И как так случилось, что она проговорилась сыну! Без всякой задней мысли, просто он спросил: зачем ездила? Она рассказала. На следующий день он вдруг уехал в райцентр и вернулся с пакетом. И одним движением разложил перед матерью на кровати платье, коричневое, с белой оторочкой, с мелкими пуговками, блестящее, плывущее. И ещё шейный платочек к нему, как и советовала продавщица, в акварельной гамме.
Галина заплакала. Она ничего не могла сказать, ни ругать, ни хвалить, ни обнимать. Её обуял ужас оттого, что сын отнял от своей молодой семьи, от беременной жены, от хозяйственных нужд эту страшную денежную сумму!
А чек, Серёженька, чек где? сообразила она вдруг.
Ещё чего! захохотал сын. Знаю я тебя, не хитри! Только попробуй обратно отвезти до конца жизни разговаривать не буду.
Проснувшийся взлохмаченный Колька постоял рядом, почесал затылок, хмыкнул и побрёл куда-то в мыслях о том, чем бы и где похмелиться.
Последний день перед отъездом в столицу прошёл в суете, сборах, перебранках с мужем. Забежала дочка принесла две пары капроновых колготок, заставила примерить платье, похвалила и его, и причёску. Вместе попробовали подобрать обувь, но рядом с роскошным платьем все Галинины туфли смотрелись уродливо! Дочка предложила свои чёрные полусапожки, только два раза надёванные. Галина с трудом натянула их:
Малы
Ничего, мам, это ты на простой носок надела. А на капрон свободнее будет! уверяла дочь.
Косточку на правой давит ка-ак!
Потерпишь! Ну нет больше вариантов! Покупать, что ли, опять?
Окстись! отмахнулась Галина. Купило притупило Ой, Серёжка что наделал, дурень.
Да ладно тебе, мам! Один раз в жизни такое! Стыдно же в фуфайке, что ли, ехать?
Дочка вдруг порывисто обняла её и прошептала:
Я тобой горжусь, мамочка, ты у нас молодчина
Галину бросило в жар от этих объятий и признания: дочь была сдержанна на ласку и тёплые слова говорила редко, и отмеряла по чуть-чуть. Да и было в кого
Они пили чай, разговаривая уже о бытовых и семейных делах. Зашла соседка, быстро проглотила с ними чашку чая и попросила передать сыну, который учился в Москве, сумку с домашними продуктами. Но дочка отрезала, что матери там не до этого будет. Соседка убралась несолоно хлебавши.
Вернулся с работы Колька, на удивление трезвый. Жадно поел горячего супа и ушёл затапливать баню.
Заехал зять с внучками. Те пообнимались с бабушкой, напились молока, наперебой рассказывая о своих радостях и горестях.
Потом все уехали.
И в доме стало очень тихо.
И тоска скрутила душу Галины.
И всё показалось зряшным
Она выключила свет и выглянула в кухонное окно во двор, где уже смеркалось. Муж сидел на лавочке около топящейся бани, закинув ногу на ногу, неторопливо курил папиросу. Рядом с ним на земле лежал белый дворовый кобель.
Галина подняла взгляд вверх: среди звёзд, усыпавших прояснившееся, не иначе, к заморозку, небо, медленно двигалась мигающая точка летел самолёт.
Завтра в таком же самолёте, который будет казаться с земли только мигающей точкой, полетит она
Во вторник Галина вернулась. Зайдя в дом, сразу услышала богатырский храп пьяного мужа. Устало присела на стул у порога, опустив на пол сумки с гостинцами. Выдохнула:
Слава Богу, дома
На следующее утро она шагала привычной дорогой по бодрому октябрьскому морозцу, покрывшему инеем и голый перелесок, и сухую чёрную траву в поле, и большую глубокую лужу. Солнце, ёжась от холода, нехотя поднималось из-за горизонта. А Галине было тепло от быстрой ходьбы, в рабочей телогрейке, в рейтузах и сапогах, надетых с толстым шерстяным носком. Она знала, что работы предстоит много: выпивоха Анисимова за неделю наверняка запустила ферму, коровы грязные, полуголодные. Но Галине было радостно и легко, потому что она понимала, куда и зачем идёт. Она была в своей стихии. Именно «как рыба в воде», лучше и не скажешь.
В четверг выйдет районная газетка, где на первой полосе, занимая всю её центральную часть, будет красоваться фотография с подписью: «Лучшая доярка России 2010 года Галина Кудряшова принимает поздравления от Президента РФ». Галина стоит рядом с руководителем страны в зажатой позе, ссутуленная, с испуганным взглядом. На груди у неё блестит медалька, приколотая лично Президентом.
От прокола навсегда останется след на её новом платье платье шоколадного цвета, с белой оторочкой по вороту и рукавам, которое в момент награждения некрасиво собралось между ног, задравшись на коленях и прилипнув к капроновым колготкам. В суете перед отъездом Галина совершенно забыла прополоснуть его в кондиционере, как это советовала сделать молодая продавщица из магазина «Одежда для вас».
От прокола навсегда останется след на её новом платье платье шоколадного цвета, с белой оторочкой по вороту и рукавам, которое в момент награждения некрасиво собралось между ног, задравшись на коленях и прилипнув к капроновым колготкам. В суете перед отъездом Галина совершенно забыла прополоснуть его в кондиционере, как это советовала сделать молодая продавщица из магазина «Одежда для вас».
Муж Колька, хмыкая и потешаясь, вырежет из районки эту фотографию и приколет булавкой к обоям в углу над кухонным столом.
Через три дня Галина снимет вырезку и спрячет вместе с платьем и медалькой в самый дальний угол комода.
Измена
Беда пришла внезапно. Как ей и положено.
Голова у Лизы разболелась ещё с вечера, кружило сильно. Она даже стирку отложила, хотя Володя специально подтопил баню, нагрел воды. Легла пораньше, подумала: высплюсь, всё пройдёт. К утру боль не утихла, но Лиза поднялась, растопила печь, взяла подойник и пошла к корове. Доила, сидя на низенькой скамеечке, упёршись головой в тугой горячий коровий бок. Перед глазами плавали цветные пятна. Смирная Ромашка флегматично хрустела сеном, в брюхе у неё сыто бурлило. Закончив дойку, Лиза тихонько встала со скамеечки, взяла тяжёлое ведро с парным молоком, выпрямилась, сделала несколько шагов и упала у дверей хлева. Подойник опрокинулся, молоко вылилось и мгновенно впиталось в подстилку. Ромашка потянулась мордой к лежащей хозяйке, понюхала её и коротко взмыкнула.
Из больницы Лизу выписали через десять дней. Сын Павлик на своей машине довёз из райцентра до дому. Вдвоём с отцом они осторожно завели Лизу, приволакивающую правую ногу, в избу, помыли, переодели и положили на застеленную свежим бельём высокую кровать. Павлик уехал обратно.
С Лизой остался муж. Он приставил к кровати табуретку, тихо сел и мягко взял холодную Лизину руку с истончившимися жёлтыми пальцами в свою большую ладонь. Вглядывался в измождённое, перекошенное на правую сторону лицо жены, гладил и поправлял свободной рукой её растрепавшиеся потускневшие волосы.
Лизонька, матушка, скажи чего-нибудь
Лиза смотрела прямо на него своими густо-серыми глазами, из уголков которых медленно стекали по щекам, куда-то за уши, на подушку, крупные слёзы.
Давай я покормлю тебя ласково предложил он, но Лиза в ответ только прикрыла веки и выдохнула какие-то нечленораздельные звуки.
Володя переспросил:
Что, милая?
и ачу
Чаю?
Лиза раздражённо дёрнула головой.
паать буу
Что?
паать буу!
Она снова закрыла глаза и отвернула голову к стене. Володя выпустил её руку:
Ну спи если чего зови.
Он поднялся с табуретки, вышел из комнатки, отгороженной дощатой перегородкой, задвинул тряпичную занавеску на дверном проёме. Подумал и оставил щёлочку, чтобы следить за женой, не тревожа её лишний раз. Сам прихватил папиросы, больничные документы и выписки и вышел на крыльцо: посидеть, покурить, подумать, как дальше жить
Лиза не спала. Она лежала в полутёмной комнатке, прислушиваясь к звукам, к кашлю и вздохам мужа, к его шагам, пытаясь угадать, что он делает, а главное, что он думает. Слёзы, капля за каплей, так и стекали из её глаз. Она вытирала их левой действующей рукой, но они бежали снова. Наволочка промокла. Лежать на ней было неприятно. А как лежать, если Лиза даже думать об этом боялась. Решила терпеть, пока не разорвёт. И не есть, и не пить, чтобы нужды не возникало. Как она допустит, чтобы Володя из-под неё дерьмо выносил!.. Ласковый какой, «матушка» сказал Вовек не слыхала от него Надолго ли мужика хватит?.. Сколько ей так валяться бревном? Лучше бы сразу и всё И всех освободить
Лиза скосила глаза на правую отнявшуюся руку, лежащую поверх одеяла. Попыталась пошевелить ею. Да что там! Это она мыслями своими пошевелила. А рука как лежала, так и лежит сучком бессмысленным. Врач говорил: надо массаж делать. Лиза попробовала дотянуться до неё левой, живой, но не смогла. Она хотела бы лечь набок, хотела бы сесть, свесить с кровати ноги, но всё это стало для неё непосильным делом.
«Да как же это! вскричало всё внутри. Господи! Ведь мне же ещё пятидесяти нет! Работа, дом, огород, корова всё на мне держалось! Теперь же как? Отбегала своё Лизонька?.. Зачем же ты меня оставил, Господи? Зачем Володьке моему такой хомут на шею? И здоровая-то не сильно нужна была, а такая»
Лиза зарыдала.
Вернувшись в избу, Володя услышал из-за занавески странные пугающие звуки и бросился к жене.