная дрожь.
Но он был со мной так терпелив, так добр. Я не знала такой доброты с раннего детства когда еще жила вместе с родителями в нашем безопасном доме.
Я беру Мидаса за руку и с тоской гляжу на горящий в нескольких ярдах костер, на собравшихся вокруг него на траве кочевников, на сверкающий за ними пруд.
Как правило, мы с Мидасом странствуем одни, но скоро нам предстоит пересечь границы Второго королевства, а там всегда больше странников. Уже несколько дней нога в ногу с нами бредут кочевники, и они возбуждают мое любопытство.
Разве нам нельзя разделить с ними огонь? спрашиваю я, когда Мидас начинает тянуть меня за собой. Ночь такая приятная, веет легкий ветерок, а черное как смоль небо усыпано звездной пылью.
Нет, Драгоценная.
У меня каждый раз душа замирает от этого прозвища. И переполняет вновь обретенное счастье от того, что мужчина, да еще и такой красивый, называет меня драгоценной.
Я все время думаю, что и этого счастья меня лишат, что он уйдет, но Мидас говорит, что я не должна о таком тревожиться.
Он увлекает меня к нашему небольшому костру, и я устраиваюсь подле него. Прижимаюсь бедром к его ноге, поскольку тоскую по телесному контакту. Теперь, когда меня трогают без намерений причинить боль, я не могу насытиться этими прикосновениями.
Почему? с любопытством спрашиваю я. Мидас такой дружелюбный и обаятельный. Меня удивляет, что его, похоже, не интересует общество других людей.
Он отпускает мою руку, чтобы взять поджаренное им мясо, и отламывает мне кусок побольше. Я улыбаюсь, принимая его, и с удовольствием кусаю.
Потому что лучше нам держаться особняком, терпеливо поясняет Мидас, очищая мясо от костей и поедая его. Аурен, людям доверять нельзя.
Я смотрю на него, задаваясь вопросом, не усвоил ли он этот урок на собственном горьком опыте, как я. Вот только мы оба не любим обсуждать наше прошлое, и я рада, что он меня не подстрекает. Здесь и сейчас мы оба счастливы.
Я думала, было бы неплохо примкнуть к чьему-нибудь обществу, тихонько признаюсь я и, слизывая с пальцев жир, доедаю свой кусок. Мы уже пару месяцев странствуем только вдвоем. Подумалось, я тебе могу наскучить, подтруниваю я, но за моей шуткой всегда прячется вопрос, всегда скрывается легкая неуверенность в себе.
Я до сих пор не понимаю, почему такой, как Мидас, волнуется за такую, как я.
Мидас поворачивается, чтобы взглянуть на меня. В его глазах сияет оранжевое марево пламени, отчего в них искрится тепло. Он протягивает руку и ласкает большим пальцем мою щеку.
Аурен, ты никогда мне не наскучишь. Ты идеальна.
У меня перехватывает дыхание.
Ты считаешь меня идеальной?
Он наклоняется ко мне и целует, и я напрочь забываю, что наши губы испачканы едой и от моих волос пахнет дымом от костра. Мидас считает меня идеальной. Он спас меня и никогда не потеряет ко мне интерес, а еще находит меня настолько идеальной, что целует.
Я и не догадывалась, что когда-нибудь испытаю подобное счастье.
Отстранившись, Мидас проводит ласковым пламенным взглядом по моему лицу, в его глазах читается обожание.
Забудь о том, что наскучишь или что ты не дорога мне. Ты ведь моя позолоченная девочка, верно?
Я робко киваю и облизываю губы, пробую сладость его поцелуя. Он до сих пор кажется таким новым, таким хрупким. Сердце переполняют чувства, и я боюсь, что однажды оно может не выдержать.
Почему я, Мидас? тихий вопрос срывается с губ и повисает в воздухе.
С тех пор, как Мидас забрал меня из сиротливой нищеты, из переулка, откуда некуда было податься и не к кому пойти, этот вопрос неделями, месяцами крутился у меня в голове.
Возможно, я наконец произнесла его вслух, потому что Мидас вдохнул в меня частичку своей бескрайней уверенности. Или, быть может, я чувствую себя смелее, когда скрыта ночной завесой.
Думаю, некоторые вопросы невозможно задать при свете дня. В темноте легче промолвить нерешительную фразу и испуганно вопросить. Во всяком случае, тогда можно скрыть вопросы во мраке и там же самому спрятаться от них.
Я жду ответа, дергая траву пальцами, выщипывая стебельки, просто чтобы чем-то занять руки.
Мидас берет меня за подбородок, чтобы я на него взглянула.
О чем ты?
Я застенчиво пожимаю плечами.
После того, как избавился от бандитов, ты мог забрать в той деревне кого угодно. Многие там плакали и были напуганы, произношу я, опустив взгляд на воротник его золотой туники, где под ослабевшей шнуровкой виднелась загорелая кожа. Почему я? Почему ты зашел в тот переулок и решил забрать меня с собой?
Мидас протягивает руку и сажает меня себе на колени. От прикосновения в животе все сжимается это самопроизвольный отклик, возникший из страха перед чужим касанием и из удивления, что оно мне нравится. Достаточно стихнуть первоначальной тревоге, и я уже льну к Мидасу, положив голову ему на грудь.
Это всегда была ты, тихо отвечает он. Стоило мне увидеть твое лицо, и я тут же сложил оружие пред тобой, Аурен. Он берет мою руку и кладет ее себе на грудь. Я ощущаю, как бьется под моими пальцами ритм его жизни, оно словно поет песню только для меня. Слышишь? Мое сердце твое, Драгоценная. Навсегда.
Мои губы растягиваются в улыбке, и я прижимаюсь лицом к его шее, уткнувшись носом в отбивающий стаккато пульс. Я чувствую такую легкость и счастье, что удивляюсь, почему не парю в воздухе и не сверкаю вместе со звездами.
Мидас целует мои волосы.
Давай-ка ложиться, шепчет он и щелкает пальцем по моему носу. Нам нельзя проспать.
Я киваю, но вместо того, чтобы спустить меня на землю, Мидас на руках несет меня к палатке и, пригнув голову, заходит в нее. Там он бережно укладывает меня на свернутое одеяло, и я, прижавшись к нему, засыпаю в его объятиях.
Толком и не знаю, что именно меня пробудило.
Возможно, звук. Возможно, чутье.
Я сажусь в темноте и замечаю, что из нашей палатки пропало оранжевое марево, а это значит, что огонь погас примерно несколько часов назад.
Мидас рядом спит, из его приоткрытого рта доносится тихий храп. Я улыбаюсь, потому что подобное детское сопение придает ему некое очарование, невинную ранимость, и я единственная, кто знает об этом секрете.
Я оглядываюсь, склонив голову и прислушиваясь к тихой ночи, а сама любопытствую, что могло вырвать меня из такого глубокого сна.
Но ничего не слышу. Скоро, вероятно, наступит рассвет, поэтому я решаю тихонько выскользнуть наружу и умыться перед отправлением в путь.