Было очень жарко, от натопленной печи, и стоял приятный запах, во всем доме, от горевших полена в топке. Фрося с дедом Митрофаном были нарядно одеты и готовились к выходу из дома на городскую площадь.
Именно на Рождество, раз в год, на городской площади, будет происходить, представление спектакля, по Библейским притчам о жизни Иисуса Христа. По-старинному, православному обычаю, так происходило всегда, во всех городах Российской Империи, ставили и показывали спектакль на городской площади для крестьянского и барщинского сословия.
Внучка Фрося с дедом Митрофаном, как раз, уже стояли, на пороге своего дома, чтобы пойти, как и все местные жители пригорода на это театральное представление, на городской площади.
И вот, в этот год, в зимний, морозный, по-настоящему святой, рождественский праздник, на городской площади, собиралась толпа зевак, горожан, которые приходили, приезжали, отовсюду, со всего города, чтобы посмотреть рождественское, театральное представление. Это народное мероприятие, называлось «Вертепный театр». Театр давал одно единственное представление из жизни Иисусса Христа, сценарий, у которого был, из Библейских рассказов.
Театр был большой, он приезжал на площадь, запряженный 3-мя парами празднично-нарядными лошадьми с колокольчиками, которые звонили так звонко и мелодично, что все, кто всё еще задерживался в доме (а идти надо было всем, так как это была уже просто традиция) не успел прийти на площадь до их приезда, поспешно, быстренько одевались и выбегали из дому, в спешке догоняя театр, следуя за лошадьми, выбегали кто с чугунными или деревянными санями, кто с салазками, и всех их, вела одна дорога, прямо на городскую площадь.
Вертепный театр- это был специальный, деревянный повозок-сцена на лыжах, со стеклянными, небольшими окнами по бокам повозка, который мог переменяться сразу в один миг в сцену, для представления театра.
Представление было кукольным, в музыкальном сопровождении небольшого органа, и песен из церковной литургии.
Дед Митрофан с Фросей жили далеко от городской площади. И на площадь они приехали на небольших, чугунных санях, запряженной старой кобылой, по кличке Маруся.
Когда они прибыли на площадь, тут уже толпилась, огромная толпа людей, приехавшие с разных сторон и окрестностей большого города. Озябшие, замершие, толпы зевак, под ногами, у которых, хрустел снег, стояли в ожидании представления. А ведь нынче сегодня выдался день по-настоящему зимний, и стоял крепкий, жгучий морозный вечер, но без единого ветерка. Стоял, настоящий, рождественский вечер!
На площадь, в этом городе, можно было попасть с любой улицы. Все улицы в этом городе, вели на центральную площадь. Городскую площадь, со всех ее сторон окружали различные здания. Каменные здания стояли так, что если посмотреть на площадь с высоты птичьего полета, то площадь имела круглую форму.
Весь город был засыпан снегом. Снег шел уже неделю, не переставая, то медленно падая, средними хлопьями, то шел быстрее, большими хлопьями, заметная и засыпая все в городе.
По середине площади, возле приехавшего театра, уже толпился народ. Народу было очень много. Стоял шум, крики, детский смех. Дети играли в догонялки, а их родители трещали друг с другом во все горло, сплетничали, шутили и рассказывали друг другу, разные истории. На площади уже зажгли фонарщики, городские фонари, и свет от фонарей падал на скрипучий снег. Свет отражался от снега и казалось издали, как будто бы, он был не белым, а слегка голубым.
Тут толпились люди всех сословий и разных чинов. От бедных крестьян до богатых и знатных барских вельмож, благородных, аристократических персон, и иных других ремёсел, таких как:
врачей, учителей, портных, кузнецов, пекарей, бондарей, каменщиков, гончаров, поваров и т. далее. И естественно, все они были одеты, кто бедненько, кто богато-разодетый в дорогие одежды.
К примеру, богатые, аристократические женщины, были одеты в песцовые, норковые шубы, а их мужья в овчинные, дорогие тулупы, меховые шапки, кожаные сапоги, или валенки, по колено, разрисованные, всякими рисунками, ручной работы, мастерами художниками из разных городов и губерний, а того и гляди и привезенных из разных, европейских стран. Естественно, обычные же, крестьянские простолюдины, были одеты победнее, чем аристократы. Или даже можно сказать, они настолько были бедны, что на них были, старые, престарые, рваные лохмотья, зашитые, перешитые, много-много раз, а кое-где, у кого-нибудь даже имелись круглые дырки на тулупах или шубах, не один год, проеденные молью, мышами, крысами или иными грызунами, или того гляди, стертые-протертые, от того, что они уже настолько сносились, износились, истаскались, истрепались, изветшали, что надо было, эти вещи, уже выкидывать на мусор, помойку, но, по их, крестьянскому повеленью и хотению, они их, все же, донашивали до такой степени, до конца, что, с виду уже казалось, это уже не шуба была, а рванье какое-то несусветное, что издали можно было на них смотреть и думать про себя, что это стоит не человек, а какое-то, пугало огородное, вот настолько, у них была изношена, верхняя одежда. Ткань их повседневной, нижней и верней одежды, затерялась, истрепывалась, просто до неузнаваемого рванья. У глупых, крестьянских душ, был такой обычай, что вся, их личная одежда, передавалась друг другу по наследству. Ее просто отдавали, очень близкому, своему родственнику, тогда, когда она уже совсем изнашивалась, очень сильно, настолько сильно, что теряла свой, родной цвет, и повсюду на ней уже стояли латки, к тому же, почему-то, они были разного цвета, и даже из разной ткани, а не из той ткани, из которой была сшита шуба, или тот же тулуп. И когда новый владелец получал эту вот одежду, ему, при этом, еще приговаривали, строгим голосом: " Держи, вот тебе, почти, новая шуба и береги ее, как зеницу ока, до самой своей смерти и никому не отдавай!»
*****
Театр всегда останавливался посередине площади и готовился к представлению. Толпа людей ждала этого представления с нетерпением каждый год, из года в год и это была уже народная, праздничная традиция.
Дед Митрофан поставил сани с лошадью на то место, где уже стояли иные сани и укутавши потеплее внучку Фросю, ее же платком, направился с ней к сцене театра, пробираясь, сквозь плотную, толпу горожан.
Дед Митрофан с Фросею были одеты, естественно бедненько, как и все крестьяне. Дед был закутан в длинный, потертый, старый-престарый овчинный тулуп, на бараньей шерсти, подол которого, доходил ему до самых валенок. Его тулуп уже давненько таки, потерял свой, родной цвет. Этот тулуп, естественно, ему достался от его деда, а его деду, от его деда и когда его купили, никто этого уже не помнит. Его тулупу было примерно сто пятьдесят лет. Он был неудобен в ходьбе и тяжёл, как будто бы ты, носишь не тулуп, а рыцарские латы. Деду тулуп служил и подушкой и одеялом. Он ему служил верой и правдой. На голове дед Митрофан носил зимой меховую шапку из бобра. Она была такая изношенная, что, с виду казалось, будто бы у него на голове была не шапка, а сплюснутая кепка, настолько она была истрепанная, истасканная, исхудавшая, что с виду она была похожа на сушёную крысу. На ногах старые валенки, на ладонях, тёплые, овчинные варежки. Фрося же была закутана в зашитый-перешитый шерстяной, длинный, серый платок, который находился у нее на голове и он был обмотан вокруг ее шеи много-много раз. На теле у нее была накинута зимняя, темно-синяя, длинная накидка, из ткани, с толстой, тканевой подстежкой, на ладонях вязаные варежки, на ногах валенки.
Дед Митрофан с Фросей слились с толпою горожан. Почти у каждого зрителя в руках были металлические фонари, внутри которого находилась толстая свеча, горевшая тусклой, желтой личинкой огня. Точно такой вот фонарь с собой прихватил дед Митрофан. Он держал его за металлическое, круглое кольцо, на уровне голени, при опущенной руке и в случае надобности, если вдруг он замечал, тут на площади, какого-либо своего знакомого, то он сразу поднимал фонарь над уровнем своей головы, прищуривал правый глаз и сам себе говорил: Знакомый, незнакомый, идёт, тьфу, черт его знает, окликну его, поздороваюсь, и авось, опять обознаюсь, и буду как дурак выглядеть, пущай себе идёт, милый, добрый человек, на этот раз не буду кликать его, небось, опять обознаюсь! Так он говорил сам себе всегда, потому как прожил он уже многое количество лет и знал местных своих жителей, что стоит, если уж, не поздороваться, хоть один раз, то сплетни разнесутся по всему городу, о том, что он, дед Митрофан, милая душа, зазнался, заважничал, ходит себе важный в тулупе, а простых простолюдин и знать не знал, хотя прожил среди них многие лета, а там и растреплют, то, что и замечать уже, ходит себе и не замечает никого. Настолько дед Митрофан был всегда отзывчив к людям, чтобы они не думали о нем, ничего плохого, всегда чем-то угостит и доброе слово скажет.
Неожиданно заиграла церковная музыка, в сопровождении органа, церковные певчие, молодые девушки и парни, состоявшие в церковной литургии представления, с хоровым нарастанием, запели, какую-то, литургическую, Рождественскую песню и спектакль начал свой вступительный этап, который состоял из трех этапов, Библейской кантаны.
Большая, городская сцена, за считанные часы, на глазах крестьянского и богатейшего люда, при помощи, самих же артистов спектакля, состоявшие в нем, преобразилась в сказочный, Рождественский вертеп. Вертеп мог похвастаться неописуемыми декорациями, костюмами и прекрасными хореографичными движениями и манерами, вокальными данными, и прекрасными голосами артистов спектакля.
Первым этапом спектакля, было то, как к Марии пришли пастухи и сказали, что они увидели звезду и что эта звезда предвещала рождение избранного младенца, нашего Ииссуса Христа, что она родит сына Божьего и чтобы она назвала его Ииссусом.
Вторым этапом, представления, было то, как Ииссус ходил по городам и деревням и исцелял больных, хромых, немых, слепых и воскрешал мертвых.
Заключительный этап был, распятие Ииссуса Христа на кресте, за все наши грехи, римскими солдатами и Воскрешение его из мира мертвых.
После спектакля, по рождественскому обычаю, староста города, деревни, брал в руки Рождественскую, большую звезду, которая была прикреплена на длинном, деревянном посохе и в сопровождении главного настоятеля церкви и со всей толпою, местных горожан, (конечно, кто хотел шёл следом, а кто не хотел участвовать в шествии, шёл сразу, после представления домой), обходили каждую улицу в городе, каждый переулок, в сопровождении церковной, рождественской литургией, для того чтобы в эту ночь, их не посетила и не пробралась в каждый, из их домов, нечистая сила, которая после двенадцати ночи, появлялась, вот у тех самих девушек в зеркалах, которые сидели дома или в бане и гадали, и одним словом, больше вызывали, они себе нечистую силу, чем суженного-ряженого, таким образом они и открывали, для себя, тем самым, дорогу в мистический портал, между нашим миром живых и тем миром мертвых (Ада), запуская «нечистую силу» в наш мир, через зеркало, именно, как раз, в этот праздник, Рождество Христово.