Иван Мордвинкин
Слава Богу!
Что у вас с Акулиной, Игнаш? полюбопытствовал Федор, когда братьям случилось остаться одним. Сенокос окончился, они сметали последние копны на телегу и, не влезая сверху из-за шаткости высокого стога, пошли пешком, взяв кобылу под уздцы.
А что у нас? попробовал ускользнуть от разговора Игнат. Тихо-мирно, все ладится.
Да уж, тихо Да мирно ли? Такая тишина, что и оглохнуть немудрено, Федор улыбнулся, но вышло как-то косо и без теплоты. Сидишь у нас все больше, домой только спать ходишь. А то и на сеновал.
Игнатий не ответил, молча передал Федору узду, отошел на поросшую подорожником обочину и остановился, пропуская телегу вперед, с озабоченным вниманием оглядел огромную, шаткую копну сена, вздрагивающую на кочках, не упадет ли? Копна держалась прочно и падать не собиралась. Пришлось догонять и возвращаться к изголовью к Федору, к узде, к фыркающей лошадиной морде и к разговору.
Вроде, крепко сидит, перевел он беседу в другое русло, но Федор вывернул обратно:
Куда ж ей деться-то? он глянул на Игнатия, сощурив глаза. Ты, это Не думай Я вижу ведь все Это я про Акулинку. Не сплетается оно у вас, что ли?
Да, эт И не знаю, решился на разговор Игнатий, раз уж отвертеться не выходило. Год от году все только хужеет, он хотел было сказать что-то еще, даже набрал в грудь воздуху, но выдохнул, фыркнув вслед за лошадью, и махнул рукой. Что говорить? Как есть так и есть. Будь оно все!
Это как «как есть так и есть»? Федор чуть наклонил голову, чтоб лучше видеть лицо собеседника. Это вроде «слава Богу», или вроде «Не слава Богу»?
Игнатий бросил на брата короткий злой взгляд и уперился под ноги, рассматривая для успокоения высохшие дождевые ручьи, похожие на русла невиданных рек. Но реки не помогали, и он выпалил, уже не сдерживаясь:
«Слава Богу»? Такое радостное и веселое «Слава Богу»? и зло улыбнувшись, ответил сам себе: Нет такого у меня! Есть только Есть только Какое тут «Сла-ва Бо-огу»!?
А-а-а с пониманием протянул Федор и задумчиво рассудил. Хм-м Это не то-о «Слава Богу» оно только настоящее бывает, тогда оно и напоит, и накормит. А «Как есть так и есть», это не то Это унылое такое. Оно тебе как отрава.
Ну уж и пущай, мрачно отрезал Игнатий, и его брови злобно столкнулись на переносице. Я таких дел не ведаю, мне как есть так и есть!
Хм опять промычал Федор, размыслительно сжал губы и через бороду поскоблил пальцем подбородок. А кто ведает?
Да, эт Не знаю я! Ты, вот, может и ведаешь, он не хотел сердиться и очень старался, да видно глубоко в нем засела заноза, которую старший брат не разглядел вовремя, и теперь доставляла ему страдания. А я человек простой!
Дорога пошла на крутой подъем, Игнат опять остановился, отстал, чтоб проверить сено. Копна так же опасно вздрагивала, стоило телеге наскочить на неровность или камешек, но сидела также ровно и надежно. Что и говорить: опыт у них уже был пребольшой.
Он вернулся к узде и пошел рядом с Федором, отведя взгляд в сторону. Обочины засушливого взгорка заросли высокими седыми чертополохами, сейчас так сильно похожими на разгневанного Игнатия: такие же злые, колючие, и несчастные. И кто бы видел? в середине их украшали великолепные, яркие и пахучие цветы, нежные и трогательные, как его сердце.
Та-а-ак протянул Федор и погрузился в столь напряженное и мучительное размышление, что Игнатию стало неловко за свою вспыльчивость. А еще за то, что кто-то сторонний, пусть даже и Федор, входит в его потаенную семейную жизнь и думает вместо него, будто он несостоятельный и неумелый малец. И самое больное, что так оно, почитай, и было. А ведь он прожил уж и возраст Христов, и мужик он крепкий и тертый
Да, вроде, хорошо все у вас, пришел к выводу Федор, окончив свои раздумья, и продолжил рассуждать вслух. Это вроде весов на базаре: и пустые они показывают вровень, и нагруженные одинаково тоже. Вровень! Вот и у вас: и не скандальные, и в труде оба с утра до ночи, и все есть у вас, и здоровы оба. Полны весы. А вровень! Малости не хватает, чтоб к хорошему им перехилиться. А потому и живете молча уж столько лет.
Игнатий, поразмыслив над сравнением, вроде бы, что-то понял, и, разрумянившись щеками, со смущением предположил:
Может, надо первым с ней заговорить? Просто, как ты с Варварой, рассказать где был, чего делал Так и пойдет. Правда, уж неделя, как я это придумал Не решился только еще.
Федор улыбнулся:
Да не беспокойся ты так. Как по мне, так главное, что ты хочешь дело поправить. А уж как оно поправится, это не твое, это Божье. Тут уж Он сам как решит.
Так я ж давно об этом пекусь! взбудоражился снова Игнатий. И где ж эти «поправки»? Не поправляет Господь, видно проклятье на мне какое или еще что
Ну уж тебе! «Прокля-а-атье» За тебя батюшка молится, Никифор Афанасьевич, праведной жизни человек и Христа ради мученик. «Даже до смерти» Нам не проклятия страшны Федор перекрестился с помином, заговорив о погибшем отце.
Это было так давно Теперь уж выросли все, взрослые, семейные. Даша, правда, овдовела два года как. А Никифор живет с Акулиной, но
Как себе, так и своим домочадцам, на правах вынужденного главы семейства, пару Федя подбирал просто: глядя, как ходят на богослуженье, как молятся, как стоят на службе, да как опрятны и просты в одежде. Этого, считал он, достаточно вполне.
С Игнатием не вдруг пришлось, и невест на приходе на него все не находилось. Однако ж, определился и ему жребий девицу звали Акулиною, и знался с ее семейством Федор близко, поскольку она была дочерью местного попа.
Акулина оказалась домовитой и старательной хозяйкой: в работе ее видели там, где и обойтись было можно, подружек она не заводила и во всем была разумна. Однако имелась в ней некоторая черствость к супругу: выходя замуж, она не противилась воле родителей, но и радостных объятий мужу не раскрывала. И тот чувствовал себя брошенным холостяком, сердился молча, грустно задумывался, хмурился и переживал, но что с этим делать не знал, а спросить у Федора не решался. Да и откуда знать Федору? Тот и сам до всего добирался своим умом, спотыкаясь и падая по пути.
Ты просто живешь как? продолжил Федор, пытаясь урезонить унывающего брата. Как есть так и есть. А где тут Бог? Кабы сказать тебе «Слава Богу!», да с радостью, с надеждою. То тут бы все и переменилось. А «Как есть так и есть», это, вроде как смирение такое, токмо без Бога. Стало быть, безбожное. Вот оно тебе и отрава.
Не шибко-то понятно слагается, Федь. Не знаю я премудростей, Игнат вроде бы и понимал, о чем толкует Федор, но, видно, боялся, что простому мужику негоже пускаться в Божии рассуждения и размышлять о высоких тонкостях. Ибо грамотными людьми не раз сказано, что мужик груб и неотесан. Как чертополох. Разберусь, не беспокойсь. Чай не мальчонка уж давно.
Возвышенность вошла в короткое плоскогорье, в центре которого белела известная в округе Невестина береза радость местных девчат: высокая, но изящно-тонкая белокожая красавица, причудливо свившаяся с напористым молодым ясенем.
Ее образ навеял Игнатию убедительный довод, позволяющий перейти в наступление:
Ты, вот, сам-то как? Уж и Филипповки прошли, и Великий пост, Троица на носу! А где Агафьина свадьба? Агашка изревелась уж вся переживает девка! И как же нам выкупать вольную для жениха «еённого»? Или отдать ее в крепость, чтоб твои внуки родились барину в работники? И где ж твое «Слава Богу»?
Федор вздохнул врастяжку, снисходительно и тепло улыбнулся, как улыбается отец, услышавший от несмышленыша несусветную, но забавную, глупость, и ответил:
Это ж не волшебное слово, как в сказках. Бог, Он живой, уж как волит, так и долит. Ну, а как выполнит Он просимое, что тогда скажешь? Федор улыбался так добродушно, спокойно и уверенно, что Игнатий смягчился и, пожав плечами, не нашелся, что ответить.
Ну, ты попробуй хотя бы, Федор с улыбкой толкнул брата плечом. Тот шатнулся, заулыбался по-детски озорно, и отпихнулся в ответ.
Дорога покатила книзу, петляя над извилистым берегом реки Тихой. Пахнуло водой, рыбалкой и цветущими аирными петушками, усыпавшими прибрежную зелень желтыми и сиреневыми цветками. Они издалека бросались в глаза и были похожи на пятна солнечного и лунного света, застрявшие в цепких речных зарослях.
Дома сено сбросили и затащили в сеновал. Теперь уж у зимы будет на одно горькое слово меньше. Остаются еще дрова, хлеб, да дорастить огород, а уж там наквасить овощей, да ячмень убрать, да Много еще всего, торопит лето к зиме гонит.
Игнат засобирался раньше обычного, отказался ужинать у Федора и отправился домой.
Жара сошла, день перетекал в мягкий и певучий июньский вечер, с озера напустило влажной прохлады, и ранние вечерние птицы лениво и не часто «чиркали», сберегая силы к главному торжеству закату солнца.