А Герман знал, на какие кнопочки надо нажимать:
Прелесть моя, шубка так тебе идет! Давай мы с тобой сейчас займемся любовью, а я тебе потом этого песца Герман обнял крепко Зину за талию, презентую! Я в душ, бросила Зина и, скинув шубу, ретировалась в ванную.
Мысли судорожно носились в голове Зинаиды. Минуты шли. Герман уже стучался, спрашивая, все ли в порядке. Прятаться дольше было неприлично. Она осторожно выглянула.
Герман сидел на краю кровати совершенно голый и ждал ее.
В глазах кавалера горел огонь страсти и надежды.
Зинаида посмотрела на него, пройдясь взглядом от лысеющей макушки прямо до худых щиколоток, задержавшись на морщинистой груди и дряблом животе, и ужаснулась: «Какой же он старый!».
Правда, и она ведь была уже дама предпенсионного возраста, хотя и чувствовала себя на 30 лет. Взгляд ее поневоле застрял Там. И Там все было весьма уныло. Она не знала, смеяться ей или плакать. Эм Зинаиде всегда было тяжело говорить об ЭТОМ. Поэтому в ее словаре было множество метафор. Так вот. Этот жезл любви, этот меч наслаждения и одноглазый змей плотских утех выглядел уныло, словно мокрый носочек. Он потерял боевой настрой где-то между запеченным амуром и молодой картошечкой Зато его хозяин был полон энтузиазма. Зина посмотрела направо в сторону шкафа. Потом на кровать. Вот он песец мечта ее жизни совсем рядом. И она может вот-вот исполниться. И вот он Герман с его жезлом, еще не поймавшим боевой дух и настрой С которым надо было что-то делать. Но после чудесного и излишне плотного ужина делать это «что-то» Зине решительно не хотелось.
Да-да? Нет-нет?
Шуба и жезл-носочек?
Или ничего?
Надо было что-то решать.
Зина живо представила все дальнейшие возможные события. Еще раз посмотрела в глаза своему кавалеру, призывно смотрящие прямо в ее глаза, и поняла, что не сможет
Потому что секс ее уже давно не интересовал. И этот мужчина ей совершенно не был приятен. И потому что ни одна мечта не стоит того, чтобы переступать через себя. Прощай, песец!
Герман Амур был очень вкусный. И я понимаю, что, возможно, ты мечтал об этом вечере долгие годы, пока я была с другим И вот теперь я свободна Но я не могу. Прости. Все это осталось для меня далеко позади. «Это» меня больше не интересует.., смущаясь, но решительно заявила она.
Герман Викторович весь как-то сразу сник и осунулся. Он встал с кровати и, накинув халат, подошел к заветному шкафу. Он, как настоящий джентльмен, снова снял песца с вешалки и накинул его на плечи Зине:
Вот, носи на здоровье, тебе шуба очень идет. Все равно без дела в шкафу пылится. Ты хоть выгуляешь. И тебе счастье, и окружающим приятно от такой красоты, сказал он, имея в виду ее, Зину, а вовсе не шубу.
Весь вечер дома Зинаида крутилась перед зеркалом в своем собственном песце, обзванивая с радостной новостью подруг:
Есть, есть справедливость на свете! кричала она. Спустя столько лет ее песец ее нашел. Пусть он и не от мужа, но все-таки тоже от мужчины, как знак внимания. Глаза ее светились безграничным счастьем.
P.S. Откуда не ждали
Прошел месяц. Наступил декабрь с его морозами и снежным богатством, укрывающим город. Зина мужественно каждый день выгуливала своего тяжеловесного, богато выглядящего и привлекающего взгляды песца и частенько с тоской вспоминала черный, суперлегкий, практичный пуховик, который купил ей ее муж. Ах, зря она его выкинула. Нужно обязательно иметь верхнюю одежду на смену, особенно на случай, когда нужно ехать далеко в общественном транспорте.
Надо обязательно позвонить мужу и сказать ему спасибо за пуховик и за то, что так заботился о ее комфорте на протяжении долгих лет.
Старый маразматик
Звонил Герман Викторович. Поделившись с детьми рассказом о знакомстве с Зиной и подаренной ей шубе, он неожиданно навлек на себя их гнев. Они были недовольны, что он растранжиривает мамино наследство, обозвали его старым маразматиком и забрали от греха все более-менее хорошие вещи и драгоценности, оставшиеся после его покойной жены.
Дареному коню
Сын приводил невесту знакомиться Светочку. Зинаида с преогромной радостью сообщила молодым, что подарит им на помолвку свое чудо, мечту всей жизни песца, который стоит, по меньшей мере, несколько сотен тысяч рублей. Богатое наследство!
Светочка мерила: утопала в песце, еле-еле неуклюже передвигая в нем ноги, что-то благодарно лепетала, отказываясь («Ну что вы, что вы! Вы же об этой шубе всю жизнь мечтали, мы уж как-нибудь обойдемся Да и не модно уже с такими плечами Времена совсем другие. Если только продать кому-то через интернет, так хоть будут деньги на свадьбу»). А Зина про себя думала: «Вот еще, не модно! Зажрались! Ну просто полный песец!».
Маленькая белочка и Храбрый тушкан и новогодний шкаф
В столице нашей родины, Москве, жила-была семья Борискиных: мама Аглая, 35 лет от роду Нет, 36, она все время забывала, сколько ей лет. А также папа Глеб и два сына: Слава (Плюшкин) и Гера (он отзывался на ласковое Кузя). Был месяц декабрь. Страна жила ожиданием новогодних праздников и каникул: оливье, выпивки за счастье-здоровье и, конечно, подарков. Нужных и ненужных, главное, чтоб их было много. И во всей этой новогодней обстановке в семью Аглаи и Глеба прокрался он кризис. То ли дело было в десятилетней годовщине со дня свадьбы, то ли в наличии в семье двух маленьких сорванцов, которые кричали-дрались-вопили и поминутно требовали безграничных внимания и времени, а ещё просили пить-писать и внимания именно тогда, когда родители собирались заняться в постели этим То ли в том, что Аглая, наконец, после шести лет декрета вышла на работу, и времени-внимания у неё ни на что совсем не стало. То ли в том, что она растеряла всю свою мудрость за эти десять лет Кто б знал ответ
***
Курица ты, криворукая! кричал муж, потрясая кастрюлькой, ко дну которой прилипла пригоревшая каша. За десять лет так и не научилась! Сто раз говорил: молоко, соль, сахар, масло и помешивать! Помешивать! Тьфу! он бросил кастрюлю в раковину и вышел, хлопнув дверью.
А дело было не в том, что Аглая не умела варить кашу. А в том, что она была идеалисткой: каждый день верила, что успеет одновременно сварить кашу и помыть полы или разгрузить стиральную машину. И просто иногда ей везло. А иногда нет. И быть курицей ей совсем не хотелось. А хотелось быть Женщиной, неидеальной, но желанной и любимой, принимаемой со всеми недостатками, счастливой и живущей полной жизнью. А при анализе текущей ситуации, как часто Аглая писала в рабочих отчётах, выходило, что ни любимой, ни желанной, ни просто даже Женщиной для Глеба она уже не была. И, по всей видимости, не будет. При любой возможности он убегал в мир виртуальных игр. На контакт не шел, обсуждать «всякую ерунду» отказывался. Сошлись на том, что в семье все нормально. И ситуация эта длилась месяцами И выхода из нее было не видно. От этого становилось нестерпимо больно И на глаза наворачивались слезы
Художник: Евгения Хамуляк
***
Но это был еще не кризис. Кризис наступил потом. Когда один знакомый стал оказывать Аглае знаки внимания да комплименты (давно забытые в ушедшие из ее жизни, казалось, навсегда) говорить. Аглая ожила. Домашняя, почти уже ощипанная курица расцвела. Или, вернее сказать, оперилась. И даже отрастила крылья. И стала кудахтать больше, чем молчать. Стала следить за собой и хорошо выглядеть, покупать красивые вещи: одежду, обувь, украшения. И все это без мотивирующих усилий со стороны мужа. А ещё Аглая стала иногда пропадать вечерами
Муж не оценил преображение, а напрягся. И стал пристально следить за супругой. Пусть она и не была ему уже интересна, а все же в этой ситуации следовало разобраться. Апогей кризиса случился однажды вечером, даже ближе к ночи, когда дети сопели в своих кроватках. Супруги отдали друг другу супружеский долг, а потом вдруг их нервы не выдержали, а боль от взаимных равнодушия и непонимания, копившаяся годами, на протяжении всех десяти лет, выплеснулась наружу. И куда ей деваться? Конечно, на вторую половину. Завязались спор, затем ссора. Аглая возьми да и не выдержи: припомнила Глебу все его нелесные прозвища и похвасталась, как ее ласково называет другой Муж, несчастный и отвергнутый, впал в отчаяние и ярость, а может в отчаянную ярость, и ушёл от жены, также несчастной и отвергнутой, в ночь, громко хлопнув дверью, обещав никогда больше не возвращаться. И отключил телефон. Аглая всю ночь плакала и звонила. Звонила и плакала. А потом разбила свой телефон об стену. Ей было страшно. За будущее, за детей, за свое одиночество не сейчасшнее, а то, что длилось вот уже три года. И мучительно больно. И стыдно за то, что запретный плод пусть иллюзорно и ошибочно, пусть совсем ненадолго заставил её почувствовать себя женщиной А на самом деле ей хотелось быть Женщиной лишь для одного Глеба