На это Тапоня молча открыла принесенный мной сборник и зачитала вслух:
«Месяцев шесть назад этот доктор путь у него борода не растет разразился целой серией статей (с которыми я это точно знаю ни он сам, ни его жена не согласны)». Вот, это Хабиб говорит. Значит, у доктора есть жена!
Поспорить с этим было трудно. Поэтому сценарий тут же слегка изменили теперь «проклятый доктор» приходил в гости к жене Хабиба вместе со своей женой. В тексте имя ее не упоминалась, и я предложила назвать ее Моникой. Раз по сюжету Мина-ханум подписалась на западные журналы и доктора зовут по-европейски Хильдер Гавзер, значит, и у жены его должно быть европейское имя. Смешно, конечно, было бы назвать ее Хильдур как фрекен Хильдур Бок, домомучительница из книги про Малыша и Карлсона. Но женское имя Хильдур и мужское Хильдер на слух слишком похожи, зритель может запутаться. А Моника имя хоть и иностранное, но одновременно простое в произношении и «сценичное, как сказала бы моя подружка Катька. Недаром же в «Кабачке 13 стульев» тоже была пани Моника. И у нас она есть, что обеспечит персонажу Тапони дополнительные симпатии зрителей.
На том и порешили. Я раздала всем листочки с текстом и велела учить роль. На каждого слов приходилось совсем немного, так что никто не упрямился, даже мелкий сахАр, который ненавидел что-либо учить. На том первая репетиция и закончилась.
А вторая репетиция все время откладывалась сначала из-за снега, отвлекшего всех игрой в снежки и лепкой снеговиков, потом из-за нападения на посольство И в итоге состоялась только днем 31-го декабря, перед самым выступлением.
Мы убедились, что слова свои все более-менее помнят. А если на сцене от волнения у кого-то они вылетят из головы, договорились импровизировать лишь бы не теряться и не молчать. Решили, что о костюме для себя каждый позаботится сам.
Эта творческая свобода обернулась такими сюрпризами для самих действующих лиц и исполнителей, что я боялась, что мой «муж-тряпка» Хабиб-джан просто лопнет со смеху! Да я и сама периодически прыскала в кулак, что не очень вязалось с образом строго следящей за мужем Мины-ханум.
Началось все с того, что доктор Хильдер Гавзер явился перед зрителями в розовом вельветовом пиджаке своей мамы, ее же голубой фетровой шляпе с бантом и своих желтых джинсах очевидно, так Макс представлял себе буржуазного доктора, пишущего в женские журналы. Вместо «здрасьте» «проклятый доктор» сходу посоветовал мне поставить мужу клизму, хотя по сценарию клизма была ближе к развязке. Пока я мысленно перестраивалась, выдумывая подходящий ответ, влезла жена доктора Моника в лице Тапони. Она была в мамином вечернем платье с блестками и держала его подол в руках, чтобы не споткнуться. Роль Моники состояла всего из пары фраз, но на деле она оказалась на редкость говорлива:
Если мой муж начинает много выступать, я всегда сразу ставлю ему клизму, заявила Моника-Тапоня. Очень помогает!
В этот момент наш благодарный зритель уже громко гоготал, и нам с Серегой осталось срочно подстраиваться под внезапные изменения сценария:
Ааааа, так ты мне мстишь, мерзкий докторишка! Я так и знал! закричал Серега.
Он хочет тебе добра, Хабиб-джан! вступила я. А Моника хочет добра ему!
Когда я назвала жену доктора по имени, в зрительно зале последовал новый взрыв хохота и отдельные выкрики с советами Хабибу отнести свои анализы напрямую Монике, минуя свою жену и ее мужа. Это неожиданно одобрил доктор в лице импровизирующего Макса:
Дорогая Мина-ханум, обратился он ко мне. Не обращайте внимания на глумление людей, невежественных в вопросах здоровья. Мы с вами можем вместе писать статьи в женские журналы, а они пусть сколько угодно ставят друг другу клизму.
Вот и будем, и будем! громко пискнула Тапоня, все же споткнулась о свой длинный подол и упала прямо на Серегу, ближе всего к которому стояла. Несчастный Хабиб-джан подхватил супругу проклятого доктора и в растерянности замолчал.
Тут младший брат решил прийти на выручку старшему, заполнив паузу репликой разносчика журналов.
Дайте мне сто туманов, или я больше не буду приносить вам журналы! вдруг заявил СахАр, хотя в его роли ничего подобного не было.
Хрен тебе! вполне искренне ответил ему старший брат. Никому не нужны твои дурацкие журналы, от них вред один!
А ты мне, мне жалуйся, а не им! это Вовка-Бародар вспомнил, что он никак не задействован в роли сочувствующего друга.
А я и без ваших советов разберусь, что мне с моим мужем делать! Мина-ханум в моем лице обиделась на доктора за то, что его жена упала прямо в руки моему мужу
К финалу все действующие лица окончательно отошли от своего первоначального образа, и сценка вышла страшно далекой как от исходного сценария, так и от сюжета рассказа Хосроу Шахани. Зато зрительный зал практически рыдал от восторга. Да и мораль у нашей пьески невольно осталась авторская советы из журналов нужны только тем, у кого нет своей головы на плечах.
Несмотря на то, что наш худрук Грядкин в этот раз отказался от общего руководства подготовкой концерта, все кто обычно выступал на наших праздниках, свои номера все равно подготовили. Это был наш первый концерт после начала войны, и он показал, что бимарестанскую самодеятельность не задушишь, не убьешь. Только она стала еще более самодеятельной в том смысле, что никто толком не репетировал, а по мере распития веселящей газировки в зрительном зале стихийно появлялись все новые желающие выступить. Они импровизировали на ходу, и это добавило программе живости и веселья.
Хор медсесетер исполнил свои коронные песни: самый большой фурор произвела «Кохана», где очень прочувствованно солировала тетя Моника. Пела она на украинском, половину слов я не понимала, но по всему было понятно, что песня про любовь особенно, по виду сестры-мочи.
Потом вышел Грядкин, извинился, что в этот раз манкировал своей добровольно-принудительной должностью массовика-затейника и сослался на загруженность по работе. Ответом на это был такой дружный смех из зала, будто «объект гэ» удачно пошутил. Но Грядкин не смутился и заявил, что приготовил зрителям утешительный приз в виде стихотворения, которое сейчас продекламирует.
Максимиллиан Волошин, читает Валентин Грядкин, объявил он сам себя тоном профессионального конферансье. «Любовь твоя жаждет так много, рыдая, прося, упрекая. Люби его, молча и строго, люби его, медленно тая»
Публика и на это почему-то хихикала не иначе, как выпила лишнего. Лично мне стих очень понравился. До такой степени, что я пообещала сама себе усмирить гордыню и первой пойти на контакт с «объектом гэ», чтобы переписать у него стихотворение в свой дневник.
Несмотря на смешки из зала, Грядкину долго хлопали, а тетя Моника больше всех. Его успех, видимо, возбудил доктора-зуба. В концертной программе он заявлен не был, но проявил инициативу вылез из пьющего партера и изъявил желание тоже прочесть кое-что из своего любимого. Публика его инициативу горячо поддержала и ему передали микрофон. Дядя Аркадий откашлялся и начал глухим утробным голосом, слегка подвывая в конце каждой строки:
«На небесах горят паникадила,
А снизу тьма.
Ходила ты к нему иль не ходила?
Скажи сама!
Но не дразни гиену подозренья,
Мышей тоски!
Не то смотри, как леопарды мщенья
Острят клыки!
И не зови сову благоразумья
Ты в эту ночь.
Ослы терпенья, и слоны раздумья
Бежали прочь.
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама.
Пусть в небесах горят паникадила,
В могиле тьма!»
Аркаша, я никуда не ходила, клянусь! закричала тетя Нонна, когда он закончил. Только умоляю, скажи, что это!!!
Бимарестанты громко веселились, повторяя на все лады и адресуя друг другу вопрос: «Ходила ты к нему иль не ходила, скажи сама!»
Да чего ты спрашиваешь, Ноннуся! веселился доктор-попа. Это он сам сочинил, сразу видно! Своей судьбы родила крокодила ты здесь сама!
Я, конечно, в курсе, что средь вас я «осел терпенья», обиделся доктор-зуб, но здесь позвольте поставить вас на место.
Ага, только поаккуратнее, не то смотри, как леопарды мщенья острят клыки! посоветовал ему Грядкин. Наши люди, знаешь ли, чужой успех плохо переносят!
Кого это вы имеете в виду?! насторожилась Тапонина мама. Она еще не очень освоилась и к большинству бимарестантов обращалась на «вы». На новогоднем банкете она была самая нарядная, ее узкое блестящее вечернее платье оголяло спину до самого четвертого позвонка, и всячески старалась произвести впечатление светской дамы не увлекалась веселящей шипучкой, не хохотала и даже не улыбалась. Зато Тапонин папа оказался редкостным весельчаком. Со своей супругой он поругался еще в самом начале вечера и пересел под бок к доктору-коже. А его лыжница демонстративно повернулась к ним своей голой спиной и завлекла в беседу нашего «раиса» (директор перс.), склоняясь к его уху и красиво хлопая густо накрашенными ресницами