Ну, рассказывайте, Ермил Афанасьевич, что вчера здесь произошло между целовальником Бубновым и торговцем Любезновым. Так как вы уже взрослый человек, должен вас предупредить, что вы несете полную ответственность перед законом за сказанные вами слова.
Ермилка ответил, что готов крест целовать на том, что скажет и поведал следователю следующее
Намедни
Ну и прохвост же ты, Серафим, вздыхал целовальник Никодим Савельевич Бубнов, тщательно вытирая вышитым петухами рушником фужоры, просматривая их на свет. Слова адресовались торговцу Серафиму Любезному, высокому парню лет 25-ти, с длинными как у студентов прошлого века волосами. Он поставлял трактирщику вино и пиво. Любезнов только что поднялся по лестнице из подсобки трактира, куда по стропилам закатил несколько бочонков с «зельем».
Как тебе только не совестно такую дрянь мне приволакивать, а еще Серафимус, огненный ангел, продолжал укорять торговца Бубнов. Тьфу!
Напрасно вы меня ругаете, Никодим Савельевич, ответил парень. Вы же знаете, какое нынче время: мужики на войне, одни «золотые люди» да бездельники сплавщики в уезде остались. Теперь бабы зелье из браги варят. А из чего брага? Из всякой дряни: гнилая картошка и прелая бушма. Да и руки бабьи под это дело не приспособлены. Вот и результат.
А мне без разницы кто и из чего гонит. Кабатчик перешел к протирке фарфоровых тарелок. Он их так же поворачивал к свету, будто они просвечивались насквозь, как и фужоры. Я ведь крест целовал, что буду честен к людям, не буду травить их всякой пакостью, потому и зовусь целовальником. И ты дело свое честно исполняй, тогда и к тебе будут относиться по-честному.
Ежели зелье не нравится, тогда зачем принимаете?
А чем мне поить «золотых людишек»? Они же кажный день тута, как токмо закат чуть забрезжит. И сплавщики от них не отстают. Откажешь им в выпивке, костей не соберешь. Вот и беспокоюсь, что за такое пойло они мне и дом, и кабак спалят. Эх, Серафимушка, на грех людей толкаешь, а меня на погибель. Придется тебя наказать.
Мелкие, острые глаза «студента»» провалились глубоко внутрь серых глазниц.
Это как же?
Рублем, мой дорогой, рубчиком. А как же ты думал. Словом, ныне за свой товар получишь токмо половину.
Да как же, Никодим Савельевич? Мне же с людьми рассчитаться надо.
А вот как хошь, так и рассчитывайся. Хоть порты последние продавай, мне без разницы. Ха-ха, токмо никто их у тебя не купит, больно страшные. И вшивые, поди.
Парень зашелся «чахоточным кашлем». Из-за чахотки и на фронт его не взяли. На самом деле, никакой легочной болезни у него не было. Чахоткой страдал его отец, мелкий уездный чиновник, который купил на последние деньги свидетельство о недуге сына, чтобы тот остался при нем для присмотра, да и помер. Серафим так поверил в свою хворь, что при сильном волнении начинал «зело кашлять».
Целовальник выложил на стол несколько бумажных купюр и горсть монет.
С тебя и этого много. Проваливай.
Лицо торговца залила сиреневая краска.
Видит бог и мальчонка тому свидетель, сказал Серафим, кивнув на полового Ермилку, что тер пол рогожей. На преступление вы меня толкаете, а не я «золотых людишек», Никодим Савельевич. На преступление самоубийственное. Мне теперь нет другого пути.
А ты в Петроград сбеги, тама полно таких прощелыг как ты, которые законное правительство скинули. Среди них своим будешь. Ха-ха.
Любезновы никогда ни от кого не бегали.
Надоел, пошел вон.
Целовальник собирался приняться за графин, но тут в его лицо полетели монеты, что он выложил Серафиму. Бубнов схватился за нож, уже сделал было выпад, однако передумал, швырнул разделочный тесак в угол, который тут же подобрал перепуганный Ермилка. Мальчик, прижав нож к груди, забился под стол.
Я тебе отвечу, зло произнес кабатчик. И отвечу так, что черти удивятся.
Мне твои угрозы, перешел на «ты» Серафим, что карасю дождь. Смотри, как бы сам с чертями первым не свиделся.
Бубнов все же не сдержался, запустил в парня глиняную кружку, которая ударившись о край двери в погреб, разлетелась на мелкие осколки. Один из них попал в глаз Любезнову. Он прикрыл его рукой, скорым шагом направился к выходу, не взяв бубновских денег.
***********
Ни копейки так и не принял? переспросил следователь полового.
***********
Ни копейки так и не принял? переспросил следователь полового.
Нет, я точно видел, ответил Ермилка. Выскочил из трактира и дверью так хлопнул, что дохлые мухи с потолка посыпались.
Значит, Серафим сказал Бубнову, что тот его толкает на преступление?
Да, на самоубийственное.
Самоубийственное, задумчиво повторил Блудов, теребя подбородок. Вы, сударь, во сколько пришли в трактир?
Как обычно, в восьмом часу.
И?
Передняя дверь была заперта, что меня удивило. В это время хозяин всегда на месте, его дом позади трактира, через забор.
Ну-ну.
Не подгоняйте, пожалуйста, сударь, а то я сбиваюсь.
Извините, сударь.
Так вот. Передняя дверь Ну да, я уже про это сказал. Тогда я обошел «Дерюгу», смотрю задняя дверь, что ведет в подсобку, приоткрыта. Там лестницы нет, как в зале.
Понятно.
Окликнул хозяина, а никто не отвечает. Прошел внутрь и гляжу, он распластанный лежит возле бочек, а голова пополам расколота как арбуз. И кровищей пол залит.
Или как вареное яйцо, так ведь вы фельдфебелю рассказали.
Так. Но какое это имеет значение?
Вы не видели рядом с трупом рядом с целовальником орудия убийства? Топора там или тесака.
Нет, ничего такого не было. Я сразу побежал в участок, где всё и рассказал помощнику околоточного надзирателя.
Ну а возле трактира или где еще не встречали кого незнакомого, может что-то необычное заметили?
Незнакомых не видел, а необычное Да нет. Только двуколка лакированная с черной лошадью за амбаром купца Дягилева, что в прошлом году спьяну в реке утоп, стояла.
Пустая?
Не помню, говорю же, я сразу помчался в участок и рассказал об убийстве вашему фельдфебелю.
Помощник надзирателя Журкин появился как нежить после упоминания о нем. Крупное лицо его было красным, напряженным, усы торчали, словно у моржа, шею он тер носовым платком, но воротника кителя не расстегивал, соблюдал уставную форму. Видно, на фельдфебеля произвела сильное впечатление картина убийства. «Череп расколот как арбуз». Под мышкой Журкин держал тетрадь в кожаной обложке.
Место преступления подробно описал, доложил он следователю. -Изволите сами взглянуть?
Разумеется. Супруге убитого показали место преступления?
Держится как гвоздь железный в стене, ни единой эмоции.
Интересное сравнение.
А с виду немощь зеленая. Вот и разбери сходу этих баб.
Значит, Ольга Ильинична не подвержена истерике.
Ни единым манером.
Хорошо. Надо бы разыскать этого Серафима Любезнова.
Да сбежал, поди. Не дурак ведь.
Думаете, он целовальника к архангелам отправил?
А кто же еще, все свидетельства против него.
Все? Ну да, конечно.
Дверь в трактир распахнулась настежь. Фельдфебель округлил от удивления глаза. В зал ввалился находящийся « в запое» околоточный надзиратель Валерьян Лукич Хомутов. За шиворот он тащил какого-то волосатого парня.
Это он! воскликнул мальчишка. -Серафим Любезнов, что с хозяином намедни ругался.
Как вы его нашли, Валерьян Лукич? спокойно спросил следователь, казалось, ничуть не удивившись его появлению.
Хомутов рывком усадил торговца на скамью.
Прихожу в часть, а там никого кроме секретаря. Шубейкин и рассказал, что Бубнова убили, а вы в «Дерюгу» поехали на почтовике. Собирался уже в трактир бежать, а тут заявляется этот тип, говорит, что не убивал кабатчика, о чем уже все в округе судачат.
Все уже судачат, значит, Блудов покачал головой, будто удивляясь этой новости, хотя понимал, что иначе в глуши и быть не может. Махнет комар крылом, а все слышат.
Следователь поблагодарил Ермилку, попросил его никуда не исчезать, сидеть дома, если понадобится кое-что уточнить, сразу его вызовут. Кивнул на Серафима. Того тут же подхватил за шиворот околоточный, подтащил к месту, где только что сидел половой. Опять же рывком усадил.
Полегче, кувалда, огрызнулся торговец. Нынче не те времена, ваша шомпольная власть закончилась.
Поговори еще, Хомутов дернул Серафима за плечо.
Прикурив папиросу, Блудов пристально вгляделся в лицо торговца, потом, ухмыльнувшись, спросил:
Почему же шомпольная?
Потому как шомполами веками народ секли, ответил тот.
Не народ, преступников. Да оказалось, мало секли, вон что они, недосеченные, в столице-то утворили. Вы, я смотрю, революционного склада ума, а в захолустье винцом торгуете-с. Не по вашему, так сказать, типажу. Ладно, к делу.