***
Второе пробуждение было значительно приятнее, голова уже не болела. На секунду Петру даже показалось, что ему всё приснилось и он в постели с женой.
«Так, стоп! Жена-то давно померла, да и не выделывала она таких вещей в постели, задумался Пётр, уже боящийся подавать признаки жизни: по ощущениям, его насиловали. Такое со мной делала только фрау Грета году так в сорок пятом под Берлином. Сходил тогда, понимаешь, за кипяточком, что чуть под трибунал не попал. Хе-хе».
Пётр открыл сначала один глаз, потом второй и охренел. Его действительно насиловала, или вернее насиловало непонятно что. Существо здоровое, чумазое и откровенно бомжеватого вида. На голове был большой колтун свалявшихся волос, этими космами было прикрыто полтела так, что расовую принадлежность существа навскидку установить не удалось. Он дёрнулся и выскочил из-под Наверное, всё же женщины. Когда он из-под неё вылез, существо совершенно по-бабьи пискнула.
Эй, эй, гражданочка, держите себя в руках, хорошо? попытался сказать Пётр, но получалась у него сплошная тарабарщина, типа «Ар гыт мак, урляля тук мак тук».
Но, впрочем, и великанша не сильно далеко от него ушла: членораздельной речи он от неё не добился. Только «м-м-м-м» и «у-у-у-у», но чаще всё «ум» и «ум-м-м».
Да, гражданочка, похоже именно ума вам и не хватает.
Оум-м-м, ум-м-м, чему-то закивала Дикарка.
Пресвятая коммунистическая партия, чтоб мне Ленина всю жизнь охранять, куда же я попал?
М-м-м-м-м, согласно замычала Дикарка.
Пётр подошёл к окну и открыл его, чтобы впустить свет. За окном стоял летний полдень, тепло, даже слегка жарко, вот только незнакомый пейзаж его не обрадовал. Если коротко его описывать, то это была пустошь. Заброшенные, покосившиеся дома, по большей части не превышающие пяти этажей, преимущественно каменные, но были и деревянные. Некоторые дома разобраны до основания, впрочем, как и дорожная брусчатка. В местах, где удавалось добраться до почвы, росла дикая картошка или морковка. Росла как попало, видимо, её когда-то посадили да так и забросили.
Это что угодно, но не районная больница, сам себе сказал Пётр, глядя на свои руки: они были зелёные и какие-то мускулистые, ладони широкие, а пальцы толстые. Такими легко можно согнуть подковы.
Не так я себе представлял потусторонний мир, сказал закоренелый атеист.
Пётр продолжил изучать себя: он был бос и гол, на кривых, но мускулистых ногах стояло вполне мощное туловище, даже кубики пресса на животе были видны. Это его немного обрадовало: даже в лучшие годы у него не было таких мышц. Продолжив изучать самого себя, он коснулся лица, и вот тут радость уже схлынула: нос длинный, хотя нет, не так, ДЛИННЫЙ, сантиметров десять и остроконечный, припадал к сильно выступающей челюсти. Пётр ощерился, и его улыбка оголила челюсть до жевательных зубов. От удивления он открыл рот, или вернее будет сказать: пасть открылась градусов на семьдесят, как у собаки. В довершение ко всему из не менее лохматой головы, чем у его спутницы, в стороны торчали два здоровых остроконечных уха. Мало того, что не человек, так ещё и лопоухость последней стадии в придачу.
Да что же это делается-то, а? Морского дьявола мне в попутчики, куда же меня занесло? Кто я? последний вопрос он задал полоумной бомжихе-великанше.
Та, мыча, подбежала к нему и стала помогать подняться. Петру уже стали закрадываться сомнения: это не она большая, а он маленький. Высота окна ему была по шею, а женщине была бы в самый раз. Разница в росте между ними составляла сантиметров тридцать. Пётр стал с любопытством изучать Дикарку, та уже успела обрядиться в какие-то лохмотья и, видимо, уходить не спешила. Он последовал её примеру и натянул на себя чьи-то валяющиеся штаны, больше походящие на половую тряпку. По-видимому, их носил бывший обладатель этого тела.
Ты кто? задал, наверное, самый дурацкий вопрос Пётр. Откровенно говоря, он сам не понимал, на каком языке он разговаривает и язык ли это вообще.
Ума мума м-м-м-м, ожидаемо замычала полоумная.
Ну понятно. Буду звать тебя Умка, Пётр произнёс эти слова и остался недоволен: вместо слов шла сплошная тарабарщина.
У-у-у, м-м-м, к-к-к, вытягивал по буквам Пётр, и кое-что у него получалось. Если не отвлекаться, то у него получалось произносить отдельные буквы.
УМК? повторила аборигенка.
Угу, кивнул Пётр, трогая Умку за плечо, УМ-КА.
Умка, повторила аборигенка.
Умка, повторила аборигенка.
П-Ё-Т-Р-Р-Р, взяв Умку за руку, он приложил её к себе.
Сталин, совершенно по-русски произнесла Умка. Я аж на месте подпрыгнул.
В-Т-О-Р-И?! проговаривать русские буквы было очень сложно, чуть отвлекаешься и опять идёт тарабарщина.
М-М-М, испуганно замычала Умка, пытаясь закрыться от меня руками.
В-Т-О-Р-И, «П» просто не выговаривалась, и я просил её повторить так, как мог.
Ничего не получалось, это был просто разговор глухого с немым. Потом меня осенила идея.
У-М-К, приложил Пётр ладонь к плечу девушки.
Умк? спросила Умка, трогая себя за плечо. Наверное, она подумала, что так называется плечо.
У-М-К-А, утвердительно закивал я, тыкая её пальцем в грудь.
Потом взял её руку, отогнул на ней указательный палец и тыкнул себе в грудь. После пары повторений Умка, похоже, что-то поняла.
Сталин, чётко проговорила Умка.
«Ну пусть будет Сталин, главное есть контакт», в душе махнул рукой Пётр.
Вытащив на свет Умку, Пётр стал внимательно изучать свою спутницу. В общем сразу стало понятно, что она не человек, а вернее, не совсем человек. Высокая, метр восемьдесят, может больше. Даже больше, если не будет сутулиться, но Умка всё время сутулилась и так и норовила пригнуться, подогнув колени. Видимо, последние годы она недоедала и терпела постоянное грубое к себе отношение.
На её теле были шрамы и следы от побоев. К своему удивлению, несмотря на худобу, Умка была подтянутая и спортивная. И слепа, но при этом ей часто приходилось быстро бегать. На стопах были твёрдые мозоли от постоянного хождения босиком, её ноги огрубели. Чтобы рассмотреть лицо Умки, Петру пришлось посадить её на корточки. Девушка повиновалась, но при этом поняла его как-то не так и потрогала его одной рукой за причинное место.
До чего же девки пошли бесстыжие, протарабанил Пётр, шлёпая Умку по руке. С-Т-А-Л-И-Н-А на вас нет.
К её поведению он уже начал привыкать. Всё же сумасшедшие и прочие душевнобольные часто бывают очень сексуально агрессивны.
Сталин, Сталин, закивала Умка, радуясь, что что-то поняла.
Оказавшись на одной высоте, Пётр смог разглядеть громадные уши, торчащие, словно антенны из-под волосатого колтуна. На кончиках уши были обрезаны, создавая ощущение незавершённости. Чтобы разглядеть лицо Умки, Петру пришлось раздвинуть годами нечёсаные космы, а когда увидел, то ахнул. Умка была ещё совсем юной девушкой, лет восемнадцати-девятнадцати, примерно ровесница его приёмной дочери Ирины. Оба глаза перечёркивали две татуировки: вертикальные остроконечные линии, начинающиеся на лбу и заканчивающиеся на скулах, губы тоже были зататуированы чёрной краской в узкую клоунскую улыбку. Кто-то поиздевался над ней, разрисовав ей лицо и изуродовав таким образом.
Интересно, где твои родители, почему позволили бродить тебе в одиночку? Ладно, давай выбираться к людям, сказал Пётр, ставя Умку на ноги и взяв её за руку, повёл к выходу.
У-у-у-у! У-у-у-у! сказала упирающаяся Умка, указывая пальцем куда-то в темноту.
Что?
У-у-у-у! Умка потащила меня в тёмный угол.
И там я обнаружил труп.
Ах да, точно! Я же боролся с кем-то, прежде чем потерять сознание от боли в голове.
Вдвоём они выволокли на свет невысокого зелёного уродца с длинным носом, кривыми зубами и опухшим круглым животом. Из груди у уродца торчал нож. Омерзения к картинке добавлял тот факт, что уродец был гол.
Хорошо напоролся прямо в сердце, протарабанил Пётр, вынимая у уродца из груди нож.
Осмотрев труп уродца, Пётр пришёл к выводу, что он с ним одной расы: тоже маленький рост, зелёная кожа, длинный нос, слегка гипертрофированные руки и ноги с увеличенными ладонями и стопами. Но разница между этим трупом и Петром, как между домашним котом и дикой рысью, пропорции тела были всё те же, короткие, кривые ноги и длинные руки, как у шимпанзе, но при всём этом, у Петра были повсюду сухие жгуты мышц, как у атлета. А зубы? У трупа кривые, квадратные, а местами их не хватало. Петру пришлось языком искать себе жевательные зубы: все остальные были предназначены для того, чтобы рвать и кусать, одних только клыков по три штуки на каждой стороне. С удивлением отметил, что и язык у него, оказывается, раздвоенный и такой длинный, что может бровь себе облизать.
Пётр вытащил нож, который мог ещё пригодиться. Ножик, кстати, оказался простым кухонным, не боевым, но, когда такого оружия нет, всё что угодно сойдёт. Выйдя на улицу, Пётр только сейчас задался вопросом, а куда, собственно, идти? Местной географии он не знал, но зато была привычка действовать и желание отвести эту полоумную девушку к родителям, опекунам или кто за неё там отвечает? Налево: улица и запустение, направо: такая же картинка. Спросить о поселении людей у Умки? Пётр с сомнением поглядел снизу вверх на чумазую девчонку. Свалявшиеся космы снова закрыли ей лицо, но она каким-то образом определила, что он на неё смотрит, опустила голову вниз и улыбнулась белозубой улыбкой. Можно попробовать.