Юлия Ларосса
Тихий ветер
Пролог
Моей бабушке.
Смотри, милая, что получилось благодаря твоим рассказам о войне
ВНИМАНИЕ!
Все герои, места и события, описанные в этой книге, вымышлены.
Любое совпадение случайно.
Настоящее
Я забыла, как ходить без оков на ногах, без жалобного звона при каждом движении. Эта стальная тяжесть стала основой меня. Сто шестьдесят два звена, измеряющие мою свободу. Сто шестьдесят два звена это двадцать три шага моего настоящего.
Металлический браслет решили надеть мне на левую ногу. Потому что она ближе к сердцу. Так они хотели напомнить о причине, из-за которой я оказалась здесь. Кровавые ссадины вокруг оков не заживали и досаждали мукой, которую я заслужила.
Ведь это был мой выбор. Когда-то давно я сделала его и не скрыла. И теперь молчаливо принимала все виды пыток и медленных казней.
Но, если бы научились считывать переживания, которые живут в сердцах, то физическая боль утратила бы силу и влияние. Ведь такие страдания беспощадно разрушают души.
Сто шестьдесят два звена моей жизни. Двадцать три шага моей обречённости. Я не помню, как пахнет трава, как выглядит бескрайнее небо, как ветер путается в волосах. Не помню дождя. Забыла снег. Я не видела солнце с прошлой жизни.
Разве это важно? Когда помнишь, почему ты здесь. Помнишь каждое слово, каждое движение и каждую мысль, которая привела к этому.
Я хранила эти воспоминания. Перебирала их каждые секунды отмеренной мне жизни. Боялась что-то забыть. И радовалась, что боль от браслета напоминала о прошлом. О том, почему я здесь.
Всё в мире имеет цену. Мы платим за всё. Чаще всего эти суммы не измеряются материальными ценностями. Чтобы получить знания, мы жертвуем любимым делом. Завоёвываем любовь, тратя время и свободу. Рожаем детей в страшных муках и переживаниях.
В человеческой жизни всё как в гипермаркете. Цена того, чего больше всего хочется, выше остальных. И самый дорогостоящий товар счастье. За него мы готовы заплатить жизнью. Увы, не всегда своей.
Так было со мной. За своё счастье я заплатила жизнями миллионов людей: невинных, добрых, молодых, совсем юных Я поступила эгоистично. Я могла всё изменить. Могла их спасти и всё закончить. Но не сделала этого.
Я выбрала счастье.
Теперь всё, что осталось, это сто шестьдесят два звена моих воспоминаний. Двадцать три шага заслуженных страданий.
Часть 1
Доброволец
Глава 1
Пленник
Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто пособствует её разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться.
Эрнест Хемингуэй, из предисловия к книге «Прощай, оружие!»Прошлое
Взмах. Свист. Удар. Боль.
Взмах. Свист. Удар. Боль.
Снова взмах.
Опять свист, очередной удар и жгучая боль.
Я потерял счёт времени. Он затерялся в паутине муки. Возможно, меня пытают всего лишь час. Но подозреваю, что уже пошла вторая неделя.
Нет сил поднять голову или просто открыть глаза. Веки опухли, а во рту прижился вкус собственной крови. И это единственное, что я чувствовал за эти бесконечные дни.
Истязали моё тело лучшие садисты элитного подразделения армии, которой я давал присягу. Меня били, топили, жгли током и огнём. Мою кожу протыкали гвоздями и ржавыми иглами, резали и рассекали. Я потерял счёт пыткам. Их разнообразие пугает, но уже не меня.
Лишь шрамы расскажут мне о них. Вернее, рассказали бы, останься я в живых. Смерть скоро заберёт мои воспоминания и унесёт вдаль, где я буду расплачиваться за то, что слишком хорошо умею воевать. Если, конечно, существует ад. Ибо каким ужасным он должен быть, чтобы переплюнуть вот это?
Сознание беспощадно возвращалось ко мне. Я гнал его, отрекаясь от реальности, которая приносила боль и предательскую жажду сдаться.
В закрытые глаза пробивался свет, но не похожий на тусклые лампы камеры пыток. Я почувствовал, что проснулся. Но где же боль? В голове такая лёгкость, мысли не угнетают, обречённость такая несущественная
Всё ясно. Меня накачали наркотиками. Зачем? Придумали какую-то новую пытку? Да, вероятней всего.
Я разлепил веки. Вместо подвальной камеры перед глазами предстала скромно обставленная комната, освещённая ярким дневным солнцем. Я лежал не на сырой земле, пропитанной кровью и мочой прежних обитателей тюрьмы, которые уже отправились в небытие, а на узкой кровати.
Поморгав несколько раз, я попытался пошевелить руками, но ничего не получилось. Чувство такое, будто их залили свинцом или забетонировали.
С трудом осмотрел себя, скользя взглядом по обездвиженному телу. Грудь и плечи были обмотаны бинтами, которые уже изрядно пропитала кровь. Насквозь.
Капитан, добрейшего вам утра!
Этот голос я узнáю даже сквозь туман сильнодействующих препаратов. Отвратительный, скрипучий, с прожилками ненависти и презрения ко всем. Но только не к себе и не к человеку, за которым он готов ползать на коленях.
Готов поспорить, что вы удивились, проснувшись не от боли.
Я хранил молчание не из-за стойкости. Я не мог произнести ни слова, мой язык отказывался слушаться.
Майор прошёл вглубь комнаты и остановился подле кровати, на которой лежал беспомощный я. Его глаза скользнули по моему избитому телу и остановились на лице.
Они победили, сомнений нет. Как и страха. Он придёт позже, когда действие наркотиков прекратится.
Вы захотели обмануть свою страну, когда она нуждается в вас больше прежнего, как приговор, произнёс он. Вы решили, что ваша офицерская клятва больше ничего не значит, обманули себя, полагая, будто способны на что-то другое, кроме войны. Но вы ошиблись, капитан.
«Я спасаю свою страну, отказываясь брать оружие. Это вы её погубите, сумасшедшие фанатики!»
Тысяча обвинений готовы были выстрелами вылететь из уст, но я оставался безмолвным.
Вы пришли в этот мир ради войны, капитан. И мы докажем вам это! гордо провозгласил майор.
«Благодаря вашим наркотикам мой мозг скоро утратит фатальную способность к разработкам стратегий беспроигрышных сражений и захватов».
Офицер улыбнулся, будто прочитав мои жалкие надежды. Он оглянулся на дверь, якобы убеждаясь, что там никто не стоит, а после склонился к моему лицу.
Глаза, похожие на осколки льда, перехватили мой взгляд. Майор одним из первых сделал татуировку на лице, чтобы походить на своего идола. И каждые полгода обновлял её черноту.
Мы нашли их, капитан.
Его злорадный шёпот прозвучал как раскат грома в голове.
Облаву пережили не все, но кое-кто остался.
Нет Нет!!!
Мысли превратились в рой разгневанных ос-убийц, которые жалили меня самого. Они летали, кусали, убивали и возрождали, чтобы снова убить.
Майор выпрямился, но улыбаться не перестал.
Не следовало вам прятать их, вздохнул он якобы сочувственно. А нам следовало сразу догадаться, что пытками от вас согласия и верности не добьёшься. Да, каюсь в своей ошибке. Но я всё исправил.
Он развернулся на каблуках и прошагал к двери. Взявшись за ручку, снова обернулся и добавил:
Теперь вы принесёте нам победу. Иначе утратите всех.
* * *Вильгельм Дрейк вошёл в свою квартиру. Он не торопился включать свет, чтобы не выдать своё присутствие тем, кто непременно наблюдает за окнами его дома.
Двигаясь уверенно и быстро, он перемещался по длинному коридору, направляясь в гостиную, и ничуть не смущался сумраком, который окутывал его со всех сторон.
Но в центре просторной гостиной он вдруг замер. Стараясь двигаться незаметно, он потянулся к карману своего пальто
Прибереги пули для врагов, Виль.
Этот совет прозвучал из темноты за его спиной. Знакомый голос неожиданного гостя вмиг снял гнетущее напряжение с тела молодого мужчины.
Он быстро обернулся и попытался различить в темноте силуэт. Но привыкшие к скудному освещению глаза увидели лишь сгорбленную фигуру в чёрном одеянии.
Это ты?..
Есть сомнения? снова хрипнул голос друга.
Фигура двинулась вперёд, к слабой струе света из наполовину зашторенного окна.
Ох, чёрт возьми! выдохнул Вильгельм и отшатнулся от скрюченного незнакомца, в котором с трудом разглядел черты близкого человека. Что с тобой сотворили?!
И тут же ринулся к другу, заметив, как он, явно ощутив резкое недомогание, стал оседать на пол.
Строгие, классические черты лица его товарища превратились в кроваво-фиолетовое месиво, испещрённое кровоподтёками и глубокими порезами. Глаза опухли так сильно, что стали тонкими щелями. Густая чёрная борода едва скрывала побои, а отросшие пряди тёмных волос падали на избитое лицо.
Как они нашли тебя? жалость пропитала голос Виля.
Он перестал изучать повреждения друга, который, сморщившись и всё так же, не выпрямляясь, сел на краешек стула в гостиной.
Они нашли не только меня.