Отче, а бывают при этом какие-нибудь сложные или непредвиденные ситуации ?
Сколько угодно, ответил старец. Ум может так резко обратиться и подвинуться в сторону сердца и Бога, что полностью утратит из вида материальный мир и тогда человек превратится в ослеплённого, ревностного и безумного религиозного фанатика, для которого кроме религии не существует больше ничего, это одна крайность.
Но ум может и вовсе не обратиться, а лишь теоретически принять идею Бога, оставшись совершенно мирским и обращённым к миру, тогда человек становится религиозным фарисеем и лицемером и это уже другая крайность.
А какой путь обращения и развития ума считается самым оптимальным?
Отцы говорят, что наиболее верным в этом отношении является путь золотой середины, когда ум расширяется и растёт одновременно в обеих направлениях, не теряя при этом связи с миром и с сердцем или Богом. При этом направление Бога является главным и приоритетным. Это самый трудный путь и здесь всё зависит от гибкости ума и рассудительности.
Древние отцы практиковали прямой путь обращения к Богу через сердце с полной потерей мира и полным отречением. Этот путь был действенным, но требовал самого грамотного душепопечения, поскольку ученик на время становился совсем слепым душевно и беспомощным. Для современного человека такой путь уже не подходит, поскольку современному человеку нужно всегда сохранять здравый ум. Именно поэтому сегодня более правильным является путь золотой середины.
А в чём вообще состоит главная трудность перехода от ума мирского к религиозному ? поинтересовался молодой монах.
Трудность этого перехода в том, что мирской ум и религиозный существуют по разным законам и имеют разные системы ценностей и ориентиров. Именно поэтому, когда у человека в голове после обращения имеют место сразу два ума одновременно мирской ум головы и религиозный ум сердца, они постоянно конфликтуют между собой и нужно очень много внимания, терпения и сил, чтобы их согласовывать.
Этот процесс конфликтования и согласования двух умов носит у отцов название внутренней брани. В ходе этой брани два ума как бы постоянно бранятся, меряются силами и перетягивают друг друга. В одно время берёт верх ум религиозный от сердца, а потом вдруг опять пальму первенства захватывает ум мирской от головы и так продолжается довольно долго.
А существует ли способ разрешения этого противоречия ? поинтересовался монах.
Существует. Обычно это противоречие решается перемирием между умами, которые как бы договариваются между собой внутри души о разграничении полномочий.
Половину полномочий себе берёт ум мирской, управляемый эгоизмом, а другую половину полномочий себе берёт ум религиозный, управляемый сердцем, моралью и нравственностью. И в таком двойственном положении человек очень комфортно чувствует себя как бы будучи и с миром и с Богом одновременно.
Разве это правильно с точки зрения христианства и учения отцов ? возмутился монах.
Нет, это не правильно, поскольку это типичное фарисейство и самообман, но так современный верующий чувствует себя наиболее комфортно и потому абсолютное большинство верующих и священства всех конфессий пребывает именно в таком двойственном положении сидения на двух стульях одновременно и с миром и с Богом.
Но ведь получается, что они и не с одним и не с другим до конца, так ?
Так, но их это святое заблуждение вполне устраивает. Это и есть причина моральной обусловленности христианства и отсутствия подлинной духовности, которая предполагает нарушение этого фарисейского равновесия в пользу духовного ума и умное делание это то внутреннее молитвенное усилие, которое выводит из этого равновесия и отдаёт предпочтение развитию именно духовного ума.
Отче, а что именно выводит ум из этого комфортного состояния равновесия, заставляя двигаться дальше и расти в сердце?
Отче, а что именно выводит ум из этого комфортного состояния равновесия, заставляя двигаться дальше и расти в сердце?
Неистребимая тяга к духовному познанию и сила внутреннего самопонуждения по слову «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его». За этой силой стоит сила духовного намерения.
Любой человек по определению ленив и труслив, поэтому изменение себя и своего ума внутренним усилием это удел считанных людей, обладающих трезвостью, решительностью и самодисциплиной. Из них и получаются те, кто несмотря на большинство, в одиночку переходит от более комфортного телесно-душевного христианства к духовному с которого и начинается умное делание.
Но ведь человек при этом ещё не осознаёт, что он занимается умным деланием ?
Нет, конечно. Переход к умному деланию происходит тогда, когда человек понимает, что выше ступени нравственной религиозности, как телесно-душевной, есть ещё более высокая и заоблачная ступень духовной религиозности.
Когда человек видит это внутреннее пространство, открывающееся ему из духовного сердца, как малой клети, он принимает для себя решение не останавливаться на уровне религиозной нравственности, а расти и расширяться дальше вверх до самого духовного сердца и за его пределы в большую клеть небесную.
А если ум не принимает решения расширяться и расти, что тогда ? спросил монах.
Старец немного задумался, почесал голову и ответил:
Тогда возникает душевный порок окамененного нечувствия или закостевания ума в голом морализме и формальном благочести без перехода к духовному уму. Такой человек, даже в священническом сане, будучи религиозным и набожным, останавливается в духовном росте и до смерти остаётся полностью бездуховным и закрытым для высшего познания и даров Духа. Это духовная смерть при жизни.
Я знаю не мало таких среди нашего духовенства, с грустью заметил монах.
Это трагедия современной религиозности и я могу лишь с грустью констатировать тот факт, что в этом состоянии духовного нечувствия и невежества пребывает почти всё современное христианство, включая и православие, и путей выхода из него я не вижу.
Это является трагедией для православия потому, что именно умное делание по учению отцов и было самой суть подвижничества и подлинного славления Бога, чего не было больше ни в одной конфессии и религии. С утратой умного делания православие утратило свою духовную суть и теперь мало чем отличается от католицизма и протестантизма.
Старец замолчал и внимательно посмотрел на монаха. Тот сидел опустив глаза и размышляя над словами старца, которые тронули его до глубины души.
Я не могу принять твои слова, отче, поскольку они режут мне душу и сердце. Неужели всё так плохо?
Так плохо было ещё 150 лет назад, когда многие монастыри по слову святителя Игнатия Брянчанинова «из пристанищ для нравственности и благочестия обратились в пропасти безнравственности и нечестия», а сегодня ещё хуже, поэтому тут нечему удивляться и сокрушаться, а нужно принимать реальность такой, какая она есть, ответил старец.
Как бы я хотел, отче, всем сердцем желал, чтобы монашество снова обрело силу и духовное знание об умном делании снова зажгло умы и сердца подвижников.
Ну ты и размечтался сказал старец, поправляя куколь. Всему своё время, ты не забывай о том, что Дух дышит где хочет, а не только в помещении церкви или храма. То, что умного делания нет в церкви, не значит, что его нет вообще. Смельчаки и подвижники есть были и будут во все времена и среди них обязательно найдутся те, кто вникнет в Предание отцов, разберётся в согласном учении о душе и из отдельных крупиц знания соберёт мозаику умного делания. Может быть это будешь даже ты.
Старец замолчал и внимательно посмотрел на монаха. Монах смотрел в глаза старца и снова увидел знакомый свет в его левом глазу, но на этот раз он не испугался и не отдёрнулся, поскольку этот свет не пугал, а скорее завораживал и притягивал его точно далёкий свет маяка на берегу океана.