Так вот и выросла моя мать всеобщей любимицей, фамилию ей подобрали по названию села Котлованова. Во всех домах она поперебывала, чему смогла научилась. Стала мастерицей на все руки. Даже лечиться к ней люди ходили. Как выросла, выделили ей хибару заброшенную, она её достроила, отремонтировала. А вот замуж не вышла так и жила одна. Всё говорила: «Я Семёнова, ею и останусь». И ведь как нагадала приехал как-то раз тот самый Семён в наше село. На чёрной машине со свитой большим человеком стал. Целый день провели они за колючей проволокой в Котловане. Не знаю, что там было, но слышали люди, что сильно кричал Семён. В селе даже поговаривали, уж не переселят ли нас теперь километров за тысячу от секретов подальше?! Но обошлось. Ночевал Семён в нашем доме. А его свита в палатке около то ли спала, то ли охраняла. А через год и я родилась, так что я тоже Семёновна. К тому времени соседка Александра уже с год работала в городе, а Маша дояркой была мне, маленькой, молоко носила. Мама часто оставляла меня на тётю Машу, а сама уезжала в город. Там она училась на курсах акушерок-медсестёр. Из города всегда привозила гостинцы и письма тёте Маше от её сестры Александры. Почтой сёстры почему-то никогда не пользовались.
Из письма Александры своей сестре Маше
Машенька! Всё у меня хорошо, не беспокойся! Получаю достаточно, живу в отдельной квартире
А сначала здесь было страшно! Но по порядку.
Приехала. Народу тысячи! Бегут, толкаются. Стою я, не могу понять Подскакивает такой вежливый, в служебной фуражечке: «Дамочка, говорит, вам помочь?» Подхватывает мой чемодан и идёт я за ним. И тут кто-то как закричит:
Куда прёшь?! Раздавила!
Гляжу под ноги карапуз лет шести.
Я Петруха рваное ухо, говорит и показывает мне своё рваное ухо, меня нельзя давить!
Тут оглянулась я, а того с чемоданом и след простыл. Выбежала на площадь. Машины гудят А чемодана нет. Ни денег, ни вещей, ни книг Стою я зарёванная посреди площади, а люди бегут, не оглядываются, машины меня объезжают Никому до меня и дела нет. Тут загудело, поехали мотоциклисты в чёрном. Постовой кричит:
Проходите, проходите! и меня куда-то толкает, а сдвинуть не может. Тяжеловата я А гудит всё ближе. Несётся большая чёрная машина. Постовой белый стал, руку к голове приложил и замер. А на меня ступор нашёл. Стою, даже рот открыла. Останавливается машина, и выходит из неё какой-то маленький, но, видать, важный.
Это что здесь? спрашивает. Все молчат.
Тут меня прорвало:
Из Котлованова я. Приехала вот, а у меня чемодан украли!
Сейчас проверим, из какого Котлованова. Нет такого села! И не было! Садись в машину.
Села я ни жива ни мертва и поехала, поехала. А машина воет и воет, хоть уши затыкай.
Приехали мы куда-то. Хорошо, хоть паспорт у меня за пазухой остался. Он у меня паспорт взял и говорит:
Какое там Котлованово! Вот в паспорте написано, что живёшь ты в селе 573, а ни в каком не в Котлованове.
Вы уж извините, говорю, но номер этот 573 никто у нас и запомнить не может, все говорят Котлованово, вот и я сказала.
Ладно, говорит, чёрт с ним, с Котловановым. Рассказывай!
А чего рассказывать?
Да всё рассказывай! Всю свою жизнь рассказывай. Да смотри мне!
И так грозно на меня взглянул, что внутри у меня что-то обмерло, и начала я ему всё рассказывать. И вот беда ничего теперь об этом не помню. Что уж я ему рассказала? Что было дальше?..
Очнулась я неизвестно где. Вроде в больнице. Одежды нет, паспорта нет, а на мне одна рубашонка белая, длинная, видать, больничная. Подёргала дверь заперто.
Пришла сестра в белом. Умыла меня, дала завтрак. А сама ни гу-гу, может, и вовсе глухонемая. Так я в этой больнице дня три жила. Наконец, приходит какой-то: «Собирайся, пойдем».
Быстренько эта сестричка меня одела в казённый балахон. Вышли мы в машину. И опять я оказалась в кабинете, где всё-всё рассказывала. Входит хозяин и говорит:
Александра Александровна, мы всё проверили. Будете у нас работать. Зарплата хорошая. Работа интересная, важная, но секретная.
Так что и тебе, сестрёнка, я ничего о ней писать не буду.
От работы будет вам положена квартира отдельная. А машину через годок сами купите, зарплата позволит. Меня будете называть Семён Андреевич. Если какие сложности, сначала обратитесь к моему заместителю, а уж если не то, то прямо ко мне. Между нами, говорит, Котлованово мне очень хорошо знакомо. Надо будет съездить туда, посмотреть, что к чему. Да, кстати, вот и чемоданчик ваш нашёлся!
Так что и тебе, сестрёнка, я ничего о ней писать не буду.
От работы будет вам положена квартира отдельная. А машину через годок сами купите, зарплата позволит. Меня будете называть Семён Андреевич. Если какие сложности, сначала обратитесь к моему заместителю, а уж если не то, то прямо ко мне. Между нами, говорит, Котлованово мне очень хорошо знакомо. Надо будет съездить туда, посмотреть, что к чему. Да, кстати, вот и чемоданчик ваш нашёлся!
И такую я тут почувствовала благодарность и любовь к этому человеку, что и передать не могу.
Вот так, с тех пор и работаю.
Целую! Пиши!
Твоя Александра.Из сказок деда Плюха, рассказанных своим внукам
Дорогие мои детки, живёте вы все в прекрасном зелёном лесу, сыты, одеты, и все вас любят. А я родился в страшном диком городе, где никто друг друга не любил. А иногда кто-то кого-то даже и убивал. Вот в каком страшном месте я жил в вашем возрасте. Если заберётесь на вон тот холм и посмотрите на север, то город тот и теперь виднеется на горизонте в виде грязного чёрного пятна. И сейчас там живут дикие люди. И сейчас там отравленные земля и воздух. Так что вы, детки, туда никогда не ходите. Но во времена моего детства в этом городе жило в тысячу раз больше людей, чем теперь. А звали меня тогда Петруха-рваное ухо, потому что, как видите, одно ухо у меня действительно всё в лохмотьях. Жил я на вокзале и на рынке, а кормился тем, что удавалось своровать. Вы, детки, никогда не воруйте, так как это делать нехорошо. Но в диком городе, где я родился, без воровства я просто не смог бы прокормиться, так как был ещё маленький и работать не умел. Вы спрашиваете, почему же тогда я не ел траву или кору деревьев. Отвечаю, в те времена люди ещё не умели питаться одной травой. Да и сейчас те, что в городе, этого делать не умеют. А научила нас питаться травой моя жена моя волшебница Роза. Но в городе и это бы не помогло. Травы там было мало.
Так вот, значит, воровал я и на вокзале, и на рынке. Однажды поймали меня торговцы и побили, и за ухо оттаскали. С тех пор я и стал рваное ухо. А вскоре случилось то, что изменило всю мою последующую жизнь. Воровал я тогда на пару с жуликом Фингалом. Его звали так потому, что под глазом у него действительно был фингал. Видно, так ему когда-то врезали, что фингал этот остался у него на всю жизнь. Был он жулик опрятный и вежливый. Никогда никому не грубил и отнимал вещи у людей тридцатью тремя способами, но всегда очень вежливо и без малейшей грубости. Стоим мы однажды на вокзале, смотрим на толпу приезжающих, а тут дамочка! Ну, прямо мечта вора! Большая, некрасивая, и глаза наивные-наивные так и хлопают.
Фингал говорит:
Пошли!
А я всё смотрю на дамочку. И не то чтобы мне её жалко стало, а скорее как-то не по себе. Это, как говорит моя жена Роза, у тебя предвидение зашевелилось.
Фингал тем временем к дамочке подходит и берёт её чемодан. Теперь моя роль. Я к дамочке под ноги подкатываюсь и ухо своё показываю. Пока она на моё ухо зенки вылупила, Фингал в подворотню чемодан упёр. Да, вы спрашиваете, что такое зенки и что такое упёр. Это, детки, так мы называли глаза, а упёр значит украл. Роль моя на этом окончилась, мне бы бежать к Фингалу делить добычу, но не бегу стою, смотрю, что же дамочка делать дальше будет. А она ничего не делает. Выбежала на площадь, где машины, и стоит плачет. Машины гудят её объезжают, а она и не понимает. Я смотрю, что же дальше будет. Может, постовой её заберёт куда-нибудь. И дождался не постовой её забрал, а машина чёрная. А это как раз самое страшное. У нас уже легенды ходили об этой машине. Кто из воров её видел, недолго на свободе оставался. Прямо мистика какая-то.
Я к Фингалу:
Всё, говорю, влипли!!!
И рассказал ему всё как есть. Фингал аж побелел, сел тут же на поезд и укатил в неизвестном направлении. Даже чемодан мне оставил. А я не уехал, ведь я же маленький, да и не я воровал. Но всё равно меня взяли через два дня и отправили в военное училище для трудных детишек. Чему меня там учили ничему хорошему. Учили меня там, как лучше убивать людей. Восемь лет учили, а потом отправили в Маразию защищать нашу страну от маразийских дикарей. Вы спрашиваете о дикарях в Маразии нет, они были не более дикарями, чем жители моего родного города. Хотя, конечно, сильно отличались по виду. Были более смуглыми, с темными волосами и карими глазами. Жили не в каменных домах, а в саманных или даже в шатрах или пещерах. Но дикарями не были. Просто был у них обычай воевать против нас, а у нас против них. А вот что со мной случилось в Маразии, я вам потом расскажу.