Но вскоре, в 1924 году, Ленин умер. Юных комсомольцев охватила растерянность как же теперь страна будет жить без вождя? Тот же вопрос им, комсомольцам, задавали и односельчане, и в первую очередь спрашивали его комсомольского секретаря Андрея Громыко. Что же отвечать? Он и сам бы хотел, чтобы ему кто-нибудь об этом рассказал. Но все же не растерялся, вспомнил, как говорили сразу после Октябрьской революции агитаторы: «Революцию сделали Ленин и его помощники». И стал отвечать так: «Ленин умер, но его помощники, партия живы. Вот с партией и будем жить». Как оказалось, попал в самую точку.
К тому времени Андрей уже прочитал речь Ленина на III съезде комсомола, и его призыв «Учиться, учиться и еще раз учиться» полностью отвечал его самому большому желанию. Тем более что и родители в этом его поддерживали. Мать первая сказала ему: «Ты книги любишь, это хорошо, учись, может, и в люди выйдешь». Отец был с ней согласен. Так и решилась судьба, которая могла сложиться и по-другому, если бы родители настояли, чтобы сын пошел работать, а не учиться. Но родители у Андрея Громыко, как уже говорилось, были мудрыми людьми. Поэтому он закончил семилетку и профтехшколу в Гомеле, а потом поступил в техникум, который находился в городе Борисове, неподалеку от Минска, потом в Минский сельскохозяйственный институт.
Однако время стояло трудное, поэтому учеба учебой, но и о работе забывать не приходилось ведь дома оставались еще несколько младших братишек и сестренка. Вот какие, например, воспоминания о юности Громыко передал в газету «Красноярский рабочий» сын одного из его старых знакомых по Гомельщине Михаила Мейтина, в те годы работавшего секретарем комсомольской ячейки гомельской спичечной фабрики «Везувий».
«Шла суровая зима тысяча девятьсот двадцать пятого года. Небольшая бревенчатая деревянная пристройка к каменному зданию фабричной администрации служила так называемым офисом для общественных организаций. В этой деревянной избушке площадью около тридцати квадратных метров приютились партийное и комсомольское бюро предприятия, благо были выгорожены две малюсенькие комнатки, их и кабинетами было назвать смешно закутки, да и только.
В один из морозных январских дней, когда я сидел за столом и прорабатывал план работы ячейки на ближайшее время, отворилась дверь избы, и сквозь клубы морозного пара в нее ввалился худющий подросток примерно пятнадцати-шестнадцати лет, одетый в изорванный полушубок. На ногах у мальчишки была латаная-перелатаная обувка с надорванными подметками, обмотанными в несколько оборотов толстой бечевкой. Мальчишка был встревожен и озабочен, его глаза нервно бегали из стороны в сторону, а зубы клацали от холода. Оказалось, что пришел он из деревни Верхние Громыки (на самом деле Старые Громыки. Н.Г.), дома осталась мать и несколько детских ртов, кушать было нечего, вот он и решил поискать своей рабочей доли.
Не гоните меня, дядько, домой! Я любую работу охоч выполнять. Во у меня какие мускулы. И мальчик, скинув шубейку, напрягаясь, сжал локоть. Я уже взрослый, мне стукнуло шестнадцать годков.
Мальчишка назвался Андреем. Фамилия у него тоже была очень распространенная, в его деревне почти все жители носили фамилию Громыко. Трудно сказать, были ли они родственниками между собой, возможно, и были, только не все, однако жили в деревне дружно, не лаялись почем зря.
Я вышел из своей каморки посоветоваться с парторгом. Посовещавшись с ним накоротке, мы решили оставить мальчишку при себе истопником. Пусть приходит каждое утро пораньше и топит печку
Как показало время, отец не ошибся в юном Андрее. Старательный истопник недолго находился при «кочерге». Уже через полгода его приняли в комсомол и ввели в актив, в это время Андрюша сменил занятие, ему нашли работу с металлом, перевели на инструментальный участок учеником слесаря.
Так уж получилось, что среднее образование отец получил в двадцать восьмом году, а накануне его торжественно приняли в ряды большевиков. Что же касается его питомца, то и он не огорчил. Уже в тридцатом году окончил девять классов и подал документы на рабфак. Все эти годы отец и его друзья внимательно следили за недавно еще неуклюжим деревенским пареньком, который выделялся, с одной стороны, тактичной молчаливостью, а с другой умением заставить собеседника слушать, его манера убеждать была построена как на логике, так и на здравом смысле. У этого парня оказалась незаурядная интуиция и профессиональное чутье на развитие событий».
В этих воспоминаниях, как часто бывает, есть ряд неточностей: так, в комсомол Андрей вступил еще в деревне, здесь же, во время появления на фабрике, он, судя по возрасту, то ли одновременно с работой учился в профтехшколе, то ли уже окончил ее. Но это свидетельство интересно зарисовкой того далекого трудного времени, а также портрета и характера юного Андрея Громыко.
Кончается очерк примечанием сына Мейтина о том, что А. А. Громыко после смерти отца прислал ему на могилу венок с надписью «Другу и соратнику от члена Политбюро ЦК КПСС А. А. Громыко».
Образцовая семья. Неожиданный поворот в судьбе
После окончания профтехшколы Андрей Громыко поступил в Борисовский сельхозтехникум. В это время, кроме учебы, произошли два весьма важных события в его жизни: в техникуме он вступил в партию и женился на студентке того же техникума Лидии Дмитриевне Гриневич, с которой прожил всю жизнь. Лидия Борисовна была родом из деревни Каменка, чуть западнее Минска, из семьи белорусских крестьян. «Покорили меня красота, скромность, обаяние и еще что-то неуловимое, чему, возможно, и нет названия, писал в своих воспоминаниях Андрей Андреевич. Это, как мне кажется, самое эффективное «оружие» женщины, и от него, наверно, мужчина никогда не научится обороняться. А может, и хорошо, что не научится. Тысячи дарвинов и ученых-психологов не смогут объяснить, откуда у женщины появляются такие качества. Это тайна самой чародейки-природы». Более таких романтичных строк в мемуарах Громыко не встречается, о каких бы эпизодах своей богатой событиями жизни он ни рассказывал. Как-то не свойственна ему была романтичность. Другое дело ум, логика, активная жизненная и общественная позиция, даже юмор, который ему, как отмечают многие знавшие его, был совсем не чужд. Видимо, все эти качества и покорили красивую и обаятельную студентку Гриневич, вскоре согласившуюся стать его женой. В самом деле, лет Андрею Громыко было уже слегка за двадцать, невеста на два года моложе по сельским меркам, в таком возрасте люди уже давно считаются взрослыми и самостоятельными.
Жила молодая семья поначалу очень бедно на две студенческие стипендии не разгуляешься, а родители мало чем помочь могли, к тому же там еще младшие подрастали, о которых надо было заботиться. Но молодость на то и молодость, чтобы бытовые трудности переносить легко и весело. После стипендии в складчину с друзьями по студенческой жизни покупали на базаре продукты и устраивали пир на весь мир, а потом затягивали пояса потуже, по вечерам подрабатывали, иногда продавали что-то «лишнее», делились друг с другом тем, что было.
Но, несмотря на бедность, семейная жизнь у Громыко складывалась на редкость гармонично. По свидетельству многих коллег и знакомых, их семья была просто образцовой. Громыко был очень предан своей Лидуше. И в молодости, и позднее, в МИДе, не было ни одной, даже беспочвенной сплетни о его изменах. Так же относилась к нему и жена. После переезда в Москву она окончила библиотечный институт, во время работы Громыко в Америке выучила английский язык, устраивала приемы для жен других послов, всячески стараясь помогать мужу в его очень непростой работе. Все, кто с ней встречался, вспоминают: это была очень приветливая и привлекательная женщина. Общаться с ней было одно удовольствие, говорят, что, например, Элеонора Рузвельт запросто заходила к ней в советское посольство поболтать. В быту Лидия Дмитриевна, по свидетельству знающих ее людей, была человеком простым и добродушным. Так, Валентин Житарев, много лет служивший поваром в разных советских посольствах за рубежом, в одном из интервью рассказывал, что многие жены послов торчали на кухне над душой часами, чеки из магазинов проверяли, а вот Лидия Дмитриевна Громыко никогда в его дела не вмешивалась.