Ну исключили его, так что тот пропал? Нет! Учится в университете во Франции.
Да, учится, иронично повторил Павел, Александр, знакомый ездил с родителями туда и писал мне, что видел в Париже твоего приятеля Николая. Не посещает он лекций, сам признался. Ни на что не способен и ни к чему не стремится, только бы устраивать разного рода беспорядки. Маргинал твой Николай.
А, может быть, Александр соврал.
Зачем?
Не знаю.
Если бы он один был, а подобных Николаю немало и никому от них нет покоя.
Слушай, Павел, не постарел ли ты раньше времени? Рассуждаешь, как старик какой-нибудь из ретроградов.
Я хочу просто учиться, заниматься правом или хотя бы филологией, изучать и отстань от меня.
Ты забыл, что твои любимые писатели отражали перемены в жизни и тенденции, которые видели раньше других, поэтому мне мало филологии, я хочу участвовать в изменении жизни в России.
Как отец? Вспомни его рассказы о годах студенчества в 90-е годы. Ты хотел бы как они, можно сказать, руководить преподавателями, знаменитыми профессорами? Так же не давать вести лекции? Приходить всем неформальным обществом студентов на квартиру к профессорам и заставлять их писать прошение, чтобы пересмотрели дела арестованных студентов, а если те откажутся, то предупреждать, что устроят стачку во дворе университета? Ты так же хотел бы угрожать преподавателям кровопролитием в стенах университета и обвинять их, что если это произойдёт, то только по их вине?
Да, Павлик, я хотел бы всего этого, но не успел. За меня и за тебя сделал отец и его товарищи!
Товарищи отца устроили этот хаос, где жить нормальному человеку невозможно!
Потерпи, братец. Вселенная тоже возникла из хаоса.
Предлагаешь ждать миллиарды лет? Спасибо, утешил.
Ну, столько не понадобиться. Война долго не длится.
Ты забыл о столетней войне.
Это было не в России, поэтому не про нас. Новый миропорядок устроиться гораздо быстрее. Потерпи несколько лет, а, может и того меньше.
Глава третья
1919 год, весна: от Курска до Киева, Одесса
«Милые мои сыночки, Павлуша и Петенька! Получила письмо сегодня от тёти Любы, но не по почте, знакомый вашего покойного папы ехал из Одессы в Петроград, по пути заехал в Курск к родственникам и доставил мне от сестры весточку. Не хочу расстраивать вас, мои родные, но Дмитрий Павлович очень болен. Тётя Люба исхлопоталась, а в городе делается такое впрочем, видно что-то подобное везде по России. Трудно ей одной в такое-то время. Мне надо к ней ехать. А, вы, мои милые, как занятия закончатся поезжайте тоже в Одессу. Я вас там буду ждать. Что вам оставаться в Москве, голодать. А там, всё ж таки юг, одного винограда сколько! Хотя ждать его созревания несколько месяцев. Но в море рыба ещё не перевелась.
Лиза передаёт вам привет.
До встречи, мои родные. Пишите мне на адрес тёти Любы.
Мама».
Наталья Александровна перечитывает в который раз письмо сестры и слёзы снова скатываются с ресниц.
* * *
Ой, Наташа так страшно! Это сумасшествие продолжается с осени семнадцатого. То анархисты-обдиратели. Представляешь, через газету объявили, что будут буржуев обдирать и у них, у всех есть оружие! Как мерзко! Но, слава Богу их потом всё же частью перебили, частью разогнали. Боже, мой, я радуюсь, что кого-то убили! Наташа, до чего мы дожили?! То матросы такие вульгарные! Я сама слышала на улице, как они завывали, то есть пели: «Ростислав» и «Синоп» за республику! Наш призыв боевой резать публику!»
А Ростислав это кто? и Синоп тоже?
Корабли. Броненосцы, стояли в порту Ой, Натусенька, они ещё в хохот. Дикий. Когда мимо проходили, думала умру на месте Ох, это всё из-за «товарищей» твоего Георгия, царство ему небесное. Раскачивать самодержавие им вздумалось! И, вот, что из этого вышло!.. Наташа, прости
Любовь Александровна смахнула слезинки и подсела на диван к сестре, обняла её. Та горестно вздохнула.
А, сколько бандитов, моя дорогая! продолжала Любовь Александровна. Их выслеживали и при удаче ловили шесть сотен милиционеров, еврейские боевые дружины, отряды Красной гвардии, говорят, их было тысячи три, и даже отряд сербов, но бандитов меньше не становилось! Моего Митю после работы встретили трое. Ну, что взять со служащего почты?! Так от злости побили Вот до сих пор не поправился, и, похоже ему хуже. Доктор угрюмо отмалчивается, иногда бросает: «молитесь», кое-какие прописывает лекарства, но помогают едва Кто знает, возможно, без них было бы ещё хуже. Любовь Александровна понизила голос до шёпота, Митя недавно сказал, что ему пришла в голову мысль, которая доставила облегчение. Он сказал: «Как хорошо, что у нас с тобой, Любонька, нет детей. Я бы умер от горя, что им придётся жить в такой России».
* * *
Последний раз Наталья Александровна приезжала в Одессу с мужем и сыновьями ещё до войны. Прошло почти шесть лет. А сколько за это время всего произошло! Мир перевернулся! Россия перевернулась!
Тогда они были все вместе. Георг, как она называла мужа, живой. Тринадцатилетние близнецы рядом, постоянно спорящие о пустяках, как она тогда считала. Но эти пустяки разъединяли их с каждым прожитым днём, пока они не стали так розно думать и поступать, будто вовсе не из одной семьи. А Георг! Сколько лет его помнила всегда ратовал за справедливость. Именно потому и заинтересовал её в юности. Она им восхищалась Мечты юности о справедливом обществе и счастливом народе под мудрым правлением. Какими же они были утопистами! Благо, хоть она ушла от политики, её захватили материнская любовь и забота, всё остальное стало не столь важным. Была права или нет, кто разберёт? Но всё, что происходит ей совсем не нравится и появился страх за детей, который растёт с каждым днём, с каждой доходящей до неё новостью. Она почти в панике. Никогда не поверила бы, что когда дети вырастут, она не будет знать, что делать. Кто знает, может и лучше, что Георг не дожил до этого хаоса
Как прекрасно они ехали шесть лет назад. Отдельное купе, везде чистота и порядок. В коридоре ковровая дорожка. В умывальнике постоянно вода и душистое мыло. В туалете опрятно. Любезный проводник. В любое время можно налить горячий чай. Обедали в вагоне-ресторане или на станциях, где пахло цветами.
А, что ныне?! Наталья Александровна спешила отправиться до весенней распутицы, потому что не знала удастся ей сесть на поезд или придётся добираться по дорогам, среди которых большинство грунтовых. Её небольшой чемодан в толпе чуть не оторвали вместе с рукой. За билетами толкотня. Она отчаивалась и надеялась. Всё ж таки билет достался. Сначала надо доехать до Киева. Перед вагоном её оттеснили и Наталья Александровна чуть не подвернула ногу, едва удерживаясь на платформе, потом сдвинули и напор понёс снова ко входу в вагон. Кое-как забралась. Место досталось и даже у окна, её туда запихнула толпа. Сидели на деревянных скамьях тесно. Пришлось утешаться поговоркой: «лучше плохо сидеть, чем хорошо стоять». В вагоне гул многоголосицы, смешение запахов. Вокруг очень близко совершенно чужие, даже трудно понять, что за люд, среди них есть в солдатских шинелях и шапках. От всего этого у Натальи Александровны слегка кружилась голова и подташнивало.
Весь этот разнообразный и пёстрый люд раздражал, а некоторые так даже возмущали, например, как парень в грязном полупальто, который плевался шелухой от семечек или женщина, обмотанная платками, что бросала взгляды на неё из-под лобья, будто Наталья Александровна задолжала ей очень важное и не отдаёт долгие годы; или мужик, сидящий через проход рассматривал, можно сказать, нагло и оценивающе, а ведь года три назад он или такой как он не посмел бы так смотреть; или те, что рядом пара крупные мужчина и женщина не сели, а прямо плюхнулись, прижав её к стене, не спросив разрешения. Доносились из разных мест вагона грубые замечания по разным поводам. Наталье Александровне хотелось уйти и не попадать в подобное сборище, но надо ехать.
И вот что-то громыхнуло, серое небо прикрыл ещё более серый туман, сквозь щели в окнах просочился запах угольного дыма. Платформа сдвинулась. Поплыли вдоль вагона куда-то назад арочные проёмы под крышей над платформой. Под полом вагона размеренно застучало. Поплыли угловые башни центральной части вокзала, да и весь величественный каменный вокзал ушёл назад, за ним и другие постройки. Стали пятиться горбатые улицы Курска, удаляться купола церквей и колоколен. Замелькали косые металлические балки железнодорожного моста через Сейм.
Наталья Александровна боялась встать, потому что могла остаться без места, но и терпеть дольше нельзя. Она попросила соседа, по виду мещанина, чтобы был столь любезен и посторожил её место. Милая улыбка на него не особо произвела впечатления, но всё же помолчав, выдавил: «посторожу». Наталья Александровна двинулась в сторону туалетной комнаты. Ещё не дойдя, почувствовала запах, отбивший желание продолжать путь, но организм требовал освобождения. Превозмогая отвращение женщина открыла дверь и чуть не стошнило. Надо входить. Она закрыла дверь изнутри. Наталья Александровна с ужасом смотрела в дыру, в которой мелькали шпалы. В эту дыру не проскочишь, но нога застрять могла вполне. Она прошипела: «скоты!» Что делать? Акробатическими навыками не обладала, чтобы стоять над этой дырой и не попасть ногой в неё и в то, что рядом с ней, вокруг неё. И те, кто едет и ехал в этом вагоне тоже не обладали подобными навыками, потому что вокруг дыры густо громоздились засохшие и свежие отходы организмов многих пассажиров. Наталья Александровна, превозмогая брезгливость и гадливость, думает, как ей быть? И стоит ли идти в другой вагон? Потом вспомнила о чемодане, оставленном на своём сиденье и поспешила