Подъемная машина, разумеется, не работала. Вернее, работала, но памятником минувшим дням.
Лестница, на удивление, оказалась не загаженной, видно, убирали. Алехин в сумерках (наконец-то!) разглядел бумажку-график. Почти турнирная таблица.
Сходство заставило улыбнуться, не очень, впрочем, весело. Мало было веселья в кухонных запахах, в худых котах, опасливо глядящих из углов, в доносившейся невесть откуда визгливой брани, которую новые вселенцы-насельники считали обыкновенным, даже приятельским разговором.
Зато не стреляют.
Поднявшись, постояли собраться с мыслями. Отдышаться, прислушаться. Было чуть спокойнее, нежели внизу, но где-то еще выше надрывно орал ребенок, его злобно баюкала мать, слышался детский топот
Большой дом. Тысяча душ. Прежде, конечно, меньше, много меньше, но теперь неизвестный обращался к Арехину: раз у Арехина автомобиль, то он человек непростой. Может, даже не меньше товарища Оболикшто. Может, даже и больше товарища Оболикшто. Товарищ Оболикшто пешком ходит, редко-редко на казенном извозчике.
Откуда же взялась эта тысяча душ?
Уплотняемся, жалко, но с потугой на бодрость, улыбнулся неизвестный, и, спохватившись, добавил: Я Петрушенко, Никанор Петрушенко, председатель комитета управления домового товарищества. А жиличка та, что убитая, Лизавета Смолянская, учительница.... Вернее, была учительницей. Хотя по виду и по всему буржуазного происхождения, из бывших, тут он опять засомневался, потому что Арехин на пролетария никак не тянул, но и бывшим назвать его тоже невозможно. Какой же он бывший? Самый настоящий.
Они прошли в коридор, обычный коридор пятого этажа, захламленный весьма умеренно.
До пятого этажа уплотнение еще толком и не добралось, объяснил Петрушенко.
Чуть дальше, у третьей двери сидел на стуле человек, в котором любой москвич, даже не Шерлок Холмс, легко распознал бы дворника. Еще дальше, на паре табуретов, сидели вместе (не рядом, а именно вместе) женщина лет двадцати пяти и молодой человек чеховского вида. Эти точно из бывших.
Никто, значит, не входил и никто, это самое не выходил! доложил дворник.
А кто, любезнейший, мог из комнаты выйти? поинтересовался Арехин.
Дворник смешался, закашлялся.
Никто, понятно, раз Елизавета Викторовна мертвая, наконец, ответил он.
Ну, никто, значит, никто, примирительно ответил Арехин и, не дожидаясь советов, указаний и прочих распоряжений товарища Оболикшто, прикоснулся к двери.
Она была открыта? спросил он дворника.
Ответила женщина с табуретки. Вопреки ожиданиям, она не плакала, не рыдала, голос звучал спокойно, даже излишне сухо:
Дверь была плотно прикрыта, однако на ключ или засов не заперта. Я чуть посильнее налегла и зашла.
Зашли, и
И увидела Лизавету. ОнаОна лежала рядом с креслом у окна. Я разу вышла и позвала людей.
Закричали?
Просто громко позвала.
И?
Выглянули люди. Сбегали за дворником.
В комнату вашей сестры никто поле вас не заходил?
Она на мгновение задумалась, потом сказала уверенно:
Заходил. Вот этот человек она указала на Петрушенко.
Ну, да, да, конечно, пробормотал предкомдомуправ. Как же иначе? Убедиться и прочее
А еще кто-нибудь?
Больше никого, твердо ответила женщина.
Лютов-Куртка, не вмешиваясь в разговор, попросту хотел оттолкнуть Арехина, да и войти, но Арехин не отстранился, и потому толчок Лютова пропал зря.
Не торопитесь, только и сказал Арехин, но сказал так, что предкомдомуправ уверился: в отделении МУСа грядут перемены.
К вам, быть может, будут вопросы. Пожалуйста, подождите нас здесь, и Арехин открыл дверь. Постоял на пороге, никого не пропуская, потом шагнул внутрь. Лютов за порог не переступал (вообще-то от рождения он был Лютиковым, это Арехин знал наверное), Оболикшто вообще не торопился, Пусть новый сотрудник покажется во всей красе
Наконец, Арехин вернулся к порогу.
Доктора вызывали? обратился он к Петрушенко.
Нет. Мы подумали, зачем доктор, раз головы нет. Да у нас и доктора-то никакого в доме нет. Жили раньше, но
А поблизости? В соседних домах?
В соседних уцелели. Доктор Бурмачев, например.
Значит, зовите доктора Бурмачева, он присел на корточки, разглядывая замок.
Только он того по женским болезням
За неимением гербовой К тому же у нас как раз женщина. Собачек сыскных, конечно, нет? обратился он к Оболикшто.
За неимением гербовой К тому же у нас как раз женщина. Собачек сыскных, конечно, нет? обратился он к Оболикшто.
Тот лишь криво усмехнулся.
А экспертов? Дактилоскопистов, фотографов, баллистиков?
Усмешка стала еще кривее.
Жаль. А ведь если поискать, то не в соседнем доме, так на соседней улице кого-нибудь найти можно было б
Это вряд ли. Если кто из той сволочи уцелел в семнадцатом, давно уже на юге, в Крыму, сердито сказал Лютов.
И это может быть. Зато этой сволочи развелось препорядочно.
Какую такую сволочь вы имеете в виду, гражданин Арехин?
Например ту, которая убивает несчастных женщин. А вы, гражданин Лютов?
Тот пробурчал что-то невразумительно-матерное.
Вы, любезнейший, посторонних людей видели? обратился Арехин к дворнику.
Не могу знать, угрюмо ответил тот. Прежде я каждого жильца знал в лицо, да что в лицо, всю подноготную знал. И знакомых знал. А теперь налезло народишку он махнул рукой. Из старых знакомых к барышне заходили сестра вот ее, Надежда Викторовна, да ейный провожатый.
Дмитрий Пеев, привстал с табуретки молодой человек.
Потом этот студент дворник почесал затылок, то ли вспоминая имя студента, то ли по привычке маленького человека выглядеть глупым.
Матвей Доронин, подсказала женщина.
Точно, точно, он, слегка ожил дворник, ну, и крестный ее.
Да, крестный ее любит любил, поправилась женщина.
Да. А незнакомые Ко многим ходят. Барахольщики купить, продать, обменять. Или кто с оказией письмо передать, посылочку Ходят постоянно, не углядишь. Хорошо, если не навалят на лестнице
И к Елизавете Викторовне ходили?
Ходили, ходили, встряла в разговор жиличка из комнаты напротив. Из деревни приезжали, пшена привозили. Она мне по-соседски стакан отсыпала.
Кто приезжал?
Да старик. Ничего, бодрый, опрятный
Это крестный наш, Лука Егорович Смоляков, сказала Надежда Викторовна.
Может и так, может, и так, что видела, то и сказала, мне от власти скрывать нечего, и жиличка скрылась за дверью. Нечего, кроме себя, значит.
Теперь посмотреть можно? нарочито смиренно спросил Оболикшто.
Можно, отчего-то вздохнул Арехин.
Оболикшто, и, в затылок ему Лютов прошли в комнату.
Пахло особо, раздражающе. Пахло кровью.
На полу между круглым ореховым столом и узкой кроватью лежало тело. Тело без головы. Одетое в глухое темно-коричневое платье, чулки, башмаки, все в пристойном порядке, руки скрещены на груди.
В общем, будь голова на месте, место выглядело бы куда спокойнее.
Но головы не было.
Приглядитесь: инструмент убийцы невероятно остер и прочен, а сам убийца силен.
Оболикшто сел на корточки. Срезано одним махом. Глотина.
Да, похоже на работу гильотины, но гильотина аппарат, как вы заметили, достаточно громоздкий и тяжелый.
Еще и другое непонятно, сказал Оболикшто. В человеке крови много. А тут натекло с полстаканчика. Остальная-то где?
Я и сам гадаю. Возможно, ее с собою унес убийца.
Унес?
Ну, да. Отделил голову над тазом, потом из таза слил ее в ведро, в ведро же и голову положил, прикрыл крышкою, да и понес. Мол, обычное поганое ведро с нечистотами. Никто и приглядываться не станет.
Он зашел на кухоньку. Таз там был, медный, большой.
А вода в кране?
Странно, но и вода в кране была тоже.
Следовательно, из таза кровь он мог смыть.
Помойное ведро стояло на месте.
Арехин выглянул в коридор.
Надежда Викторовна, вы, часом, не знаете, сколько ведер было у вашей сестры?
Что? не поняла вопрос женщина.
Арехин повторил.
Она, как, впрочем, и я, хозяйством особенно не занималась. До революции не было необходимости, а после нечем, собственно, и заниматься. Ведер у нее было два. Одно черное, другое эмалированное, с цветочками. Она в него крупу, что крестный привез, высыпала. Высыпала, крышкой накрыла, да еще и чугунный бюстик Ломоносова сверху поставила чтобы мыши или крысы не добрались. Он тяжелый, бюстик, на полпуда.
Бюстик Арехин нашел в углу. Крупу в мешочке на нижней полке книжного шкафа. А эмалированное ведро в цветочках вместе с крышкой исчезло.
Да уж Вы, Александр Александрович, будто присутствовали при убийстве.
Что присутствовали, они же и убили-с, вставил Лютов.
Вы, кажется, что-то сказали? повернулся к нему Арехин.