Читал он неестественно. В пароксизме восторга и упоения самим собой он закатывал белки, а в приступах лирики подгнусалилвал и неестественно тянул слова как в песне. То срывался на шепот, то так же неожиданно переходил на визг.
Внезапно он споткнулся, шлепая пустыми губами, попытался нащупать вылетевшее из памяти слово. Тщетно. Вместо продолжения из него вырвался стон боли и страсти:
М-м-м-ы! М-м-м-ы-ы-ыыыыыыыыыы!!!
Этим и кончилось. Мистер У. замер, перевел дыхание, облизал пересохшие губы, глотнул зеленого чая, откинулся на стуле и спросил с нарочитой небрежностью:
Как тебе нравится моя графомания?
Очень странно, Александр, что вы свои «труды» открыто называете графоманством. Вы, действительно, согласны, называться графоманом публично?
Да! Согласен!!! Ляксандр разгорячился снова. Графомания это болезнь. Острое, неисцелимое стремление производить стихи, пьесы, романы, наперекор всему свету. Какой талант, какой гений не страдал этим благородным недугом? Заметь! Любой самый паршивый, самый маленький графоманчишко в глубине своего болезненного воспаленного сознания верит в свою гениальность. И кто знает, кто заранее может сказать, как оно будет? Потому что нет никакой разницы. Ведь Лермонтов и Маяковский, Тютчев и Фет, Толстой и Гоголь, все великие тоже были графоманами. Многие до сих пор считают чеховские пьесы плохими. Просто ему повезло. Им повезло! Напечатали! Да, да! Не спорь, я лучше знаю. А если бы не повезло, если б не напечатали, что тогда?..
Ну, вам, тоже грех на судьбу жаловаться. Пятую книгу выпустили. Орден и премию получили. Чинами и званиями не обижены. За что вы так на весь свет оскорбились?
А ты знаешь, чего мне это стоило? Какие силы моральные и физические были брошены на алтарь славы! Какие связи и деньжищи задействованы? Это ты у нас «золотое перо». Краса и гордость редакции.
Простите, чему вы завидуете? Где вы и где я?.. Я обычный журналист. Да, успешный. Да, у меня не было проблем с публикациями. Но, я не лезу в гении.
А я лезу! И мне надоело. Понимаешь, надоело!!! Ухмылки. Полунамеки. Везде только и слышишь за спиной: административный ресурс, графомаская графомания! Одно слово бездарь. Вот есть алкоголики, садисты, морфинисты. А я графоман! Как Максим Горький или Вильям наш Шекспир. И оставьте меня в покое!.. Александр Евгеньевич сник до консистенции сметаны. Хочешь, я почитаю тебе, что-нибудь историческое? Ты знаешь мою вторую книгу? Нет? Я могу тебе ее подарить.
Мне не хотелось его книгу, но и было жалко в ту минуту ставить его на место, хармсовским методом. Когда на заявление «Я художник», писатель неизменно отвечал: «А по-моему, ты говно». Тонкую и ранимую душу писателя и поэта может обидеть каждый. А юмор в адрес его творчества был для него абсурден, как появление в шортах на филармоническом концерте.
В конце концов, мы все писали понемногу чего-нибудь и как-нибудь. А мимикрия под гения это всего лишь средство самозащиты.
А тех, кто не с нами РАССТРЕЛЯТЬ!
Привет, Натуля, ну как? Ваша предновогодняя горячка уже началась?
А ты знаешь, у меня ее в этом году не будет. Шефу позвонил САМ и сказал, что в этом году изысков не надо, все должно быть очень скромно, по-домашнему.
Классно. Ну, раз цирк с конями отменяется, может 25-го на открытие нового клуба рванем? У меня два пригласительных есть.
Отличная идея. Сто лет нормально праздники не отмечала.
***
23 декабря. Звонок.
Юль, ну ты прикинь! В кои-то века думала по-человечьи Крисмас встретить, и тут здравствуй, жопа новый год!
Какой новый год? Ты же сказала, что карнавала не будет.
А час назад пришел «сам мясо-колбасный король» и заказал праздник. Что делать?
Не боИсь, прорвемся. Так. Все приличные рестораны забронировали еще в ноябре. Неприличные сейчас тоже заняты. Стой! У вас же клуб есть!
Ну, да! Я уже закрыла там девочку дизайнера с мишурой, елочными игрушками и гирляндами. Та противилась, пищала, что она графический дизайнер, но я была неумолима. Сказала, что выпущу только тогда, когда она зал под праздник загримирует.
А что тогда ноешь?
Мне артисты нужны. Вот с миру по нитке на концертную программу собираю.
Голова! Могёшь, когда захотИшь. Ща я своим клоунам позвоню, узнаю, «чо почем хоккей с мячом».
Часа за два ситуация выровнялась. Как ни старайся мастерство-то не пропьешь.
Все гуд, Натали. Мои согласны.
Отлично. Мне еще Назарыч своих зашлет. Продажники сценку покажут, логисты фокусы. Директор саблирование продемонстрирует.
А это как?
О! Это полная икебана! Берут бутылку шампанского и саблей горлышко сносят. Поэтому по-нашему, по-французски, называется вся эта порнография «le sabrage». Придумали эту удаль 200 лет назад молодые офицеры кавалерии Наполеона. Палыч наш, директор, в прошлом году целый месяц этому учился, когда мы цех новый запускали. Пятнадцать тыщ за это отдали. Что ж добру-то пропадать? Не хай развлечёт народ.
Наташ, раз уж все так хорошо складывается, может, не будем клуб отменять?
Конечно, все в силАХ! Ты приезжай вместе с артистами. Шеф сказал, что Паша долго тусоваться не будет, как только он уедет, и мы взлетим.
Ок!
Отгуляв свой праздник, я прихватила танцульеров и отправилась на второй акт марлезонского балета. Актовый зал мясного комбината был просторным. Вопреки традиционным ожиданиям увидеть свойственный большинству постсоветских корпоративов стиль «дорого-богато», в убранстве зала присутствовал вкус и артистизм. Столы ломились дарами собственного производства: паштеты, колбасы, сервелаты, корейки, буженины, балычок, источали благородный аромат. Сильная мясная нота, была разбавлена синкопическими вкраплениями спелых фруктов и для полной гармонии уравновешивалась сочными аккордами свежих овощей.