Но вот уже в прошлом революция и, вместе с нею, текучка. «Мы» уже сидим в домашнем кабинете, перебирая материалы прошедших двух лет, теперь можно взяться за статистику? Нет!
Также невозможно это было и в первые месяцы изгнания в Лондоне, осенью и зимой 18491850 годов
Отчего же невозможно, чего не хватало? Статистики? Желания? Денег? Не сказано. Деньги точно ни при чем их Марксу всегда не хватало. Желание тоже было, ибо «именно в это время Маркс и начал свою работу» (к переизданию которой пишется «Введение»). В общем, замято для ясности.
Такова преамбула «Введения» Энгельса, призванная оправдать две ошибки, признаваемые на последующих страницах его работы и упомянутые на предыдущих страницах нашей.
Итак, честная самокритика? Ну, это как посмотреть:
И, несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства Маркс смог дать такое изложение событий, которое вскрывает их внутреннюю связь с непревзойденным до сих пор совершенством (22/530).
В общем и целом теория научного коммунизма абсолютно верна, две упомянутые ошибочки мелочь, обусловленная запаздыванием статистики и другими внешними, досадными обстоятельствами. Но только не самой теорией, в которой эти ошибки ничего не меняют и не отменяют (см. наш курсив в цитате из 22/530 на с. 44). Эта теория применима для любых пространственно-временны́х измерений от повседневной текучки в Кёльне до всемирной истории. Такова общая идея Энгельсовой диалектики «Введения».
Ради такой идеи можно и блефануть разок-другой, к примеру намекнуть, будто теория научного коммунизма обладает или когда-либо обладала неким аналитическим аппаратом, который хотя бы в принципе позволял бы выводить разнородные общественно-политические явления из цифрового материала экономической статистики.
Таким вот образом выглядит на деле признание Энгельсом прошлых ошибок Маркса Энгельса. Что до действительных подкопов под «Манифест», то их не заметил ни сам Энгельс, ни позднейшие его критики. Цель «Введения» не дезавуировать теорию научного коммунизма, а подкрепить ее и охранить. В данном случае цель была достигнута. И потому «Введение» преспокойно опубликовано по-русски. Кто все это читает, кроме марксистских начетчиков?
Про операциональные возможности упомянутой теории сообщаем следующее наше наблюдение. Она позволяла превосходно интерпретировать события задним числом, что никогда не трудно владеющему диалектикой; касательно же весьма многочисленных предсказаний будущего, то тут, как правило, выходила осечка (все получалось как раз наоборот вопреки закону больших чисел гораздо более, чем в половине случаев).
* * *Охранять и подкреплять исторический материализм приходилось сплошь и рядом. В 1890 г. Энгельс пишет Конраду Шмидту:
И у материалистического понимания истории имеется теперь множество таких друзей, для которых оно служит предлогом, чтобы не изучать историю. Дело обстоит совершенно так же, как тогда, когда Маркс говорил о французских «марксистах» конца 70-х годов: «Я знаю только одно, что я не марксист» (37/370).
Французы, которых Энгельс называет марксистами (в кавычках) конца 1870-х годов и чьи имена он дипломатично опускает как не имеющие значения (какие-то там французы), доподлинно известны. Вот что сообщает о том случае Меринг:
«Он был недоволен тем, как его зятья излагали его мысли: Лонге в качестве последнего прудониста и Лафарг в качестве последнего бакуниста! Черт бы их побрал! Тогда именно у него вырвалось то крылатое слово, за которое так ухватились потом все филистеры, что сам он, во всяком случае, не марксист»[22].
Ш. Лонге и П. Лафарг были близки Марксу не только по-родственному, но и как непосредственные адепты, получавшие учение из первых рук. И эти-то люди не могли отличить доктрины Маркса от проповедей Прудона и Бакунина самых непримиримых (для Маркса) «идейных врагов»? Глубоко же запрятана сокровенная сущность марксизма. Только что взять с этих французов, когда подобные же вещи позволяли себе и сами основоположники просто их двоих уже некому было проклинать за подобные зигзаги, выше них авторитета уже не было.
Портрет Пьера Жозефа Прудона, написанный Гюставом Курбе
Из официальной историографии и изучения первоисточников мы узнаем, что Маркс непримиримо критически относился ко всем без исключения буржуазно-либеральным движениям. Столь же нетерпим был он ко всем течениям в рабочем движении, которые всерьез допускали возможность коренных общественных перемен путем мирных социальных реформ, прежде всего это относится к последователям Прудона. Сотрудничая с тред-юнионистами в Англии, Маркс постоянно покушался на разгром прудонизма во Франции, где положение рабочего класса было гораздо менее реформировано и потому скорее можно было бы добиваться и ожидать реформ по английскому образцу.
А вот другой исторический факт на тот же сюжет: допуская победу рабочих парламентским путем в Англии, он высмеивал борьбу Лассаля за всеобщее избирательное право в Германии, а после смерти Лассаля в 1863 г. не только препятствовал вступлению в Интернационал основанного Лассалем Всеобщего германского рабочего союза, но и всеми силами стремился к его разложению и ликвидации. Заметим же при этом, что при такой непримиримости к реформизму самая ожесточенная борьба, какую пришлось вести Марксу в рабочем движении, это борьба с фанатичным бунтарем Бакуниным.
Фактически Маркс враждовал со всеми течениями в европейском рабочем движении, не говоря уже о «буржуазно-демократических» революционных группировках Италии, Германии, Франции, Венгрии
После 1850 г. у него не было никакой организации.
За исключением одного короткого периода, у него не было своей газеты.
Никто тогда не знал такого течения «марксизма», оно существовало лишь в лице Маркса и Энгельса, которые были малопопулярны в рабочей массе.
В этих условиях в 1863 г. создается Международное Товарищество Рабочих («Международное» это же и есть «Интернационал»!). И фактическим руководителем его тут же становится не кто иной, как Маркс, хотя далеко не сразу это многим стало ясно. Он не был председателем Интернационала и впоследствии, когда этот пост был ему предложен, отказался его занять.
В течение долгих лет, в 1840-е, 1850-е, 1860-е, 1870-е годы, рабочее движение Европы развивалось под знаками Прудона (Франция), Лассаля (Германия), Бакунина (Швейцария, отчасти Италия и Испания) и тред-юнионов (Англия), а в 1880-е годы, после смерти Маркса, как-то вдруг обнаружилось, что это именно он был вождем мирового пролетариата, к концу же века марксизм стал почти синонимом рабочего движения и социализма. Никто тогда не вспоминал, что Маркс, «во всяком случае, не марксист».
Смолоду и до конца жизни Карл Маркс твердо считал единственным средством освобождения рабочего класса пролетарскую революцию. Согласно главному его тезису, неоднократно им сформулированному в разное время, промышленное развитие создает предпосылки для революционного общественного переворота, и чем выше уровень промышленного развития, тем меньше подвержен рабочий класс мелкобуржуазным влияниям, тем он более сплочен и тем более созрел для пролетарской революции.
В этом свете мы должны констатировать еще одну странность. Именно к концу прошлого <XIX> века, когда промышленное развитие европейских стран достигло небывалого уровня и когда марксизм стал доминировать наконец в рабочем движении, вопрос о революции стал все более отодвигаться марксистскими вождями в неопределенное будущее.
Странным выглядит, с другой стороны, и тот факт, что именно тогда, когда марксизм стал ведущим знаменем рабочего движения, Марксово самоназвание «коммунист» исчезло, сменившись осторожным «социал-демократ».
Дальше новая странность. Ее отмечали многие. Наиболее революционной оказалась марксистская группировка из наименее промышленно развитой страны Европы. Во II Интернационале левая циммервальдская фракция Ленина выступала с наиболее революционно-марксистских позиций, и притом была в меньшинстве. Все три крыла II Интернационала левое, правое и центр не только называли себя истинно марксистскими, но и находили у основоположников достаточно высказываний, чтобы обосновать свою позицию как наиболее адекватную духу и букве марксистского учения.
Пойдем дальше и вспомним, что Октябрьская революция в России, случившаяся совершенно не по теории Маркса и вопреки ей, с начала и до конца шла под знаменем марксизма. Еще удивительнее, что осуществление Марксовой программы общественно-экономического переустройства, всякий раз приводившее к небывалым экономическим и социальным бедствиям, остается и ныне образцом для иных стран. И совсем умонепостижимо перед лицом того факта, что реализованный по Марксу социализм всегда и везде означал одно и то же: экономическое разорение страны и бедствия для населения, что перед лицом этого факта, говорим мы, значительные группы западных и восточных интеллектуалов продолжают считать социализм тем желательным будущим, которое должно сменить нынешний капитализм.
Маркс не в ответе за эти реализованные «социализмы», говорят нам, он имел в виду другой социализм (по-нынешнему «демократический», или «социализм с человечьим лицом»).