Повод для оптимизма? Прощалки - Познер Владимир Владимирович 4 стр.


Атмосфера была поразительная: радостная, теплая, любовь и восхищение парили в воздухе. И как мне кажется, это связано было прежде всего с тем, что люди понимали: они общаются с гением.

Для меня, без сомнения, Жванецкий такой же гений, как Салтыков-Щедрин или Гоголь. Совершено поразительно то, что он пишет. Я не знаю, наградило ли его правительство в связи с этой годовщиной. Надеюсь, что нет. Потому что все-таки награждать человека за то, что ему исполнилось столько-то лет, как-то странно: ведь не он добился этого, ну так случилось, что исполнилось столько лет. Так что, по-моему, награждать не надо. Вот поздравлять бы хорошо. Я очень надеюсь, что и президент, и премьер-министр поздравили его. Я не знаю, но я надеюсь, что это так. Что до наград, то, конечно же, он достоин самой высокой награды, какая есть в стране. Потому что то, что сделал Жванецкий для России, вообще даже трудно себе представить. А с другой стороны, какая ему награда подходит? Вот опять возникает вопрос. А что, Николаю Васильевичу Гоголю нужна награда? Понимаете, о чем я говорю?

В общем, я хочу закончить одной из моих любимых вещей Жванецкого, она очень короткая. Она звучит так: «Вы пробовали когда-нибудь зашвырнуть комара? Далеко-далеко. Он не летит. Нет, он летит, но по-своему. И плюет на вас. И поэтому надо быть очень легким и независимым».

* * *

Когда во время одной из программ речь зашла о символике, в частности, о фашистской, нацистской и так далее, я подумал о том, что символика всегда или почти всегда связана с политическим строем. И когда один строй меняется на другой, то меняется и символика. Например, в 1789 году, когда во Франции была революция и феодальный строй был скинут, вся атрибутика того строя, в общем-то, исчезла был уже другой флаг, другой гимн, ну и так далее. То же самое можно сказать и о Советском Союзе. Вернее, когда в 1917 году изменился царский строй на советский, то вся атрибутика царского строя двуглавые орлы, флаг, гимн и все прочее тоже была убрана, и возникла новая символика. То же самое в Германии после нацизма: вся нацистская символика не только была убрана, но и была объявлена вне закона. И это как бы говорит о том, что новый строй сообщает: «Это мы не признаем, это мы осуждаем, это не наше».

И вот волей-неволей в связи с этим я подумал о России. Ведь вот ощущение странное: значит, государственный флаг изменили, но в армии оставили советский (я имею в виду, в Вооруженных силах). Гимн сначала заменили на музыку Глинки с какими-то другими словами, потом вернулись к советскому гимну по музыке, но со словами автора слов из старого советского гимна, правда, тут он сочинил новые. Какая-то странная вещь: глобус с серпом и молотом красуется на очень многих зданиях в нашей стране, памятников Ленину не сосчитать, не говоря об улицах и площадях в разных городах России, носящих имена разных советских деятелей. Ну, скажем, Петербургу вернули название Петербург, но область называется Ленинградской. Свердловск стал все-таки Екатеринбургом, а область Свердловская. В общем, какая-то шизофрения.

Вы мне скажете, что есть вещи поважнее, чем очищение страны от символов советского периода. Я вам отвечу вот что: эти символы отражают сохранение в мозгах советского периода, и на мой взгляд, нет ничего важнее как раз очистки мозгов от этого.

* * *

Вот вопрос, который меня занимает, как ни странно: а есть ли у нас журналистика? Странный вопрос, скажете вы? Как сказать. Я готов ответить на него, может быть, еще более странным образом и сказать, что, в общем, журналистики у нас нет, ну или почти нет.

Ну смотрите. Хотя у нас нет официальной цензуры, как было в СССР, но власть региональная и федеральная то и дело вмешивается в работу средств массовой информации, что, конечно, не очень способствует журналистике. Это с одной стороны. Но кроме того, у нас вся журналистика делится либо на проправительственную, так сказать, государственническую, патриотическую, либо на оппозиционную. В общем-то, среднего нет. Что касается проправительственной, то там установка такая: все замечательно. И даже то, что плохо, на самом деле хорошо, потому что В общем потому-то. А что касается оппозиционной печати, то здесь установка иная: все плохо, а то, что хорошо, конечно, тоже плохо.

Причем доходит до курьезов. Я недавно в одном журнале читал статью о том, как идет розыгрыш Кубка УЕФА по футболу. И в этой статье, в которой говорится, что ЦСКА проиграл донецкому «Шахтеру» 0:2 и вылетел из этого турнира, сказано так: «Теперь у Украины там две команды, а у России зато ни одной». Вот такого рода подходы. Или еще по поводу Китая один журналист рассказывал о том, как там хорошо справляются с кризисной проблемой, в отличие, конечно, от России, и так, между делом, говорил: «А там коррупционеров расстреливают». И говорил вроде бы с одобрением. Я подумал: «И журналист вроде бы прогрессивный и демократический, и средство массовой информации прогрессивное, а вот расстрел в Китае вроде это хорошо». Если бы у нас расстреливали за коррупцию, можно представить, какой был бы шум.

В общем, я хочу сказать, что мы, получается, в СМИ либо ныряем в какую-то густую розовую патоку, либо, наоборот, в какую-то черную смрадную дыру. По-моему, это не журналистика.

* * *

На днях я разговорился с одной женщиной из Германии ну, о том, о сем. Стали говорить о детях. Выяснилось, что у нее сын четырнадцати лет живет в Берлине, а у меня внук четырнадцати лет тоже живет в Берлине. Она меня спросила: «Ну как ваш внук?» Я говорю: «Нормально. А ваш?» Она отвечает: «Ой, вы знаете, мне пришлось познакомиться с полицией из-за моего сына». Я спрашиваю: «А почему?» И вот она рассказала мне такую историю.

Ее сын, поиграв в футбол, захотел пить. Зашел в магазин, взял бутылку воды. Хотел еще взять бутылку энергетика, но у него денег не хватило. Поэтому он эту бутылку спрятал в спортивную сумку, взял бутылку воды, пошел в кассу, ну а там его ждал соответствующий человек, который все увидел на мониторе и сказал: «Ну-ка, идем со мной». Повел его в кабинет, позвонил маме и сказал: «Ваш сын арестован за то, что он попытался украсть бутылку энергетика, который стоит 70 центов. Я вызываю полицию, и полиция его заберет и вам позвонит».

Действительно, полиция очень скоро позвонила, очень вежливо сказала: «Ваш сын у нас в таком-то отделении, приезжайте». Мать приехала с мужем. Ну и полицейский говорит: «Вот, пожалуйста, забирайте. Вообще это нехорошо. И это не конец истории: вас вызовут в прокуратуру. Вот протокол, который подписал ваш сын. Почитайте».  «Да, все правильно».  «Пожалуйста».

Через два дня их вызвала прокуратура. Принимала их женщина, очень вежливая, но очень-очень строгая. И разговаривала только с мальчиком, а не с родителями. Вначале она ему сказала: «Ты можешь вообще ничего не говорить, а можешь врать твое право». Ну он, конечно, не стал запираться. Она его расспросила, где он занимается, в какой школе, чем он увлекается, какая обстановка дома, как отношения с мамой и с папой, единственный ли он ребенок, во что он любит играть, какие у него есть увлечения. Он на все это ответил. Потом женщина спросила: «А как ты оцениваешь свой поступок?»

Все это она тщательно записала, вплоть до междометий: «На, почитай внимательнейшим образом». Он прочитал. «Подпишись, что все правильно». Он подписал. Она ему сказала: «Знаешь что? Вот этот протокол я ему не дам хода, потому что я вижу, что ты искренне раскаиваешься, ты переживаешь. Но он будет лежать у нас. И вот если на тебя поступит хоть какая-то жалоба, например, на то, что ты хотел без билета проехать в автобусе, даже такая, то это будет передано дальше в прокуратуру, и это будет у тебя записано в твоем личном деле, которое будет затребовано, когда ты захочешь поступить в институт или на работу. Имей это в виду это всю жизнь будет тебя сопровождать. А теперь иди домой».

Вы знаете, я потом подумал: «Вот почему в Германии-то так мало воруют. Занимаются этим вот с такого возраста». Еще пришла в голову такая мысль: «А вдруг эта история покажется интересной каким-нибудь нашим законодателям или представителям правоохранительных органов?»

* * *

Я просто прочитаю одну из моих любимых вещей Жванецкого.

«Это сильнее Чехова и Достоевского, это не то, с чего можно брать пример. Это можно потребовать для себя, лично. Дадут или не дадут не скажу, но требовать мы обязаны.

Художественным произведением вы можете восторгаться, наслаждаться, любоваться и даже питаться, но не можете требовать его для себя.

А когда вы слышите то, что вам обязаны предоставить потому что вы есть, не хуже всех, не хуже других, не хуже любого и, что самое главное, не лучше другого вы можете требовать для себя то, что там есть. Там все для вас.

К тому, что в Библии, надо стремиться очищаться, улучшаться. И вы всегда в начале пути, когда бы вы ни открыли и в каком бы месте. Для Библии вы должны измениться. Для Конституции нет, нет, нет.

Она дает все такому, какой вы есть, здесь и сейчас. Она просто внезапно говорит вам, что вы человек, исходя из чего вы обязаны и вам обязаны. Исходя из чего вы можете не только думать, но и говорить, высказывать свое. И вас не касается, совпадает это ваше с не вашим, с общим, с соседским, с принятым, даже с полезным или приятным. Вас не касается. Вы свободны, одиноки, вы мыслите и говорите.

Вокруг вас довольно плотно к телу то, что называется вашей свободой. Ваша свобода может касаться, но не пересекаться со свободой другого человека, во всем равного вам. У него может быть скверный характер, он может быть черен, немыт и безног он во всем равен вам. Все остальное обслуга.

Назад Дальше