Бурей восторгов встретила темпераментная Куба победу своего любимца. Тридцатитрехлетний шахматный король купался в славе, благополучии, всеобщем почете. Брак с Глорией Симиони из старинной кубинской семьи превратил обаятельного Хосе кумира женщин в солидного гражданина, восторженно почитаемого маленькой страной. Старый сеньор Капабланка торжествовал: не зря он когда-то сделал недозволенный ход черным конем!
Но, кроме Кубы, был еще огромный шахматный мир, а этот мир ворчал. Двадцать семь лет поклонялся он мудрому Ласкеру и теперь был явно недоволен сменой власти.
Что это за победа?! возмущались знатоки и любители. В других условиях Ласкер ни за что бы не уступил корону. Нужно повторить единоборство, но уже в более приемлемых для Ласкера условиях. Тогда посмотрим, кто победит! И уж, во всяком случае, новый король должен доказать, что он король! Пусть не в матче, пусть в турнире. Мы еще не уверены, что он сильнее Алехина, Рубинштейна, Рети, Нимцовича, Тарраша.
Недоверие шахматного мира отравляло торжество Капа бланки. Вот почему он с охотой принял предложение англичан сыграть в большом международном турнире в Лондоне 1922 года. С решимостью ехал в Европу новый чемпион мира. Он докажет свое превосходство, убедит всех, что по праву занимает шахматный трон! Он заставит замолчать недоброжелателей, вынудит непокорных склониться к его ногам.
Я должен быть первым в лондонском турнире, должен! не раз говорил Хосе Рауль Глории, вместе с которой сразу после свадьбы приехал в Европу.
«Я должен взять первое место в этом турнире. Должен, убеждал себя Алехин. Теперь или никогда! Это очень важное состязание, может быть, самое важное из всех, где мне приходилось участвовать. Одним этим турниром я могу разом решить почти все проблемы. Трон Капабланки вообще непрочен, шахматный мир не верит в его превосходство над остальными гроссмейстерами, а тут еще новый удар. Мой первый приз поставит кубинца в трудное положение, он будет вынужден принять вызов».
Алехин одевался сегодня с особой тщательностью. Как же иначе открытие турнира. Он впервые играет в Лондоне, важно сразу завоевать симпатии англичан. Бритва лишний раз прошлась по его щекам. Особенно много времени отняли усики: не так-то просто вывести ровную линию на верхней губе и при этом не порезаться. Нелегким оказался также выбор сорочки и галстука в тон костюму, только что принесенному горничной из утюжки.
«С Надей все было бы гораздо проще, подумал Алехин, и на сердце его потеплело. Надя, милая, хорошая Надя! Видно, сам бог послал мне ее в награду за долгие муки».
Мало кому известный в Париже, он встретил Надю на вечере у знакомых. Чем-то родным повеяло сразу от ее мягкого тихого голоса, что-то теплое и согревающее было в ее добром, благожелательном взгляде. А разве не соскучился Алехин в годы скитаний и тревог по этой женской ласке? В Наде было много чисто материнской теплоты, а именно ласковой руки матери был лишен всю жизнь Алехин в их сложной, разобщенной семье.
«Жаль, что она не согласилась приехать, подумал Алехин, расхаживая из угла в угол небольшого номера в гостинице «Уолдорф», где он остановился. Все условности, боязнь людского суда. Подумаешь, не женаты? Ну и что? Разве все уже не решено?! Сказал утром по телефону: «Приезжай». «Что ты! чуть не закричала в трубку. Как можно!» «Очень просто: садись в поезд и приезжай. Свободный человек, уже не девочка, чтобы обращать внимание на условности». Так нет тебе! Неудобно. Мнение людей на первом плане. А как ей было бы здесь хорошо, она так любит удобства».
Алехин оглядел уютную обстановку номера. Мягких тонов обои гармонично сочетались с красочными панно и маленькими бра: патроны в виде оплавленной свечи, миниатюрные красные колпачки. Особенно красивы они вечером, при зажженном свете. Несколько тяжелых кожаных кресел так и тянули к себе усталого человека, обещая безмятежный отдых. Но всего удивительнее пол, затянутый толстым серым ковром; при каждом шаге нога утопает в его длинном, густом ворсе. Уютная домашняя обстановка! Пусть здесь нет и грана модерна, пусть все старомодно, зато все проверено годами: поместившись в таком номере, сразу чувствуешь себя так, будто уже живешь здесь долгие годы.
Завязывая галстук перед зеркалом, Алехин вернулся мыслями к турниру. Больше всего его беспокоила предстоящая встреча с Капабланкой. Восемь лет не виделись они после Петербурга. Тогда были друзьями, вместе смотрели варианты, готовились к партиям. А теперь?! Теперь конкуренты в острейшей схватке за шахматную корону. Дружба! Разве может быть дружба между королем и ближайшим претендентом на трон? «Есть другие достойные претенденты», вот как ответил недавно Капабланка на вызов Алехина.
«Другие претенденты, продолжал рассуждать Алехин. Кто? Ласкер это понятно, но ведь он и не собирается искать реванша. Капабланка пишет о Маршалле, но причем здесь Маршалл? Хороший гроссмейстер, и только! Не может же он считаться конкурентом только потому, что Капабланке легче всего его разгромить. Он уже однажды это сделал. Еще остается Рубинштейн. Вряд ли это серьезно, не тот уже теперь прежде грозный Акиба! Хотя многие еще в него верят. Ничего, скоро проблема Рубинштейна разрешится окончательно! Голландцы хотят организовать мой матч с Рубинштейном. Как-нибудь я у него выиграю! Еще лучше, конечно, четверной матч-турнир: Капабланка, Ласкер, Алехин, Рубинштейн. Великолепная идея, но вряд ли кубинец согласится. Зачем ему это?»
Поправив еще раз белый платок в карманчике пиджака, Алехин вышел на улицу. Лондон казался ему слишком серьезным и немного мрачным; темно-серые здания с вековой проседью выглядели мудрыми, но усталыми. Огромный город с красивыми площадями, величественными строениями в целом все же оставлял Алехина холодным и равнодушным к своим красотам. Он не был близким его сердцу. То ли дело жизнерадостный, веселый Париж!
Алехин дошел до Траффальгар-сквера, полюбовался памятником Нельсону и вскоре достиг Уайтхолла. Большой Бен пробил одиннадцать. «Целый час до открытия конгресса, опять вернулся он в мыслях к предстоящему состязанию. Конгресс так звучно назвали англичане турнир. Для рекламы. Первый большой турнир после войны, собрались все лучшие силы. Ласкера, жалко, не будет, старик в Берлине переживает обидное поражение. Хорошо, что приехал Капабланка, с ним турнир становится особенно интересным. Как-то мы встретимся с Хосе Раулем? Восемь лет прошло, много воды утекло! Совсем по-разному прошли эти годы для него и для меня. Он стал чемпионом мира, а я? Окопы, голод, лишь чудом вернулся к шахматам
Вот уже больше года, как я уехал из России, а чего я добился, чего достиг? обсуждал в мыслях собственную судьбу Алехин. Три первых приза, правда, я взял, это неплохо. Савелий говорил, нужно взять десять, значит, осталось еще семь. Но все это не то, мало что сдвинуло с места. Нужно сейчас обязательно взять первый приз. Тогда разом отпадут конкуренты, и Рубинштейн, и Маршалл. Да и кубинцу будет нелегко. Когда вы будете вторым, сеньор Капабланка, вы обязаны будете сразиться с настойчивым русским. Тут уж вы не отделаетесь письмом с намеками!..»
Задумавшись, Алехин чуть не попал под автомобиль.
«О, черт! тихо воскликнул он. Забыл, здесь же левое движение! И чего они держатся за свою левую сторону? Традиции! Просто упорство, консерватизм. Вроде как мили и фунты. В магазинах не поймешь, что сколько стоит. Три дроби: фунты, шиллинги, пенсы. Пока переведешь в франки!» Ход его мыслей прервала необходимость перейти Уайтхолл, это было непросто. Гляди да гляди! С Викториа-стрит на Уайтхолл и через мост беспрерывным потоком неслись экипажи.
А вот и Вестминстерское аббатство, пора идти в Централхолл. Вновь мысли Алехина вернулись к шахматам, к предстоящей встрече с Капабланкой. Как-то они будут вести себя в первые минуты, как поздороваются? На деле все оказалось совсем просто. Недалеко от входной двери, у самой нижней ступеньки дугообразной лестницы, ведущей на второй этаж, стоял сияющий Хосе Рауль. Он бросился к Алехину, обнял его, что-то радостно повторяя по-испански, затем, видимо, вспомнив, что этот язык труден русскому, перешел на французский.
Поздравляю! промолвил Алехин, освободившись от объятий кубинца, и Капабланка даже не спросил, с чем. Со званием чемпиона мира, с чем же еще! Капабланка представил русскому свою жену. В слабом свете верхнего окна Алехин не сумел как следует рассмотреть молодую кубинку, но у него осталось приятное впечатление от красивого, хотя немного надменного и капризного лица. Он читал в газетах о женитьбе Капабланки на Глории Симиони и Бетанкоурт из Камагуэй. Потомственная семья кабальеро со звучной фамилией. Понятно, откуда эта надменность.
Капабланка засыпал Алехина вопросами: его интересовала судьба многих знакомых ему шахматистов России. Он даже забыл на минуту, что Глории скучно, она не понимала французского языка. Мимо увлекшихся собеседников вверх по лестнице проходили зрители, не спускавшие взоров с знаменитых шахматистов. Один за другим появлялись участники турнира. Вот прошел Геза Мароци высокий, медлительный математик из Будапешта; на секунду задержавшись, он изысканно вежливо поздоровался с четой новобрачных и с Алехиным. Обронив на ходу остроумное словцо, поднялся наверх Рихард Рети. Глория придирчиво оглядела небрежно одетого красивого чеха. Едва кивнув, прошагал мимо замкнутый Акиба Рубинштейн, похожий на пастора: закрытая черная одежда, невнимательный взгляд ушедшего в себя человека. Галантно приветствовал Глорию и гроссмейстеров подвижный, высокий Макс Эйве представитель нового, но уже уверенно входящего в высший шахматный класс поколения мастеров.