Здесь мы вынуждены возразить профессору Д. М. Володихину[52]. С точки зрения истории византийской культуры Анна Комнина действительно заслуживает признания в качестве наиболее талантливого преемника своего отца. Кто кроме специалистов помнит о том, что брат Анны Комниной император Иоанн II брал Созополь, Кастамон и Гангры? Сыграли ли битва при Веррое или Антиохийский триумф Иоанна II решающую роль в развитии Византийского государства? Увы, плоды этих действительно крупных побед императора Иоанна II были утеряны ромеями после поражения его сына императора Мануила I в битве при Мириокефале в 1176 году, а спустя каких-то два века после этой битвы Византия окончательно распалась на анклавы, обреченные на поглощение молодой и агрессивной Османской империей. В то же время книга Анны Комниной не только пережила Византию, но осталась для нас ярким и талантливым завещанием погибшей цивилизации. И связано это обстоятельство было не только с чередой счастливых случайностей, но в первую очередь с силой литературного таланта и исторической интуиции Анны Комниной, сочинение которой переписывалось учеными ромеями из поколения в поколение.
Значение литературного дарования принцессы понимали уже современники. Выдающийся французский историк-византинист Шарль Диль в своем очерке, посвященном Анне Комниной, совершенно справедливо цитировал Феодора Продрома, византийского оратора XII века, который в слове на погребение принцессы Анны высказал мысль о том, что, будь Анна Комнина современницей древних эллинов, ее сочли бы десятой музой и четвертой грацией[53].
Анна Комнина и некоторые аспекты современной историографии
Споры вокруг «Алексиады» не утихают в мировом византиноведении до сих пор. Одни хотят видеть в Анне Комниной первую женщину-историка, эмансипированную журналистку своего времени, талантливую «византийскую суфражистку», ловкую компиляторшу, которая литературно обработала записки своего мужа, и, возможно, утраченные воспоминания полководцев Алексея Комнина ради того только, чтобы под видом панегирика отцу и плача по нему на склоне лет заявить о себе[54]. Другие пытаются выставить принцессу византийским пропагандистом, целью которого было создать в начале правления императора Мануила I образ коллективного врага империи, подчиненного и направленного в нужное русло, на роль которого как при Алексее I, так и при его внуке с успехом претендовали крестоносцы[55]. С нашей же точки зрения прав был Я. Н. Любарский, который отмечал стилистическое единство повествования Анны Комниной и подчеркивал авторскую неповторимость ее произведения в контексте развития византийской историографии. По мнению исследователя, в произведении Анны Комниной сочетаются как «либеральные тенденции», характерные для византийской литературы XI века в частности, для «Хронографии» Михаила Пселла, так и репрессивный дух своего времени, наиболее соответствующий литературным судьбам героев «Илиады»[56]. Можно утверждать, что Анна Комнина, продолжая традицию написания императорских биографий, восходящую к императору Константину VII Багрянородному (945959), вместе с тем стала основоположником нового жанра императорских мемуаров, который будет активно развиваться в последующие два века в «автобиографии» императора Михаила VIII Палеолога (12591282) и в «истории» императора Иоанна VI Кантакузина (13471354).
«Алексиада» сохраняет свое значение основного источника как по истории правления императора Алексея I Комнина, так и по истории Первого крестового похода хотя бы потому, что сведения Анны Комниной в полной мере опровергают фантазии некоторых современных авторов, пытающихся снять с латинского Запада и переложить на Византийскую империю политическую и моральную ответственность за организацию Первого крестового похода. Среди подобных писателей наиболее известен в наши дни английский историк Питер Франкопан, претенциозная книга которого о Первом крестовом походе призвана «доказать», что у истоков этой беспрецедентной военной экспедиции западноевропейских рыцарей будто бы стоял не кто иной, как император Алексей I Комнин. Книга Питера Франкопана, несмотря на увесистый объем и большое количество интересных деталей, касающихся подготовки Первого крестового похода в Западной Европе, поражает вопиющими ошибками и нелепостями, очевидными для каждого, кто мало-мальски знаком с трудом Анны Комниной и другими византийскими источниками.
«Алексиада» сохраняет свое значение основного источника как по истории правления императора Алексея I Комнина, так и по истории Первого крестового похода хотя бы потому, что сведения Анны Комниной в полной мере опровергают фантазии некоторых современных авторов, пытающихся снять с латинского Запада и переложить на Византийскую империю политическую и моральную ответственность за организацию Первого крестового похода. Среди подобных писателей наиболее известен в наши дни английский историк Питер Франкопан, претенциозная книга которого о Первом крестовом походе призвана «доказать», что у истоков этой беспрецедентной военной экспедиции западноевропейских рыцарей будто бы стоял не кто иной, как император Алексей I Комнин. Книга Питера Франкопана, несмотря на увесистый объем и большое количество интересных деталей, касающихся подготовки Первого крестового похода в Западной Европе, поражает вопиющими ошибками и нелепостями, очевидными для каждого, кто мало-мальски знаком с трудом Анны Комниной и другими византийскими источниками.
В частности, из книги Питера Франкопана читатель узнает о том, что в византийской армии в конце XI века, оказывается, преобладала пехота, а технический прогресс в области вооружения и доспехов на Западе привел к тому, что «рыцарь, передвигающийся верхом на тяжелом коне, стал мощной боевой единицей»[57]. Вероятно, автор книги либо не знает, либо игнорирует целый корпус византийских источников, описывающих эволюцию византийской армии, среди которых нужно упомянуть сочинения Прокопия Кесарийского, «Стратегикон» Псевдо-Маврикия, «Стратегикон» императора Никифора II Фоки, «Историю» Льва Диакона, «Советы и рассказы» Катакалона Кекавмена, эпос о Дигенисе Акрите, «Исторические записки» Никифора Вриенния и, конечно же, «Алексиаду» Анны Комниной. Из этих источников ясно следует, что тяжелая кавалерия знаменитые византийские катафракты, являлись главным родом войск в императорской армии. Существовал этот род войск в армии Восточной Римской империи еще в позднеантичную эпоху. В правление императоров Никифора II Фоки (963969) и Иоанна I Цимисхия (969976) он был реорганизован, усилен и продолжал свое развитие в эпоху Комнинов в то время, как роль пехоты в византийской армии с X века постоянно снижалась по мере упадка и разложения стратиотского ополчения.
Что же касается технического прогресса, то исследования археологов, оружиеведов и реконструкторов убедительно доказывают, что ламеллярные и ламинарные пластинчатые доспехи с наплечниками, шлемы-шишаки с масками-«личинами», принятые на вооружении в византийской армии в XIXII веках, также, как и у древнерусских дружинников, намного превосходили в конструктивном отношении оборонительное вооружение западно-европейских рыцарей, у которых до середины XIII века преобладала кольчуга и достаточно примитивные конусные шлемы норманнского типа. Существование пластинчатого доспеха аварского типа в византийской армии было зафиксировано еще в «Стратегиконе» Псевдо-Маврикия. Поэтому утверждение Питера Франкопана о военно-техническом превосходстве западноевропейского рыцаря XI века над византийским стратилатом является не более, чем культурологическим мифом, родившимся в XIX веке под влиянием анахронистического перенесения популярных представлений о рыцарских латах позднего Средневековья в эпоху Крестовых походов.
Что же касается отмечаемой автором «дисциплины» западноевропейских рыцарей, остается только посетовать на то, что автор странным образом забывает не только повествование Анны Комниной и рассказы западных хронистов о безобразиях крестоносцев по дороге на Константинополь, но и английскую историю, наделяя рыцарей франков и норманнов теми качествами, отсутствие которых даже спустя 250 лет после Первого крестового похода стало причиной катастрофы рыцарской армии короля Франции при Креси и Пуатье.
В другом месте автор нашумевшей книги заявляет о том, что «бесконечные войны 1080-х годов не дали империи ничего», а «поражения принесли огромные страдания»[58]. Вероятно, автор причисляет к поражениям и войнам, не давшим ничего, блистательную победу Алексея I над Робертом Гвискаром и его сыном Боэмундом Тарентским, одержанную в ходе войны 10811085 годов. Как известно, следствием военных усилий императора Алексея I стали разгром основных сил норманнов под Касторией и Диррахием, смерть Роберта Гвискара в результате болезни, подхваченной в ходе боевых действий, распад норманнских владений в южной Италии и гражданская война в норманнской Апулии между Боэмундом Тарентским и Рожером Борсой. Здесь же Питер Франкопан рассуждает о том, что «после первой волны успехов турок в 10901091 годах Алексея I уже критиковали в столице Патриарх Антиохийский Иоанн Оксита был убежден в том, что император должен нести ответственность за свои неудачи», как будто не было ни победы Алексея I над печенегами при Левунионе в 1091 году, ни победы Константина Далассина над Чака-Беем на Лесбосе и на рейде Смирны в 1092 году, ни освобождения Синопа от сельджуков, упомянутого самим Питером Франкопаном несколько ниже цитированного пассажа? Между тем Анна Комнина подробно рассказывает об этих событиях.