Наит Мерилион
Пятьсот дней на Фрайкопе
В кухонном шкафчике каждой уважающей себя хозяйки есть такие простые вещи, как уксус, соль, лимонная кислота и сода. С их помощью можно очистить все что угодно: от кофейного налета на чашках до засоров в трубах. Можно вылечить похмельный синдром, избавиться от самых сложных пятен на белой скатерти, снять последствия туманного сглаза или же на время нейтрализовать заклинание.
Жизнь.
Если ее сравнить с одним из этих ингредиентов, будь то уксус, соль, лимонная кислота или сода, звучать будет очень и очень неутешительно. Но стоит только собрать все воедино, добавить муки, яблок и сахара, включить духовку на сто восемьдесят, разлить чай по кружкам и позвать за кухонный стол дорогого тебе человека
Возможно, это и есть рецепт настоящего счастья.
Часть 1. Уксус.
Глава 1. Яйца, инфамы и туман.
Выключить будильник, заправить кровать, почистить зубы и умыться, разгладить покрывало, надеть форму, уложить волосы, положить расческу на стол, взять расческу со стола, положить расческу на стол, разгладить покрывало, надеть мамин перстень, прочитать молитву, поцеловать перстень, посмотреть в окно туман Снова разгладить покрывало.
Самая важная вещь в жизни Рин цепочка. И не какая-то там золотая, а самая важная, та, которая жизненно необходима каждому человеку, цепочка последовательных действий, и, если ее нет, жизнь превращается в непредсказуемый хаос. А что может быть хуже, особенно в мире, где за окном можно увидеть лишь туман?
Включить свет, выключить, снова включить. Поставить четыре чайника, заняв все конфорки. Вручить белую буханку в механические руки хлеборезки, достать три десятка яиц, проверить, включены ли все четыре конфорки, вернуться к яйцам, посмотреть в окно туман.
Разумеется, Рин не осуждала всех тех, кто так страстно желал оказаться на этом промозглом, чужом фрагменте. Она просто их не понимала. И уж конечно, она оказалась здесь волей случая, а вовсе не потому, что об этом мечтала. Рин в принципе ни о чем никогда не мечтала. Это же просто потеря времени!
Достать кастрюлю. Разбить яйцо. Бросить скорлупу в мусорное ведро. Снова разбить яйцо и снова бросить скорлупу в ведро. А затем повторить это действие еще двадцать восемь раз, и никто не позволит себе с сочувствием посмотреть на Рин, ведь это не болезнь: она просто готовит омлет на пятнадцать человек, и, конечно, она не виновата, что нужно повторить одно и то же тридцать раз подряд.
Рин обожала готовить омлет: до того момента, как яичное месиво попадало на раскаленную сковородку, она могла быть собой и одновременно с этим считаться нормальным человеком.
К слову о мечтах и пустой трате времени Рин было шестнадцать, когда она влюбилась в Ранго. Не то что бы влюбляться плохо, Рин так не считала, но определенно последствия этого чувства были не самыми благоприятными. Ранго был из тех, за кем постель по утрам заправляли слуги; если он и молился Богу, то ради приличия, и в невесты он позвал самую нормальную девушку с идеальной родословной полностью открытую Передатчикам импульса. А Рин нормальной не считалась и силу ни от одного мага, даже самого почетного на Кальсао, принять не могла. И все эти, с таким старанием вызубренные базовые заклинания так и не зажглись.
Три чайника чая и один кофейник. Поставить на стол. Разложить омлет по тарелкам. Поставить на стол. Бумажные салфетки. Положить на стол. Поистине, утро самое любимое время дня. Взять идеально ровный ломтик хлеба и положить на салфетку, которая лежит на столе, рядом с тарелкой, которая стоит на столе. Повторить действие пятнадцать раз. А дальше чашки и ложки. Есть омлет так не совсем правильно, по мнению Рин, но в этом доме за столом разрешены только ложки.
Свадьба Ранго была такой бурной, что Рин опасалась, как бы их фрагмент не разломился, потеряв свою целостность. Рин так и просидела весь день дома в берушах. Это было дико, ведь в тот день она даже не уложила волосы. Никогда раньше Рин не болела: ни простудой, ни туманной лихорадкой.
Во-первых, это точно простуда, заявила она маме, во-вторых, мне уже лучше. Ну а в-третьих
В-третьих, обе знали, что первое и второе это, конечно, ложь.
И Рин в этом не виновата.
Одно она знала точно: физическая болезнь это печально, но болезнь душевная куда страшнее. Возможно, именно эта мысль и притянула в ее жизнь именно эту волонтерскую программу. На фрагменте, далеком от ее родного, где туман гуще, а люди холоднее. В доме, где она помогает тем, кого сломила не какая-то глупость, вроде чьей-то там свадьбы, а самая настоящая душевная болезнь. И она, Рин, была в этом доме самой нормальной. Ну, почти
Да что за дрянь?! Опять белье не высохло!
Рин даже не вздрогнула от бешеного крика из ванной. Это в первые дни она нервничала, и ложка в руке незапланированно звякала о чашку, теперь этот возглас был ей необходим так же, как и монотонное повторение простых, но очень важных действий, въевшихся в самую суть ее личности. Очередной день начался, и все будет хо-ро-шо, стабильно, неизменно, предсказуемо.
Конечно, белье никогда не сохло за одну ночь. Это понятно даже трехлетнему ребенку на фрагменте с такой повышенной туманностью, но Оллибол каждое утро срывала гнев на влажных простынях, сетовала на непогоду, словно что-то могло поменяться, но нарочно не поменялось, чтобы насолить ей.
На самом деле ее звали Оливия Бэйл, и сюда она приехала на стажировку в качестве медсестры. Многие подопечные не могли выговорить ее сложного имени, и очень скоро красивое и благородное «Оливия Бэйл» превратилось в смешное и нелепое «Оллибол». Ее это лишь позабавило, и с тех пор она требовала называть себя только так.
На фрагменте, где родилась и выросла Оллибол, все были очень крупными, и Оллибол тоже, а там, где родилась и выросла Рин, все были стандартного телосложения, нормального (!), а Рин уродилась тщедушной. Оллибол приехала сюда получить врачебную практику, чтобы затем уехать на родину и построить успешную карьеру, а Рин приехала в качестве волонтера, чтобы помочь выжить то ли подопечным, то ли самой себе.
Но какими бы они ни были разными, их объединяли тоска по родным фрагментам, неприязнь к местной погоде, совместная опека над больными, это слово «инфамы»1 и, конечно, Джироламо
Как всегда, белье не высохло, Рин! топая по полу, словно он был в чем-то виноват, Оллибол ворвалась на кухню.
Как всегда, Рин пожала плечами, сделав первый глоток утреннего кофе.
Это раньше первый глоток сопровождался маминым теплым «доброе утро». Это раньше все было просто и понятно. Все-таки Рин слишком поспешила с тем, чтобы решиться на переезд. В первые дни она стояла и плакала над кружкой с дымящимся кофе посреди кухни просто потому, что не могла сделать глоток, ведь мама не заходила и не желала ей доброго утра. А разве без этого можно что-то пить по утрам?
Давай ты сегодня поднимешься за Джироламо, а я возьму на себя всех остальных, брови Оллибол поползли вверх, точно тянущиеся друг к другу ладони перед молитвой. Меня уже довело проклятое белье, я боюсь, что буду злиться на него. А ты просто идеал спокойствия. Я подежурю потом за тебя
Таких «потом» у Оллибол накопилось на целый месяц круглосуточных дежурств, но Рин эту просьбу ожидала, она уже внесла ее в свой невидимый список запланированных действий. За год она выстроила свою жизнь заново, каждая мелочь нуждалась в изменении, каждая деталь была новой, а Рин парализовывало все новое до тех пор, пока оно не становилось старым и привычным.
Двенадцать шагов по лестнице, пять шагов до следующей и снова двенадцать ступеней наверх, тридцать шагов по коридору, поворот и пятнадцать шагов до комнаты Джироламо. Все в этом доме теперь вписывалось в рамки привычного и понятного, ведь Рин угробила на это год жизни, все отныне было просто и предсказуемо кроме него.
Рин всегда стучала в комнату Джироламо четыре раза, не три, как ко всем остальным, словно один лишний удар в дверь мог оттянуть момент встречи с больным. С ним все и всегда выходило из-под контроля, а Рин лихорадило, когда что-то шло не по плану, потому что «не по плану» значит опасно, а «не по плану» с магом, потерявшим рассудок, «опасно» приобретает масштабы катастрофы. В одном исследовании о выжженных магах говорилось о том, что в каждом из них есть остаточный запас силы и при чрезмерном возбуждении они могут эту силу направить. В любой момент дом милости мог взорваться, если бы Джироламо дошел до своего эмоционального пика. Рин выдохнула, она здесь в роли огнетушителя.
Доброе утро, Джироламо.
Открыть дверь, закрыть дверь, снова открыть дверь.
Первое нужно убедиться, где находится больной и собирается ли напасть.
Джироламо мирно сидел в коляске, и слюна тянулась в раскрытую ладонь. Рин сложно было поверить, что этот человек когда-то был магом, что когда-то он касался источника, плел узоры заклинаний, да хотя бы просто умывался, ел и причесывался сам.
Второе проверить ловушку для снов в бестолковой надежде обнаружить там хоть что-нибудь.
Ничего.
Третье посмотреть в окно туман.