Начались работы по возведению нового моста. На этот раз галеры и триремы были поставлены бортом друг к другу в два ряда и связаны между собой. Канаты притянули их друг к другу, а по ним с одного континента на другой перебросили дощатый настил. По обе стороны настила поставили забор, чтобы лошади и вьючные мулы не пугались при виде моря. Шум тысяч голосов отражался эхом в горах. Ритмичное пение и пыхтение иногда прорезал резкий щелчок плети. Деревянные корабли терлись друг об друга, издавая непрерывный скрип. Шаги гулко отдавались в дощатом настиле. Все эти звуки звучали музыкой в ушах Ксеркса: накладываясь, они сливались в гармонию, формировавшую мелодию победы.
Армия стала скапливаться на берегу. Люди, животные и повозки стекали с гор вниз, вливаясь в густую массу, от которой почернел песок, трава и скалы. Там были возы, груженные пищей, и женщины, которые пели и болтали около них. Стада животных присоединяли свой рев к непрерывно растущему галдежу. Там были лошади и верблюды для езды, козы для молока, волы и овцы для обеспечения мясом.
И люди, с помощью которых Ксеркс рассчитывал быстро реализовать свои планы. Прежде всего там были его собственные персы, одетые в богато украшенные туники, кольчужные куртки, сделанные наподобие рыбной чешуи, и свободные широкие шаровары. Они были вооружены плетенными щитами, короткими копьями и свисающими с пояса кинжалами с богатой чеканкой. Мидийцы были одеты таким же образом, почти то же самое относилось и к киссийцам, если не принимать во внимание их тюрбаны. Гистасп, еще один сын Дария, командовал бактрийскими войсками и скифами, которые выделялись среди других солдат высокими остроконечными головными уборами. За ними следовали париканцы и пактианцы в кожаных куртках, вооруженные луками и кинжалами; арабы, в их длинных развевающихся одеяниях, под командованием Арсамеса, еще одного брата Ксеркса.
Многие нации склонились перед Великим царем и прислали ему своих воинов. Их поток продолжал растекаться по равнине лигийцы, матиенцы, пафлагонцы, лидийцы, мизийцы, фракийцы в лисьих шапках, каспийцы, эфиопы всего свыше сорока рас. Облаченные в доспехи из железных колец, хлопка, овечьих и леопардовых шкур
И все это были его люди. Над всем этим огромным стечением народов Ксеркс разбил свой шатер, а сам уселся снаружи на мраморном троне. Его окружала стража из доверенных бессмертных лучших среди лучших персидских воинов, безмолвно стоящих с копьями, направленными остриями к земле. Генералы его армии образовали почтительный полукруг позади трона. Все они смотрели с возвышения на разливающийся по прибрежной равнине людской поток. Отдельные фигурки мужчин, женщин и животных виделись отсюда маленькими, вся же армия в целом казалась еще больше, чем если бы смотрящий находился внутри ее.
Ксеркс теребил свою маленькую темную бородку. Его губы чувственно изогнулись, как если бы вид этих орд подействовал на него подобно близости женщины. И в самом деле, осознание своей власти над таким огромным количеством людей ощущалось почти как чувственное удовольствие.
Ему было недостаточно смотреть в тишине. Он хотел говорить, утверждать себя, чувствовать мгновенную реакцию.
Он поднял руку. Сатрап Гидарн поспешил к нему в сопровождении двух генералов Мардония, командующего персидской армией на марше, и Артабана дяди Ксеркса.
Царь перевел взгляд с одного лица на другое. Они застыли в ожидании его слов.
Наконец, он заговорил.
Мы начнем переправу этой ночью, когда луна высоко поднимется над горизонтом если предзнаменования будут хорошими. Наконец-то греки будут наказаны.
Мардоний поклонился.
Мой господин, с такой армией ты с легкостью завоюешь всю Европу.
Хорошо сказано, Мардоний! Об этом мечтал мой отец: объединенный мир, в котором персы господа, а остальные рабы. Но он был опрометчив. Для поглощения Греции он послал всего лишь волну. Я посылаю океан.
Он наклонился вперед, всматриваясь в пульсирующую нить. Мимо него двигались люди, словно река текла по равнине, вливаясь в озеро ниже по течению. Они шли и шли, и будут продолжать идти еще несколько часов. Ксеркс резко рявкнул:
Гидарн!
Господин?
Позаботься, чтобы персидские войска всегда равномерно распределялись между этими дикарями. Я им не доверяю.
Гидарн согласно кивнул головой. Его глаза были словно кремень. Когда он что-нибудь говорил, его рука инстинктивно начинала тянуться к мечу.
Гидарн согласно кивнул головой. Его глаза были словно кремень. Когда он что-нибудь говорил, его рука инстинктивно начинала тянуться к мечу.
Не будет ли разумнее, мой господин, предложил он, избавиться от некоторых из них? Они тормозят наше продвижение на марше и могут помешать нам в сражении.
В сражении? рассмеялся Ксеркс. О каком сражении ты говоришь? Только взгляни на это, он показал на текущую мимо колону, греки будут умолять о пощаде.
Артабан подошел ближе. Это был достойного вида старик с меланхоличным выражением лица, в котором можно было рассмотреть более пожилую версию физиономии его племянника. Впрочем, в нем ощущалась проницательность, которой царь еще не успел научиться.
Артабан произнес:
Мой господин
Опять, Артабан? строго сказал Ксеркс. Если бы ты не был братом моего отца, я бы давно приказал казнить тебя за твои мрачные пророчества.
Я нарушил бы верность тебе, спокойно ответил Артабан, если бы не попытался поговорить с тобой в этот раз.
Что ж, говори, только коротко. Почему ты выступаешь против этого похода?
Я уже излагал мои соображения, мой господин. Греки отважные воины
Они разобщены! прорычал Ксеркс. Двадцать мелких государств, вцепившихся в глотки друг другу!
Артабан печально покачал головой.
Греки подобны дерущимся детям: ударь их мать, и они бросятся на ее защиту.
Мы не собираемся бить их мать мы покончим с нею одним ударом! Что еще?
Реки Греции скоро пересохнут.
Не так уж скоро. К тому времени наша кампания будет закончена.
А мост, настаивал Артабан. Он уже был один раз разрушен штормом. Что будет, если шторм разыграется опять в тот момент, когда часть нашей армии будет находиться в Европе, а вторая часть все еще в Азии?
Ксеркс подавил желание отослать дядю прочь. На мгновение он задумался. Старик, конечно, унылый кретин, но иногда его замечания попадают в точку.
Гидарн!
Господин?
Прикажи, чтобы воды Геллеспонта были сегодня выпороты еще раз.
Будет выполнено, мой господин.
И прикажи сковать их цепями. Я покажу этой грязной канаве, кто здесь хозяин.
Он уселся поудобнее на троне. Постороннее движение привлекло его внимание. Несколько обнаженных до пояса палачей волокли по грязи создание, которое прежде было человеком. Теперь он превратился в окровавленную массу со следами безжалостных пыток. Ксеркс с удовлетворением всмотрелся в брошенное к его ногам истерзанное тело.
Это и есть тот самый греческий шпион, который пытался сосчитать моих воинов?
Главный палач утвердительно кивнул головой.
Да, мой господин. Мне кажется он нечувствителен к пыткам.
Пленник начал вставать на ноги. Его руки царапали пыльную землю, из пересохшей глотки вырывалось резкое дыхание. Когда он распрямился и поднял голову, кожа на его лице напомнила Ксерксу кусок грязного протухшего мяса. Два палача выждали еще мгновение, после чего обрушили на покачивающуюся фигуру жестокие удары кожаных плетей.
Но Агафон был спартанцем. Сквозь вспухшие губы он выдавил слова:
Напрасный труд. Еще ни один спартанец не стоял ни перед кем на коленях.
Палачи изготовились продолжать удары, но тут Ксеркс поднял руку.
Те в замешательстве отступили.
Подойди ближе, произнес царь. Он с интересом рассматривал стоящий перед ним гордый обломок человека. Это правда, что спартанцы самые храбрые воины Греции?
Тебе предоставится возможность убедиться в этом самому, произнес Агафон.
Ксеркс рассмеялся.
Человек, ты забавляешь меня. Неужели ты и в самом деле считаешь, что Греция сможет противостоять моей армии? Знаешь ли ты, что она выпивает досуха все реки, которые попадаются ей на пути?
Измученную жаждой овцу легко прирезать.
Благодушие Ксеркса мгновенно сменилось яростью.
Глупец! Как может горстка недисциплинированных недоумков сопротивляться миллионам, покорным воле своего господина?
Агафон стоял на своем.
Тебе не дано этого понять, господин. Ты знаешь все о рабстве и ничего о свободе.
Достаточно! проревел Ксеркс. Поглядим, как дерзость встретится со смертью.
Он хлопнул в ладоши. Натасканная свита легко угадала желание повелителя во мгновение ока был принесен и установлен огромный перемазанный засохшей кровью чурбан. Поигрывая громадным топором на длинной рукояти, вперед выступил полуголый гигант-палач. Агафона подтащили к чурбану. Спустя секунду он был распростерт на нем лицом к ярко-синему небу. Ухмыляющиеся палачи держали его за руки и за ноги.