Она попала в какой-то момент домой, то есть ну в то место. И я этого не застал, Гарри тяжело вздохнул, я перед этим долго ее не видел, и после этого тоже долго, в сумме года два-три. Твоя мама тогда
Я поняла, остановила его Елена. Ее мама тогда проходила первую серию химиотерапии, за которой шла вторая, потом что-то еще, а потом много всего.
Рита тогда очень помогала, она баба-то хорошая.
Я знаю, пап.
А Дайну я встретил, может, плюс еще полгодика спустя. Я помнил, что полгода еще не прошли, но должны пройти. Вот что у меня было в голове. Я ходил и знал, что всего полгода назад у меня была жена. И эти полгода что-то значат как цифра. И вот тогда я встретил ее, снова тут. Я сидел курил на вон той лавочке, и она подошла ко мне. И я увидел, что она хромала.
Елена приподняла бровь. В темноте этого видно не было, но Гарри как-то почувствовал, что она ее приподняла.
Она нашла в Бруклине волонтеров, занимавшихся пострадавшими от урагана, и они помогали ей первое время. Поселили в общаге какой-то, дали фонарик, батарейки, непортящейся еды. Дайна никогда не пила, не курила, не ела мяса, везде любила идеальный порядок, я уже говорил? Нет? Серьезно не говорил? Это первое, что я должен был сказать. А общага место такое, знаешь мы там никогда не были. Это счастье большое, дочь, никогда не побывать в таком месте. Она говорит, что вышла в туалет. И столкнулась в коридоре с Берни, с парнем из соседней комнаты. У него было плохое зрение, он носил очки и пистолет. Они были шапочно знакомы, да и не только с Дайной, его вообще по городу люди видели в разных эээ ипостасях, нашел слово Гарри, а Дайна, еще в том бейсменте приснопамятном живя, прекрасно знала, что он банкует крэком. Просто она слышала как-то его разговор по телефону, он шел по Брайтону, говорил в трубу и думал, что его никто не слышит. Дайна же почти бесшумно ходила, пока все это не случилось. И то ли он тогда в коридоре был под крэком, то ли без очков, то ли просто настроение было плохое, но она сказала ему «Хай, Берни, хау а ю дуинг?» и он выстрелил ей в ногу. Никто ничего не видел. Коридор был пуст. Выстрел, допустим, слышали, но чей это был выстрел, подтвердить не могли. Берни исчез куда-то, полицию никто не вызвал Дайне да, вызвали 911 и отвезли ее в госпиталь, а Берни полицию никто вызывать не стал. И вот, когда она рассказывала все это мне худая была до невозможности. Говорит, начала сбрасывать вес незадолго до урагана, и какая-то усталая стала. Раньше никогда не уставала, а теперь как-то иногда прихожу, говорит, с работы, раньше ела и шла гулять, а теперь есть не хочу, гулять не хочу, ничего не хочу. Хочу лежать. Я спросил ее, обращалась ли она к врачу, в Кони Айленд госпитале есть врачи для людей без иммиграционного статуса. Двадцать долларов это стоит. Она расхохоталась, неприятно так, раньше она смеялась весело, сейчас было не то пальто, и сказала, что в Кони Айленд госпитале как раз недавно была. Ей вынимали пулю из бедра. Перед этим она пролежала там примерно сутки в палате предварительного заключения она так назвала emergency room. Ночью привезли, почти весь день пролежала, и только потом заметили, очередь была большая. Знаешь, кого она потом попросила забрать свои вещи из общаги? Риту! Там вещей почти и не было, она ими особо не обрастала. Так, кое-что по мелочи. Пуля, кстати, не попала в кость, застряла в мышце. Ее вынули, зашили, но, сказали, как раньше уже не будет. На правую ногу она хромала тогда.
Волонтеры в этот раз не очень активничали, она им глаз замылила. Раздеваться, чтобы показать ранение, не хотела унизительно, а что ногу прострелили никто не верил. Говорили напилась и упала, сломала ногу, весьма распространенный случай среди публики, которой мы помогаем. «Помогаете??? Ну так помогите!» говорит, что была на грани, наорала на них и нашли ей студию, опять же в бейсменте, за 500. И повезло ей, потому что это был бейсмент того дома, где жила Рита. Совершенно случайно. Может, им Рита подсказала, не знаю.
За 500 тогда можно было что-то снять?
Это не была студия в полном смысле, она просто так называлась.
Это была маленькая комната без всего. Без туалета, с одним краном с холодной водой, не ремонтированная после урагана, с черной плесенью. И там было окно. Часть его была под землей, часть над. На наземной части сделали hopper window, вроде форточки. И можно было видеть свет в солнечную погоду. Был диван с клопами. Это все, что было из мебели. Она говорила мне тогда я сделаю все, чтобы не оказаться на улице. Я не смогу. Выжить. На улице. Она заняла 500 долларов у Риты и стала собирать бутылки и банки, чтобы отдавать по копейке. Стала искать уборки, хотя убирать как раньше не было сил, кажется, она тогда немного даже воспряла, хотя выглядела уже неважно. Она была худая, совсем худая, глаза стали больше раза в три, огромные, черные. Волосы обрезала, говорит, стали выпадать. Поседела. Но не очень. Все равно ей шло. Уборки ей кто-то по чуть-чуть давал, так и брала по чуть-чуть, особняки ей более не по зубам были. Но силы она сама сказала силы вот тогда стали появляться постепенно. Рита иногда ее пускала помыться. И, кстати, именно тогда она меня спросила, и я был удивлен, во-первых, тем, что это спросила Рита, а во-вторых, тем, что мне самому это в голову не пришло. Рита сказала: Игорь, ты же один. А она нормальная. Она чистюля и не воровка. И я просто поразился тогда, это же на поверхности лежало, Ритка, говорю, какой же ты молоток-то, а? Но ты-то, ты, разве не возненавидишь меня после этого? Рита плечами пожала и говорит «какого лешего я тебя буду ненавидеть, я знаю, что при Гале ты с ней не спал». Откуда, спрашиваю, знаешь. Даже как-то обидно стало. Свечку держала? «Знаю, знаю», и хихикнула. Я все, говорит, знаю.
За 500 тогда можно было что-то снять?
Это не была студия в полном смысле, она просто так называлась.
Это была маленькая комната без всего. Без туалета, с одним краном с холодной водой, не ремонтированная после урагана, с черной плесенью. И там было окно. Часть его была под землей, часть над. На наземной части сделали hopper window, вроде форточки. И можно было видеть свет в солнечную погоду. Был диван с клопами. Это все, что было из мебели. Она говорила мне тогда я сделаю все, чтобы не оказаться на улице. Я не смогу. Выжить. На улице. Она заняла 500 долларов у Риты и стала собирать бутылки и банки, чтобы отдавать по копейке. Стала искать уборки, хотя убирать как раньше не было сил, кажется, она тогда немного даже воспряла, хотя выглядела уже неважно. Она была худая, совсем худая, глаза стали больше раза в три, огромные, черные. Волосы обрезала, говорит, стали выпадать. Поседела. Но не очень. Все равно ей шло. Уборки ей кто-то по чуть-чуть давал, так и брала по чуть-чуть, особняки ей более не по зубам были. Но силы она сама сказала силы вот тогда стали появляться постепенно. Рита иногда ее пускала помыться. И, кстати, именно тогда она меня спросила, и я был удивлен, во-первых, тем, что это спросила Рита, а во-вторых, тем, что мне самому это в голову не пришло. Рита сказала: Игорь, ты же один. А она нормальная. Она чистюля и не воровка. И я просто поразился тогда, это же на поверхности лежало, Ритка, говорю, какой же ты молоток-то, а? Но ты-то, ты, разве не возненавидишь меня после этого? Рита плечами пожала и говорит «какого лешего я тебя буду ненавидеть, я знаю, что при Гале ты с ней не спал». Откуда, спрашиваю, знаешь. Даже как-то обидно стало. Свечку держала? «Знаю, знаю», и хихикнула. Я все, говорит, знаю.
И я пошел домой думать. Думал не очень долго. Если там (он поднял вверх свой тощий указательный палец) что-то есть, то Галя в курсе, что я ей не изменял. Я ее любил. Дайна была, как воздух, как черный снег. Как белый, но черный снег. Как новая пластинка, но не сама пластинка, а когда ты ставишь сверху иглу. Стройная, сильная. Радостная. Не пила, не курила. И она хороший же человек, я же знал. Позвонил Ритке, спросил, как ее найти, Дайну. Она говорит в моем подъезде живет, как заходишь там слева лифт, а ты иди направо и вниз, в подвал. «Я, говорит, все время на балконе чай пью. Вижу ее форточку и наш вход. Она когда из дому выходит, перед этим форточку рукой закрывает, а потом выходит из подъезда, прихрамывает, как кошка с лапкой подбитой. Сумку себе купила на банки-бутылки, боксы разные, перчатки резиновые, набор губок. Тележку где-то подобрала железную. Ходит убирать по домам. Я еду ей предлагала, я всегда на фудстемпы много набираю, у меня все время лишняя еда есть. Она говорит спасибо, мне что-то не очень хочется. Квотеры предлагала, на стирку. Иногда брала, благодарила. Но редко. Что там у нее стирать-то. Нет же почти ничего, стирать. А тот билл я посоветовала ей порвать и выбросить» «Какой билл?» «Ну тот, за госпиталь, за пулю. На тринадцать тысяч долларов».
Я пошел узнать, как она. Стучал. Она открыла. Там, конечно, ужас. «Я профессиональная уборщица, знаю, как убрать где угодно и что угодно, но Игорь, здесь же невозможно убрать», она стала почему-то называть меня Игорь. Диван и правда с клопами, хотя заметно, что поутихли, Дайна их неслабо травила. Я говорю пошли найдем латиносов, я им дам двадцать баксов, они его на помойку вынесут. А потом мой диван из ливингрум к тебе перевезем, он нормальный точно, я проверял. Ей понравилась идея. Она говорит: в минуты отчаяния я его хотела топором порубить, но у меня не было топора. Она отчего-то не хотела реализовывать эту идею прям вот сейчас. Говорит: пойдем лучше к морю, я там больше люблю сидеть, чем здесь.
И мы пошли к морю, она просит давай на песке посидим. Я говорю я, между прочим, пожилой человек, мне как-то странно голой задницей сидеть на песке. Она говорит: ну почему голой, ты же в брюках. Сели на песок. Я чаю купил зеленого в гросери. Сидим на песке, пьем чай. Я говорю ей: Дайна, я что хочу сказать. Уже полгода я вдовец. И я до сих пор люблю свою жену. Но физически у меня ее нет. И юридически тоже нет. Я старше тебя намного, я понимаю. У нас вряд ли что-то получится как у мужчины с женщиной. Но ты не чужой человек. Это очень важно, чтоб человек, с которым живешь, не был совсем чужим. Она слушала и в этом месте вдруг зашептала зло: «я это понимаю лучше тебя, Игорь». И я говорю может, нам есть смысл пожениться? Кольца нет, но я не покупал просто. Идея есть, кольца пока нет. У меня зато есть квартира. Пенсия.