И только когда сейчас говорят об Иосифе Бродском, я, бывает, представляю, как меня взяли в ту музыкальную школу, и я каждый день хожу мимо его парадного, под его балконом. Мы встречаемся по дороге или в гастрономе напротив: я, шестилетний, зашел туда купить эскимо, а он, шестнадцатилетний, за папиросами для матери. Или я, десятилетний, выпить газировки с сиропом, а он, двадцатилетний, купить бутылку вина. Он, конечно, никогда меня не замечает, зато я смотрю на рыжего парня и, хотя не догадываюсь, кем он станет, но запоминаю, чтобы вспомнить через тридцать лет и помнить всю оставшуюся жизнь.
Мы переезжаемМне двенадцать лет. Наша семья живет в тридцатиметровой, с камином, двумя окнами и высокими потолками комнате. Коммунальная квартира не очень большая, всего четыре семьи, многие живут хуже. Мой друг Вовка Жуков вообще живет в подвале, прямо под нами.
Я помню, как меня радовало, что все так замечательно устроено: школа в соседнем доме, до Цирка на Фонтанке рукой подать, рядом Летний сад, до музыкальной школы за Нарвской заставой меня возит восьмерка.
А родителям коммуналка не нравилась, особенно маме, хотя она вслух этого никогда не выражала только мимикой и многозначительными взглядами, но я знал, что вырваться из коммуналки было их мечтой.
Наконец папе за его заслуги выделяют от Кировского завода отдельную двухкомнатную квартиру, прямо возле работы. В воскресенье мы едем на смотрины.
Солнечный полдень, в метро народу немного, поезд идет двенадцать с половиной минут такая игра, засекать по часам на платформах. Эскалатор длинный, считаю: тринадцать светильников. Выходим из вестибюля станции «Кировский завод». С высокой площадки, как с вершины холма, озираюсь по сторонам. Домов нет, напротив высокий каменный забор, вдали заводские корпуса. Тянет гарью.
Что это за запах? кричит мама, стараясь перекричать оглушающий шум.
Мартены чистят, наверное! кричит папа в ответ.
Нашли время!
А когда же еще? В выходной никто за руку не схватит, народный контроль гуляет. А вот почему так ревет не знаю!
Я знаю, кричит мама. ТЭЦ-14 лишний пар сбрасывает, клапана сработали. Мы проектировали.
Удачно получилось, вполголоса комментирует папа.
Идем по азимуту, шум нарастает. Входим под арку семиэтажного сталинского дома, в нем живет папин директор. Наша новенькая пятиэтажка во дворе, из-за дома видна огромная труба, и клубы пара источник шума. Квартира на третьем этаже. Входим и тут уж мама начинает рыдать: жилая площадь меньше, чем наша комната, потолки низкие.
Вдруг шум прекращается, наступает тишина.
Зато отдельная, тихо говорит папа и смотрит на оседающее облако пара за окном.
День, когда я выросВ 1962 году из центра Ленинграда, района, где улицы назывались знакомыми не понаслышке именами писателей: Некрасова, Жуковского, Белинского, мы переехали на рабочую окраину, за Нарвскую «фабричную заставу, где закаты в дыму». Переезд считался большой удачей, потому что из комнаты в коммуналке в пусть и малогабаритную, но отдельную квартиру.
Топонимика на рабочей окраине была иная: проспект Стачек, улица Васи Алексеева, заводской рабочий, погиб в боях; улица Якубениса пулеметчик, тоже погиб в революцию и похоронен рядом, на Красненьком кладбище. Потом улицу с этим Якубенисом переименовали в Краснопутиловскую в честь Кировского Путиловского завода. Был еще ДК имени И. И. Газа, он возглавлял профсоюз официантов и погиб молодым в боях против Юденича. Мы с Сергеем, моим другом по музыкалке, тихонько посмеивались: халдей (официант на музыкантском жаргоне) рулит культурой.
Три громоздких сталинской архитектуры дома своими дугами окружали Комсомольскую площадь. Сергей жил в одном из них. Его отец был руководителем закрытого КБ, мать доцентом вуза. Из окон их большой угловой квартиры на шестом этаже были видны и дымы от мартеновских печей, и пресловутый Дом культуры, и вся площадь, треугольный сквер, кольцо восьмерки троллейбуса. В сторону сквера мы и отправились гулять. За нами увязался семилетний Сережин брат Шурик.
В конце марта неожиданно запахло весной: солнечно, тепло. Так ясно вспоминается: пустынная улица, широкий тротуар, запахи асфальта и нагретой земли из сквера, и Сергей пересказывает мне «Магелланово облако» Станислава Лема. Шурик перепрыгивает ручейки талой воды и носится вокруг нас со своим мячом.
В следующем квартале застреваем у гастронома. Пустые фасады, огромные окна, никакой рекламы, в простенках длинные щиты с разворотами газеты «Известия». Шурик никак не хочет идти дальше, а упорно стучит своим мячом в стену и ловит с отскока. Мы его особо не торопим. Нашу беседу прерывает возглас:
Чей это мальчик?
Смотрим какой-то мужик схватил Шурика за руку и держит.
Это ваш мальчик?
Наш, говорит Сергей.
Что это вы творите! Зачем вы мяч кидаете в портреты депутатов? Думаете, что делаете? Да вас за это посадить мало!
Смотрю, а в газетах-то ряды фотографий с выборов в Верховный Совет СССР! Мы понимали: выборы никого не волнуют, но к пятому классу уже знали, что такое «пришить политику».
Мужик продолжает вещать:
Он еще маленький, а вы-то уже должны соображать! За ребенком следить надо! Сколько вам лет? Сейчас пойдем в милицию, разберемся!
Мы с Сергеем как будто приросли к месту и молчим. Ноги ослабели, испарина, мысли бегают: «Милиция Что будет со мной, с родителями? Какие у них будут неприятности?»
Мужик отпустил руку Шурика и говорит:
Смотрите у меня! В этот раз отпущу, но чтобы больше так не делали!
Уф! Чуть было не попали в историю! Желание гулять отпало, мы молча отправились по домам и потом эту сцену никогда не обсуждали. Спросить бы Сергея (он стал большим композитором и уехал во Францию), помнит ли, но его уже нет на свете, а Шурик наверняка все забыл.
Таланкины и поклонникиНа День Советской армии дочке исполнялся годик, у жены заканчивался декретный отпуск, и надо было отдавать девочку в ясли. Хотелось оттянуть это пугающее мероприятие до осени: лето провести на даче, только весну закрыть, и мы стали искать няню.
В 1980 году в Ленинграде няни были редкостью, но мне повезло. Как-то после работы по дороге к дому выхожу из восьмерки троллейбуса и на столбе вижу объявление:
Кому нужна няня
или медсестра
ЗВОНИТЬ 253-XX-XX
Сорвал бумажку, хвостик с телефоном оставил себе, а само объявление выбросил и вечером, доложив жене и получив от нее согласие, позвонил. Мы уговорились о встрече в ближайший выходной, я назвал адрес. В конце разговора собеседница предупредила: «Имейте в виду, я беру пять рублей за визит». Пять рублей немалая сумма, в заводской столовой неделю обедать, но заполучить няню дело того стоит!
В субботу вечером раздался звонок в дверь, мы бросились открывать. Вошла худощавая женщина в легком пальто, шляпке и нитяных перчатках-митенках (такие носили сразу после войны, я видел в каком-то фильме) и очень-очень пожилая. Не снимая перчаток, она протянула руки к девочке, и дочка, которая к незнакомым людям относилась с большим подозрением (чуть что сразу в рев), пошла к ней на руки. Хороший знак.
Прошли в комнату, сели за стол, и посетительница представилась:
Лидия Таланкина, балерина. Она достала альбом и стала показывать фотографии со съемок фильмов, в которых участвовала вместе с известными артистами. Я мало интересовался киноартистами, телевизор почти не смотрел, но Анатолия Папанова узнал.
А где же вы танцевали?
В Кировском, но это было так давно, мы ведь выходим на пенсию в тридцать пять лет! С тех пор я окончила медицинские курсы, получила диплом медсестры. И еще я заместитель председателя Общества охраны животных. Собачек люблю. Не хотите взять собачку?
Собачку? Ни я, ни жена никогда с собаками дел не имели, да нам и маленького ребенка хватало.
Пристраиваю беспризорных собачек в хорошие руки. Возьмите собачку я скидку дам! Представляете, Алла Шелест, прима-балерина, так она дома ворон разводит, а я вот с собачками вожусь. Все мы, бывшие балерины, одинокие и немного сумасшедшие.
Получив свои пять рублей, она ушла. Мы с женой переглянулись: ясно, что ребенка и коляску на наш четвертый этаж ей будет тяжело поднимать. Жалость душила, хотелось догнать ее и дать еще пять рублей: так проходит мирская слава! Человек, блиставший на сцене, на экране, должен влачить жалкое существование и доказывать, что она когда-то была кем-то! Хотя, если подумать, пять рублей за визит
С тех пор я часто рассказывал в компаниях про нашу встречу с балериной Кировского театра. Совсем недавно, упомянув ее в очередной раз новым знакомым, решил поинтересоваться творческой биографией Лидии Таланкиной, чье имя задержалось в моей памяти на сорок с лишним лет, и заглянул в интернет. Первой же ссылкой выскочило: «Дело балерины-расчленительницы!»