Через пару дней пришел к нам хромой Мюрид, выпустил нас наверх за предел сруба, чтобы мы могли вздохнуть свежим воздухом. Но едва мой товарищ появился за дверями сруба, Мюрид выстрелил к нему из пистолета, а потом подбежав перерезал ему горло кинжалом. Вместе с выстрелом Мюрида, я услышал отчаянный крик, исходящий из молодой груди. Тогда подскочив к дверям тюрьмы я увидел этот ужасный вид. Горец перерезал кинжалом горло старику, с которым минуту назад вместе мы разговаривали, на несколько же шагов перед ними стояла в остолбенении молодая Езенда с поднятыми вверх руками, с лицом, на котором рисовались испуг и удивление. Еще Мюрид не успел докончить своего поступка, повторно выдав крик ужаса, полетом стрелы отпустилась к аулу от этой ужасной сцены и кровопролитного зрелища. Одурманенный ужасностью события на глазах моих сделанного, я не мог собрать своих мыслей; и самая первая мысль была о том, что похожая судьба как моего товарища и меня может встретить. В таком оцепенении, стоя в дверях моей тюрьмы, я не заметил, как двери передо мной были закрыты. Придя постепенно к сознанию, я ополчался в мужество, чтобы спокойным умом встретить смерть с руки варвар, которой теперь я был свидетелем. Я не замечал как время пробежало, в течение которого я был оставлен собственным размышлениям и убежден, что каждую минуту я буду ужасным способом убитый. Мысль о том, что нет связи, блуждала по родине надвигая мне более счастливые минуты; останавливались над школьным моим временем, напоминая мне более счастливых моих коллег и приятелей, которые может в этой грустной для меня минуты вспоминали обо мне с сожалением, или может забыли меня, как забываются все проходящие вещи на этом слишком несовершенном мире; то возвращались к грустной реальности нынешнего моего положения. Из грустных моих мечт я был пробужден стуком в двери тюрьмы, словно из тяжелого сна и с ужасом я заметил в дверях общество горцев оборвышей, малых и старых, указывали на меня, чтобы я вышел из тюрьмы. Но как заковываемый к одному месту, я не мог сделать шага вперед. Поняв мое положение один из древних людей преклонного возраста, вступил ко мне с добродушной улыбкой, взял меня за руку и потянул за собой из тюрьмы, утешая легко, что от этой минуты до него я отношусь и что себя ничего плохого со мной не станет. Ведя себя поневоле за стариком, я был готов ударить на каждого, первый кто бы достиг на мою жизнь. Какая-то своеобразная неотступающая рассудительность человека в критических его положениях, диктовала мне, лучше умирать в бою, хоть неравным, чем позволять удар ножом, как беззащитный цыпленок. С этой мыслью я вырвал кинжал ближе всего меня стоячему с запаса, и со скоростью мысли я стал возвращен в тюрьму в самом удобном для защиты место. Этот мой неожиданный поступок удивил нынешних, потом разбудил смех и повсеместные аплодисменты, которые мне вернулись к полному сознанию. Старик повторно вступил ко мне, говоря мне, что через Шамиля я есть его собственность отданный и мне ничего плохого не сделает, приказывая вместе с тем, я, забранный нелегитимно кинжал вернул через него владельцу и без опасения, удался за ним к его бедной и одинокой сакле. Я еще колебался, приказано разгонять что собирается перед дверями тюрьмы голь, и тогда поняв справедливость слов старика, я отдал ему кинжал и смело пошел за ним к Мюридскому аулу. Старик показался мне добродушным человеком, волю он пригрозил, насколько мог, целенаправленно оттолкнул ее от меня; но то не препятствовало злобным мерзавцам хоть издалека пугать меня кинжалами, или целиться в меня из винтовок и пистолетов. Эти выходки не делали на мне ни одного впечатления, потому что его я понял из способа их выполнения. Мы пришли наконец к бедной склоненной сакли. Тогда старик, указывая мне на плохое послание, брошенное в углу на голой земле, подал мне чурек, кусок очень соленого сыра и миску чего-то похожего на молоко. Питаясь что-либо я лег на твердой постели, а измученный того дня приключениями вскоре твердым сном я заснул. Старик тем временем отправился на молитвы. Мой сон этой ночи хоть беспокойный, но длился достаточно долго. Солнце завтра вкрадываясь к бедной сакли через щели дверей, неплотно закрытом отверстии, оставленное в место окна в стене, я был достаточно бодрым и крепок в силе. Мой хозяин, сидя в углу сакли с молитвами руками согласно повсеместному здесь обычаю особенно у пожилых людей, поздравил меня вежливой улыбкой. Добродушный этот старик, имя которого было Fahrydin (Фахрудин), видя меня уже вечером во сне изнурительным, всю ночь просидел как мне то позже сказал, около моей постели, чтобы мне дать помощь в случае необходимости. Отказав горячей молитве к Творцу, что себя очень моему хозяйству понравился, я помылся поспешно свежей водой, и питаясь черствым из кукурузы чуреком, мы вышли от старика к Аулу, а оттуда к лесу. По протоптанной дорожке мы спустились в глубокий яр. Здесь старик показал мне источник, из которого все черпали воду, к которому и я должен был ходить скольких раз нужно будет вода. В лесу же около источника на ближайшем расстоянии от Аула указал мне сухое ветки, которые для общего нашего использования я должен был сносить к сакли, чтобы без большого труда и медленно подготовить топлива на зиму. Ведя себя медленно яром в тени или норов (буков) предохраняющих быстрый поток источник воды, мы дошли до обширной реки окружающего владения Шамиля. Здесь поток становился каждый раз более широким и словно с гневом попадал к реке. Я вошел на надменность при устье потоков что торчит и на небольшом расстоянии я заметил мусульманский могилы, расцвеченный разноцветными флажками, а за ним неподалеку небольшой аул с белыми как снег вида уланских фуражек дымоходами, называемый Малые Ведени. Перед ним живописная Weddeńska долина, обрамленная рекой, которая вьется, по целой долине. Вправо в больше немного расстояния через верхушки деревьев видно было другой аул, который тянется, свыше другой рекой, называемый Большой Ведени. Откровенно по за долиной возвышалась называемая гора Arseńską (Эрсеноевская), по которой коричнево-красных частях тоненькой лентой вилась узкая тропа, что ведет на вершину горы, защищающей доступ на Веденскую долину от той стороны. После разрушения Дарго в 1845 году, Шамиль побаиваясь, чтобы русские не пожаловали повторно к его столице Дарго, как к месту уже известного, закупил от жителей Больших и Малых Ведени часть лесов и у стоп гор пред-Андийских, на местах, очищенных через него мюридов и русских солдат в его команде тех, которые находятся, заложил новой свою резиденцию, неодинаково шире и более сильную от предыдущей, имея вместе с тем то на внимании, что присутствием свою в земле чеченцев должен zapo свой существование представления не имеют.
Когда так я был занят видом новой для меня местности, старик, уставший хождением по досадной дороге, отдыхал себе на мураве под раскидистым чинаром, под тенью которого по крайней мере батальон солдат нашел бы пристанище. Там долетели мне из яра веселые песенки и гомон смешанных женских голосов. Я не знаю для чего тогда пришла мне на милое мнение Езенды. Я напряг слух и зрение в сторону, из которой слышались голоса, но все напрасно; я не видел никого, хоть голоса казались откровенно ко мне оттуда слышны. Заметил старик мое удивление, улыбнулся, а повысившись немного поддерживаемый на локте, крикнул громким горным голосом: «Езенд sowola okuzy», что значило: «Езенда пойди сюда». То неожиданное выражение и слово Езенды, как-то сильно ворвалось в мою душу. За ним тяжело дыша Фахрудин, еще более сильно на меня произвел впечатление. Но то было ничем по сравнению с появлением милой девушки, которая стрелой спустилась к нам со скалы, бегала быстро и по извилистой тропе наверх. Мое удивление на вид девочки не убегало замечания старика. Девочка одинаково заметив меня в том месте, в момент когда должна была кинуться в объятия старика, с поудивлением от встречи остановилась на бегу, с ртом на половину открытым, с зрением, рисующим это удивление. Во втором разе, среди европейского общества, трогательная но и наивная сцена сдалась бы мне может обычную. Но здесь при сопровождающих обстоятельствах, встреча существа, к которому привязывала меня уже благодарность, на месте величественными видами природы, случай то необычного для меня было значения и осталось навсегда мне из тех пор памятным. Разговор девушки со стариком на чеченском языке был для меня непонятен. Несколько слов приветствия, радостных с шаловливой улыбкой и движениями говорила со стариком, потом мгновенно встала, в серьезном положении, лицо бледное как полотно, грустно диким, бросая через слезы на черных ресницах взгляд ужаса и ужаса. Очень сдался мне этот переход от веселого нрава к такому грустному. Предпочитало мне видеть перед собой ангела, извещающего людям наказания извечного. Малая ей ручка, как у ребенка, энергично поднятая вверх указывая на небо, предъявляла необычную силу духа и воли. Старик со склоненной головой, с рукой на седой бороде, в задумавшись слушал слова этого ангела; а поднявшись медленно на ноги, вступил к ней и сложив дрожащее свои руки на ее голове, прерывистым голосом произносил слова молитвы и прощания. Езенда отдаляясь от нас, крестила нас взглядом, в котором еще светлым было вдохновение, которое ее минуту оживляло. Исчезала перед нашим взором, как тень, когда солнце выглянет, зажмурив глаза по извилистой тропе. Мы же в молчании противоположной дорогой мы возвращались к аулу мюридов. Старик понял мысли мое, но молчал, пока не вытянулся из впечатления, которое свежо испытало. Наконец трудно вздохнув, вымолвил обычные слова молитвы: Ля Илляха Илаллах, а передвигая медленно руку по бороде мгновенно сказал ко мне: Ты знаешь я, она мне то говорила, ты ел ее хлеб рукой поданный в тюрьме; она была свидетелем смерти твоего товарища, в момент, когда спешила с едой к вам и ужас убийственной смерти несчастного узника доныне тревожит невинной ей я душу. Она также несчастная, хоть еще такая молодая. Потеряла мать в детстве, имеет только отца древнего старика и брата, которые ее любят без ума, а ведь же отвернуть приговор неумолимой судьбы, тяготеющий над ней, не имеют способа. Она что женилась человеку, до какого отвращения преодолеть не может, а который теперь смотрит на нее как на свою собственность и ожидает минуты, когда но дойдя совершеннолетних лет, должен стать дружиной его. Что женилась когда ее еще на свете не было. Бедное дитя! Ладно и сверх возраста свой умная. После этих слов старик ничто не вымолвил. Казалось, что вес печали сковал его речи. Болезненно звучала в моей душе короткая несчастная истории Езенды. Я не знаю каким чувством что влечется, или сердечной склонности, или через благодарность к ней, от этой минуты непрерывно я думал о Езенде; я чувствовал себя словно раздвоенным, словно моя душа где-то при ней все время оставалась. Старик больше не поднимал уже разговора об этом, я не смел исследовать его вопросами, чтобы не сдаться чувству, в каком для Езенд я становился. Обычно мои дневные трудоустройства были почти всегда одинаковы. Я носил старику свежую воду, в сакле его я обеспечивал сухим топливом, я готовил общую нам еду, варя хинкали (вид больших галушек) из муки кукурузы, и печа из той же свежую муку чуреки. К этим трудоустройствам не тороплюсь я, я был почти свободен. Старик советов был из меня; другие начали мне предъявлять какое-то уважение по поводу вестей, которых им я давал о других странах, через моего толмача старика Фахрудина. Был он происхождения из татар Казанских в молодости служил в войсках русских на Кавказе и до времен памятного там Ермолова. Потом дезертировал в горы, и до времени объявления в горах науки Мюридизма через Кази-Мулла первого Имама горных народов левого крыла Кавказского, оставался в Салатавии. Рассказы его о поколениях среди которых нашло гостеприимное убежище, о Кази-Мулле, Хамзат-Беке и о Шамиле, как занимательное, я намереваюсь здесь коротко навести. Цепь Кавказских гор от Каспийского к Черному морю, что тянется, от незапамятных времен проживало через разные племена Кавказского и монгольского происхождения. Делимые этот люд того любовью прекрасная страна, в которой осели, попахивающее воинственным духом, делали частые нападения на соседние страны, уже то поодиночке, уже то большими или меньшими массами. Те набеги были всегда неожиданными, резки, а часто связанные с варварством. То было поводом для России начала войны с заде надоедливым соседом. Первые экспедиции начинал Петр Великий, который сразу предусмотрел далекие выгоды из подчинения Кавказа. Доныне указывают сувениры пребывания Петра Великого на Кавказе. Не испытал он однако там успехи в своих военных мероприятиях, по поводу недоступной местности и энергичного сопротивления со стороны поколений кавказских; был должен следовательно прекратить свои планы, оставляя выполнение их своим преемникам. В более позднем лишь времени начатые заново действия против народов Кавказа вытеснили их с из предверхних равнин в недоступные места. Старые преследуемые за признание от которого отступить не хотели, выходили с России на Кавказ, проживали в лесных предгорьях, безнаказанно себя с тамошними жителями, которые в более позднем времени, вступая силе русских заставленными были отказывать в гостеприимстве русским амбулаториям. Тем то способом тебе совпадения отталкиваемые с одной стороны через горцев, из другой я притягиваю обещаниями российского правительства, сошли с гор то есть, микрорайонов по над Тереком и сформировали полк называемого казаки гребенские. Калмыки и Ногайцы племен улусами, которые кочуют, в предверхних степях, не будучи в возможности переселения в горы со стадами скота, овец и коней, для которых нуждались обширных и свободных пастбищ на равнинах, приняли подданство России. Другое же, как я говорил, племена двигались в горы каждый раз глубже, каждую пядь земли обливая кровью врагов и собственную и заселенные места. Система ведения войны через Русских на Кавказе изначально не совсем был меток и делают большие экспедиции в горы, и почти без всякого следствия; покинутые же места через русские отделы, немедленно были снова тронуты через горцев. Погорелые через Русских аулы быстро отстраивались наново, и обильная растительность вознаграждала уничтоженные на полях посевы. Правда беспокоящиеся частыми экспедициями горцы поддавались частично, а даже и целыми правительственных русского, но при первой возможности или неудаче русских, заново возникали и становились надолго страшными врагами. Правда, Россия в этой борьбе с горцами умела получить большую провинцию Дагестана и другую часть Кавказа, ведь нынешняя система ведения войны, что зависит на продвижении вперед боевой линии крепостей вместе с поселениями линейных казаков, неодинаково более определен. Далеко однако еще от того, чтобы вымолвить слово: то мое, имея дело с людом новым, доблестным и способным перенести всевозможные страдания и физические труды. Пока горец сильной ладонью сжимает неотступное оружие, а эту отобрать ему можно разве только вместе с жизнью, большое дело завоевания, еще недоконченное. Наименьшая неосторожность со стороны местного правления, наименьшая погрешность в способе поведения с людом Кавказским, вызывает страшный и гибельный мятеж, как то уже неоднократно повторялось. Кавказские племена вели издавна жизнь патриархальную; те, которые правят от старейшин в своих аулах не терпели никогда сильную власть, которая ограничивала их свободу. Беспокоящееся воинственным духом и жадностью добычи, нападали часто на местопребывания собственных земляков и присваивали себе их имущество правом более сильного. Отсюда возникала необходимость присмотра могущества над более слабыми. Часто аул ополчался против соседнего аула, или одна провинция, против другой провинции. Более сильные в этом разе принимали верх над более слабыми, ведя их к бою, или скрываясь сообща с ними в своих аулах и недоступных башнях. Отсюда что возник, что первые принимали название князей и усваивали себе верх над более слабыми, считая их своими пленниками и подданными, которым обширное свои земли в горах отдавали в пожизненное заключение за некоторый вид барщины. При таком беспорядке могли бывшие русские много пользоваться в войне кавказской, хоть чаще всего общее дело соединяло всегда неприязненных себе горцев. Часто русские войска далеко оружие заносили в горы. Тогда князьям предоставлялась власть над низшим людом, поскольку тебе принимали подданство России, и эта власть опиралась на преимуществе русского оружия. Но совокупность народа через такое унижение и его затирании личности, тем более терял охоту против новых правителей. Пользовался таким положением вещи знаменитый Кази-Мулла, который первый принял смелую мысль во главе кавказских народов, объявляя новую здесь науку Мюридизм, основанием которой было общее возникновение сторонников Пророка против неверных и врагам свободы Кавказского народа. Думая религиозно и политически большая, поддерживаемая произносимым словом фанатичных муллов, скоростью молнии разнеслась себя среди горцев. Много провинций уже подчиненных России повысило с кинжалами в руках признак Пророка. Ужасная война взорвалась с новым запалом. Кази-Мулла принимает на себя Имана (святого лица) достоинство и правители всех кавказских горцев, окружается значительным числом испытанных в верности мюридов, а распространяя фанатизм среди людей, стачивает ярую борьбу с русскими. Но недолго благоприятная звезда ему присвечивает. В одной борьбе с русскими, завершает жизнь под штыками, сдавая свою власть Хамзат-Беку, одному из отважных мюридов. По смерти мятежные Кази-Муллу провинции возвращены в подданство России. Князья опять возвращают над немые закачанное свои права и вещи идут по давнему. Хамзат-Бек, защищаясь против русской армии, внедряет снова порядок, очерченный от его предшественника, но чувствует сопротивления со стороны князей и ханов. Нападает следовательно на столицу Аварского ханства chaństwa, Хунзах Hunzak, почти сильнейшего в горах, облегает аул, но не может получить его силой, удается к измене. По смерти Аварского Хана, осталась по нему вдова с тремя сыновьями, осажденная в Hunzaku через Хамзат-Бека, сильный ему оказывает сопротивление. Хамзат-Бек делает вид, что хочет войти с ней в переговоры и для ведения собственно таких нуждается одного из сыновей ханских к своему состоянию (стоянки). Отосланный сын задержан в лагере. Желая узнать о его судьбе прибывает другой сын, который такжестал заключенным. Третий наконец тем же способом достается в руке Хамзат-Бека. Получив этим способом в свои руки всех трех сыновей Хана Аварии, Хамзат-Бек колеблется сделать на них задумчивое преступление. Шамиль, который был мюридом при Кази-Мулле, а у Хамзат-Бека наибом, здесь нынешний сетует решительно эти слова: «Куй железо пока горячее». То побуждает Хамзат-Бека действоватьi и сыновья аварского хана погибают убийственной смертью под кинжалами *) добытый Аул Hunzak и целая Авария поддалась власти Хамзат-Бека. Хамзат-Бек, желая сдержать влиятельных горцев, подверг свое лицо их ненависти и мести. Благосклонный ему Шамиль предостерегал его, чтобы имелся на осторожности, но Хамзат-Бек не мог ли, или также не умел отвернуть угрожающей ему опасности и погиб убийственной смертью в мечети, где отправился на молитву. Говорят, что Шамиль на предупреждение его о заговоре на его жизнь, велел только желает Аллаха и его Пророка, смело шел к мечети, поздравил собранных там на молитву слову: «Ассаламу-Алейкум,» на что не заведено ему я привык приветствием: «ruałajkium salam;" наоборот, выступили против него с и упреками об убийстве влиятельных горцев и князей, а в то же время один из заговорных, Hadży-Miurat, пырнул его кинжалом в грудь и этим злодейским поступком прорезал пасмо дней его. После смерти Хамзат-Бека, Беленец и глава иракца были отданы Шамилю как мужчину опытной храбрости и смелого разума. Шамиль Таулинец, родившийся в ауле Гимры, от родителей довольно преуспевающего, но простого происхождения. Он получил элементарные учения вместе с другими детьми в Гимрах, а затем усовершенствовал свои знания, принятый в стране, перейдя из учеников, к имаму в мечети, в которой молодые люди получают соответствующее образование от местных муллов бесплатно, а кроме того имеет таким, что встретились, через добровольных жертв жителей, самые первые потребности жизни, такими есть: поживание, стол и укрытие. Наделенный от природы наипрекраснейшим внешним видом и обширным умом, сразу был отличен от других товарищей в самом начале благоприятной своей фортуны. При прекрасном внешнем виде юность, возвышенная положение, сила мускулов чудесно гармонизировали с прекрасной его лицом и движений в теле. При смугловатом росте, необычной ширины плечи и сильной груди, талию имел такую стройную, что почти можно ее было обнять двумя пядями. Лицо овала размерами отвечало целому телосложению. Белая кожа лица, чрезвычайно деликатная, цвет волос ясный белокурый, высокое чело, полное огня и энергии, и одновременно чувствительной кротости, проницательность окает страшной для виновника, на которого его повернул; большой нос, орлиный, но пропорциональный к целому лицу, умеренный рот, не очень полное, благодушно улыбается, зубы белые слоновой кости, борода вытянутая, круглая, с небольшим подбородком; прибавив до того руке с пальцами, необычной красоте, вот будет портрет Шамиля. Я узнал его уже в возрасте приблизительно лет 40, но следы его красоты были видимы в целом положении. Физиономия патриархальная напоминала отца израильского народа Авраама; в том только уже изменился, что немного потолстел, а величественное лицо его затмила большая борода, которую, согласно повсеместному там обычаю, красил на темно-коричневый цвет.