Последние слова заставляют бесенка задуматься.
Ему налей. Мне не надо, заключает он, наконец, тоном, пресекающим дальнейшие уговоры и разговоры на эту тему.
Тито наполняет одну кружку еще теплым напитком, и, медленно подходя к своим юным гостям, «На, пей, малыш», осторожно протягивает ее маленькому. Тот, конечно же, не берет. В панике шарахается от предложенного лакомства, ныряя за спину бесенка.
Дай мне. Не так это делается, старший забирает из его рук кружку, Отойди на четыре шага, Повернувшись лицом к белому малышу, демонстративно делает глоток, потом какое-то время выжидает, подозрительно рассматривая поверхность жидкости, и, видно, удостоверившись, что все вполне съедобно и безвредно, подносит его к маленькому ротику, Пей, Сани. Можно, тихо говорит он, наклоняя кружку. Тот машинально слизывает увлажнившие губы капли. Вроде как тоже оценивает вкус, но при этом совершенно непонятно, нравится ему или нет, Ну, давай. Все хорошо, снова уговаривает бесенок. Осторожно приподнимает его тоненькую и безвольную ручку, вкладывает кружку в ладонь: Держи крепче. Вот так Пей, Сани. Тебе нужно набираться сил. Пей.
Наконец, маленький все-таки делает пару боязливых глоточков.
Так вон как у вас все сложно, грустно покачивает головой Тито, наблюдая за детьми, Похоже, он незнакомым совсем не доверяет.
Он доверяет только мне, подтверждает сын Хакобо, Потому что знает, что я не доверяю никому.
А дашь мне хотя бы шанс заслужить твое доверие? спрашивает он, немного сконфуженно.
Не удостоив взрослого даже мимолетным взглядом, бесенок молча подергивает плечом. Что ж, учитывая обстоятельства, это вполне снисходительный ответ. Даже шанс на доверие теперь придется долго и скрупулезно завоевывать. Но он не отступится. Глядя на этого прелестного малыша под боком у бесенка, он готов сделать все, что в его силах! И может, когда-нибудь Но он думает не о том, что, может, будет когда-нибудь, он вспоминает, как три дня назад они с Хоком вызволили малыша из самого ада, как три дня назад, он занес это хрупкое, истерзанное тельце сюда к себе домой, и тоже клялся сделать все, что в его силах А после стоял, поглаживал бесчувственное серое личико, прислушивался к неумолимо затихающему сердечку, и, сглатывая слезы, думал: «Поздно ничего уже не сделаешь слишком поздно». И продолжал так думать, возвращая его Хакобо: «Вот Он так больше и не приходил в себя. Пять швов, отвар гуарамы, глицеринофосфат, но Хок, что я еще мог? Что я ещё мог?!» продолжал не верить в чудо. А оно-таки произошло! Мальчонка как там его бесенок назвал? сидит перед ним живой, и уже не выглядит таким мертвенно-серым. Господи, даже вон румянец заметен! Впрочем, нет, это не румянец. Похоже, успел немного обгореть на солнце. Надо будет придумать что-нибудь, чтобы защитить его нежную светлую северную кожу от здешних жестоко-палящих лучей. Но это не первоочередное.
Так его зовут Сани? уточняет Тито, любуясь издали своим маленьким гостем, который потихоньку потягивает какао, продолжая меж тем украдкой рассматривать обстановку комнаты.
Алессандро его полное имя. Это мы с отцом его называем Сани, что значит «древний дух», потому что он седой и похож на привидение.
Для меня он точно как привидение ни дотронуться, ни посмотреть поближе, с грустью соглашается Тито, Но, я очень рад, что он хотя бы тебя не боится. И вообще, что вы друг с другом так сдружились.
Что значит «сдружились»? Мы же братья. Как можно сдружиться или не сдружиться с братом? с упреком заявляет бесенок, да так уверенно, что ему взрослому становится немного не по себе за это неудачно подобранное слово.
Я хотел сказать, хорошо, что вы теперь вместе, смущенно поясняет он.
Тем временем маленький Алессандро, похоже, что-то замечает на шкафу, что-то завладевшее всем его вниманием. Даже про какао позабыл так и замер с приоткрытым ротиком, смотрит туда. Интересно, что могло его так заинтересовать? Там только старая рухлядь, до которой у него никак не доходят руки, чтобы разобрать починить или выкинуть: сломанная керосинка, глиняная чаша с отколовшимся краем, никчёмный радиоприемник, дырявая шляпа, прохудившееся корыто и
И тут до Тито с ужасом доходит, что еще. Музыкальная шкатулка! По коже пробегают мурашки. Шкатулка, которую он вынес из поместья МакЛейнов. Все что-то выносили: деньги, драгоценности, невиданные предметы роскоши какие-нибудь трофеи. Вот и он, чтоб не отставать Прихватил эту шкатулку и еще серьги с сапфирами, думал потом подарить все это Скарлет. А, уже отъехав от поместья, понял, какую отчудил глупость. Нужно было быть полным идиотом, чтоб не понять, как Скарлет отнесется к такого рода подарку, да еще добытому таким путем. Да и на что ей эти побрякушки? Красоваться и хвастаться перед мужем? Хуже всего, что она могла именно так и сделать в отместку за его безмозглость устроить подобное саморазоблачение, чтоб посмотреть, как он, тупица, будет выкручиваться. Передернулся, представив эту сцену и ее последствия, решил нет. Ни за что. Серьги он отдал сразу же в Рио Палачио первой попавшейся женщине этой вертихвостке Габриэлле. А музыкальную шкатулку красивая вещица, да и мелодия в ней не какое-то режущее слух пеликанье, а плавное, завораживающее своей необычной гармонией и грустью струение нежных звуков зачем-то оставил себе. И вот теперь она лежала там, притаившимся диверсантом в груде хлама, и выдавала его с потрохами. Если маленький ее заметил, то догадается
Догадается? Да, как он догадается?! Он же ничего не соображает? И И как он заметил? С его ракурса, если и можно что-то разглядеть, то только самый краешек. Нет, не стоит раньше времени паниковать. Просто нужно его отвлечь, а как уйдут, избавится от этой дряни раз и навсегда.
Ну как, Сани, понравилось какао? ласково спрашивает Тито, стараясь никоим образом не выдавать свою тревогу, Может, тебе еще налить, миленький? Или что-нибудь еще хочешь? и тут же спохватывается: вдруг сейчас на шкатулку укажет, и как тогда быть?
Но маленький игнорирует его вопросы. Да, наверняка, даже не понимает их. Все сидит и смотрит, смотрит туда
Сани не говорит, поясняет бесенок.
Да, знаю. Просто подумал, вдруг
Ничего. Я итак знаю, что ему нужно.
И что же? опасливо узнает Тито.
Думаю, тот черный коробок у тебя на шкафу.
Черный? шкатулка резная, из орехового дерева, и уж никак не черная. Он снова изучает груду хлама наверху, пока не натыкается взглядом на подходящий под это описание предмет, Радио что ли?
А, это и есть радио, протягивает бесенок, Да, похоже, оно его и заинтересовало. У нас дома такой штуки нет, но Сани любит возиться со всякой всячиной.
Ну, коль любит Тито подходит к шкафу, достает радиоприемник, при этом, не упустив возможность незаметно затолкнуть подальше и прикрыть злополучную шкатулку, Коль любит, пусть посмотрит. Я сам его редко включаю. Оно плохо работает из-за помех почти ничего не разобрать, не отсоединяя от провода, подносит его к дивану. Пронзительные глазки Алессандро теперь перепрыгивают на него.
Это просто радио, улыбается он, показывая малышу незамысловатый с виду предмет с регулятором частот и рядами черных отверстий, Вот, послушай, плотнее прижимает провод. В ту же секунду динамик едва не разрывается от оглушительного грохота помех, сквозь которые еле-еле пробивается голос диктора. От неожиданности белый мальчонка подскакивает на месте, выронив из рук кружку с недопитым какао, и, тут же схлопывающийся механизм страха сжимается, съеживается в комочек, опять прячется за спину бесенка, натягивая на головку пончо Как ему кажется, мальчик напугался не столько этого громкого треска, сколько своей оплошности, будто ожидая за нее наказания: жестокого, зверского, беспощадного.
Ничего Ничего страшного. Не переживай, солнышко, спешит успокоить Тито, Это я виноват. Прости. Не хотел тебя пугать.
Его слова уходят в пустоту.
Передает приемник бесенку, замечая, что тот тоже заметно напрягся, вытянулся в струнку, насторожился, как пес, получивший команду «охранять», -Ну, ты-то чего? Я вас не трону. Держи. Попробуй его отвлечь и успокоить, а я сейчас все вытру.
И опять, пока он суетится вокруг детей с тряпкой, слышатся монотонные уговоры старшего: Не бойся. Слышал? Он сказал, не тронет. И я рядом, я не дам. Ну, Сани Хватит так себя вести, ты же не трус. Что же ты так? А? Ты устал? Знаю. Знаю, как тебе сейчас тяжело. Но уже скоро.
Если он устал, то пусть ляжет, поспит немного, не разгибаясь, предлагает Тито.
Нет, спать он сейчас не будет, отрезает бесенок.
Почему? Время еще есть, успеете засветло домой добраться. Ничего страшного, если вздремнет часок-другой.
Ничего страшного, говоришь? переспрашивает как-то зло и горько, но без каких-либо пояснений снова поворачивается к трясущемуся холмику цветастой ткани.
Иди сюда. Не бойся. Ложись, укладывает его голову к себе на колени, осторожно сдвигая с нее пончо, Вот так, полежи. И не переживай, я не дам тебе сейчас заснуть. На вот, взгляни радио, вытаскивает из-под ткани апатичные маленькие ручки, вкладывает в них приемник, Тебе ведь такие штуки нравятся? Посмотри.
Какое-то время малыш никак не реагирует на врученный ему предмет, а все озирается на ползающего по полу с тряпкой взрослого. Потом, видно удостоверившись, что тот точно не собирается его бить, все-таки приступает к изучению диковиной штуки. На сей раз, к удивлению Тито, сам прижимает провод, чуть морщится от очередного залпа скрежещущих звуков, прислоняет динамик к уху, прослушивая человеческую речь. Потом поднимает глаза на брата.
chaq, нет, нельзя. Так посмотри, покрути и будет. Мы ведь не за этим пришли. И вещь чужая. Нельзя, мягко, но повелительно говорит старший, будто и в самом деле догадываясь, что хочет братик, будто (тут Тито даже становится немного жутковато) читая его мысли