До этого Урсула никогда встречала никого подобного, но ведь и Агнес Смедли была одна в своем роде.
Женщины подружились за английским чаем, поданным в костяном фарфоре. Урсула безудержным потоком изливала свои надежды и волнения. Она рассказывала о том, как ей скучно и одиноко, об удручающей нищете, которую ей доводилось наблюдать ежедневно, об отчужденности от других европейцев. Впервые после прибытия в Шанхай я свободно говорила о своих политических взглядах. Она поведала о своем воспитании в Германии, о решении вступить в партию и об огромном впечатлении от Дочери земли. Она рассказала о Руди: о его доброте, спокойствии, политической апатии и безучастном отторжении коммунизма. Смедли слушала внимательно, курила и кивала. Когда Урсула закончила, Агнес поведала ей историю своей жизни, которая в действительности оказалась еще более невероятной, чем в опубликованном годом ранее художественном изложении.
Смедли родилась в 1892 году в двухкомнатной лачуге без электричества и водопровода, а выросла в захудалом шахтерском городишке в Колорадо. Ее отец, наполовину индеец чероки, перебивался случайными заработками: торговал скотом, устраивался ковбоем, был странствующим знахарем, развозил уголь, кочевник-алкоголик с душой и фантазией бродяги; мать сносила издевки и пребывала в депрессии; тетя подрабатывала проституцией. В детстве Смедли своими глазами видела стачки шахтеров в Колорадо, ожесточенные кровопролитные столкновения бастующих горняков и наемных мордоворотов, натравленных на протестующих руководством угольных компаний. Мать Агнес умерла в сорок лет, после ее кончины отец пал на колени с театральными рыданиями, а потом перерыл содержимое ее старого жестяного сундука. Найдя между лоскутами для одеяла сорок долларов, он отправился в салун и напился с парнями. Агнес собирала знания по крупицам из чтения, попадавшегося под руку: от бульварных романов до отвратительной книги по юриспруденции и еще одной под названием «Бихевиористская психология», скудной выборки, не имевшей ничего общего с огромной библиотекой, которая была доступна Урсуле в юности. Агнес писала стихи, предсказывала судьбу по яблочным косточкам, научилась ездить верхом, стрелять и бросать лассо. Она взяла себе имя Аяху из языка навахо и исповедовала непримиримый феминизм. Если кто-то смел предположить, что женщина уступает мужчине в интеллекте или пригодности к строительству она, побагровев, срывалась со своего места, словно раненая львица, едва не впиваясь в дерзновенного когтями.
Поработав прачкой, учительницей и коммивояжером, Агнес перебралась в Калифорнию, где свела знакомство с богемой левого толка. Ее взгляды становились все более радикальными. Смедли никогда не была последовательницей какой-либо философии в основе ее убеждений лежал гнев, безраздельная ярость к капиталистам, владельцам угольных шахт, империалистам и колонизаторам, которые держали в рабстве бедных, цветных и рабочий класс. У нее не было времени на политические теории: Кому есть дело до того, прочту я всю эту чушь или нет? Я знаю врага в лицо, и этого довольно.
В Калифорнии она познакомилась с кружком индийских националистов, требовавших независимости от имперской Британии, и впервые вступила в борьбу за идею. В разгар Первой мировой войны она оказалась глубоко вовлечена в так называемую индо-германскую антибританскую деятельность, тайную кампанию Германии по ослаблению Британской империи, строившуюся на финансировании и вооружении индийского движения за независимость. В марте 1918 года Смедли была арестована по делу о шпионаже, приговорена к двум месяцам тюремного заключения и в конце концов отпущена на свободу несмотря на то, что, по словам ее биографа, была виновна до мозга костей. Она переехала в Берлин, познакомилась и вступила в брак с индийским коммунистом-революционером Вирендранатом Чатопадайей, известным как Чато, бросила его и продолжила участие в сговоре с индийскими повстанцами. С ужасом наблюдая деградацию человека в Веймаре, она провозгласила Советский Союз величайшим, самым воодушевляющим местом на земле.
Агнес была личностью колоссального масштаба, но даже самым близким друзьям бывало с ней весьма непросто. Как отмечал один из них, мир для нее был строгим моралите, где «добро» вступало в борьбу с «пороком», и она редко спешивалась со славного белого боевого коня своего воображения. В отрочестве она пережила первый нервный срыв. Агнес страдала от припадков безумия, как она сама их называла, и начала проходить курс психоанализа у бывшей ученицы Зигмунда Фрейда в Вене, немецкой еврейки Элизабет Нэф. Доктор Нэф убедила Агнес перенести свой жизненный опыт в художественной форме на бумагу. В результате на свет появилась Дочь Земли с разгневанной, честолюбивой героиней, не вписывающейся в общество и стремящейся к самовыражению. Критики пели книге дифирамбы. Майкл Голд в журнале The New Masses называл ее пронзительно и прекрасно выхваченной из ткани самой жизни. Овации зазвучали, когда Агнес уже была в Шанхае. Она прибыла сюда в мае 1929 года, полная решимости встать на защиту угнетенных китайских масс.
Агнес Смедли была полна непримиримых противоречий. Она была бисексуальна и при этом считала гомосексуальность исцелимым извращением. Она заявляла, что презирает мужчин, настаивая, что женщины порабощены институтом брака. Тем не менее она любила многих мужчин и дважды была замужем: своего первого мужа она третировала, а от второго терпела физические и эмоциональные издевательства. Она считала секс унизительным и при этом была ярой сторонницей и энергичной проповедницей свободной любви. Здесь мне довелось спать с мужчинами всех цветов и калибров, писала она подруге вскоре после встречи с Урсулой. С французом торговцем оружием, малорослым, круглым и рябым; с пятидесятилетним немецким монархистом, убежденным, будто пенис позволяет подчинить женщину; с высокопоставленным китайским чиновником, о поступках которого мне стыдно даже писать; с шарообразным леваком сторонником Гоминьдана, мягким и сентиментальным.
Она была коммунисткой, так и не вступившей в партию; отчаянной революционеркой и романтичной мечтательницей; феминисткой, преклонявшейся перед чередой мужчин; женщиной, внушавшей горячую преданность и тем не менее навлекшей страшные беды на многих своих друзей; она поддерживала коммунизм, не думая, чем в действительности чревата власть коммунистов. Она была страстной, пристрастной, харизматичной, самовлюбленной, безжалостной, непостоянной, донельзя придирчивой, эмоционально хрупкой и бескомпромиссной. Быть может, я не невинна, но права, заявляла она.
Урсула была очарована. Казалось, Агнес Смедли была воплощением политической страсти и энергии, полной противоположностью чопорному самодовольcтву буржуазных салонов Шанхая. Само ваше существование ничего не стоит, если вы живете среди несправедливости, ничего не предпринимая, утверждала Смедли. Агнес являла собой все, чем восторгалась Урсула: феминистка, антифашистка, противница империализма, защитница угнетенных в борьбе против сил капитализма и прирожденная революционерка.
Кроме того, она была разведчицей.
В 1928 году Агнес Смедли познакомилась с Яковом (Александром) Мировым-Абрамовым, пресс-атташе берлинского посольства Советского Союза, литовским евреем и старым большевиком. Номинально числившийся дипломатом, в действительности он возглавлял европейское бюро ОМС, филиал Коминтерна, занимавшийся сбором разведданных. Миров-Абрамов (или Абрамов-Миров, что вызывает некоторую путаницу) подыскивал новобранцев для создания новых агентур разведки на Дальнем Востоке и счел эту радикальную писательницу, умевшую задавать неудобные вопросы, идеальной кандидатурой. Агнес не потребовалось долго уговаривать, что разведка логичное продолжение ее единоличной революции: она получила в Шанхае должность корреспондентки Frankfurter Zeitung,