Общаясь с бабушками, я узнал, что такое курицы, как за ними ухаживать, узнал от них, что такое цветы. И, к сожалению, от них же узнал, что такое смерть. Не так их много-то и было, но они еще и умирали. В их квартирах селились или оставались жить их дети и внуки, но цветы не переводились. Дом у нас, может, какой-то особенный или место.
Однако война дом не пощадила. Не пострадало множество пятиэтажек вокруг, а наш дом на четверть разворотило взрывом. Счастье еще, что ракета была не из крупных. Разворотило заднюю часть дома со стороны первого подъезда, где были квартиры с первой по двенадцатую.
Тогда погибло семь наших соседей. Семь человек одновременно. Ракета была одна из первых вообще в войну в нашем городе, потому в доме и находились жильцы, это произошло ночью.
Теперь-то дом снова целый. Не такая ровная та его пострадавшая часть, но той раны больше нет. Я никогда не был каменщиком, но после того, как проделал гигантскую и смелую работу с газовыми баллонами, я почувствовал, что смогу снова сделать что-нибудь столь же грандиозное. И занялся строительством. Ходил на работу как простой нормальный работяга в соседний подъезд.
Зарплату мне давали книжками, посудой, деньгами, но больше всего мне нравилось брать журналы с картинками и фотографиями. Платили соседи из пятиэтажек, что стоят рядом с моим домом. Я просто выбирал какую-нибудь новую квартиру и шел туда после работы. Допоздна не задерживался, оставлял всегда пару часов светлого времени для домашних дел.
Когда и если желал, то оставался ночевать там, где была получка. Спать ложился прямо в одежде, на диван или на кровать. С собой я всегда брал, на всякий случай пару лепешек и несколько банок тушенки.
Нож или открывалку консервную я не брал никогда. Мне всегда нравилось разгадывать загадки, искать на них ответ. Дело в том, что очень часто мне не удавалось найти в новой квартире нож: наверно, потому, что хозяева, наспех собирая пожитки, в надежде эвакуироваться, забирали с собой ложки, вилки, ножи.
Но в квартирах оставались отвертки, стамески, гвозди, в конце концов, и я с удовольствием решал такие задачи перед ужином.
В одной квартире по улице 40 лет Октября нашел только молоток. Но вот ванная в той квартире была выложена кафелем. Я наколотил хороших крупных осколков, чтобы ими открыть консервные банки. Вот это было приключение!
Приключения в той квартире продолжились, когда нашлось множество старинных хрупких пластинок и патефон. В тот вечер я наконец-то снова обрадовался музыке. Я ее услышал даже сквозь треск и скрип.
Потом ко мне пришла невероятная мысль, а будет ли патефон играть пластинки современные с музыкой, которая мне нравилась намного больше, чем песни бабушек и дедушек. Я забыл про тушенку сразу, оставил нетронутой даже вскрытую банку со сгущенным молоком, крепко обхватил патефон и отправился за пластинками. Я-то знаю, где по соседству самая лучшая коллекция пластинок. У Серегиных из семьдесят третьего дома на Танковой. У них и видеокассет было видимо невидимо.
Как же я ликовал, когда заведенный, на манер музыкальной шкатулки, патефон стал прокручивать почти совершенно чисто современные мелодии. Я выбрал с десяток самых лучших, на мой слух дисков, сложил их стопкой на крышке патефона и снова вернулся в квартиру с открытыми банками.
Я вернулся еще и, чтобы порадовать хозяев отличной музыкой.
В их неприятно пахнущем холодильнике с желтыми потеками из-под морозилки я нашел бутылку вина и водки и, прихватив бутылки с собой, расположился за журнальным столиком на диване.
Водку пить мне нельзя, от нее я становлюсь совсем глупым и злым. Поэтому ее я разлил по хозяйским рюмкам, а себе в фужер налил вино. Включил хорошую пластинку и поднял фужер.
За нас с вами, сказал я. Помолчал и добавил, За все хорошее. Чтобы у всех было хорошее настроение. Здоровья вам.
Потом выпил свое вино. Оно мне очень понравилось. «Аромат любви», так оно называлось. Да и бутылка была видная из себя, высокая, а ближе к горлышку бутылка расширялась, образуя сердце. На этом сердце и этикетка была с рисунком сердца, каким рисовали его на открытках или на картах. Черви. Какое неприятное слово и непонятное название для масти. В той квартире я стал частым гостем, навещал ее хозяев раз в неделю в пятницу вечером и оставался с ночевкой. Рассказывал им новости и, конечно, заводил патефон.
И вот он я, снова замер, ушел в воспоминание, хотя дверь на замке и я давно могу двинуться в путь. А сам сижу у подъезда на пне и мечтаю. Конечно, все дело в дожде. Ладно, в путь!
И вот он я, снова замер, ушел в воспоминание, хотя дверь на замке и я давно могу двинуться в путь. А сам сижу у подъезда на пне и мечтаю. Конечно, все дело в дожде. Ладно, в путь!
Скамейку у подъезда я восстанавливать не стал, почему-то это причиняет боль видеть широкую, длинную скамью возле дома. Пень дело другое; пришел, передохнул и по делам.
Без дела я не рассиживаюсь, да я бы с тоски пропал. Хандрить мне нельзя никак, я ведь один, обо мне некому позаботиться. Вот, я себя и берегу, лелею, как раньше делала мама. От больных воспоминаний берегу себя в первую очередь.
Мама у меня внутри, она всегда со мной. Наблюдает, как я готовлю себе еду, как умываюсь по утрам. Конечно, она не сердится из-за того, что я не всегда умываюсь по утрам. За водой ходить приходится к реке, это почти километр, вот я и экономлю ее при случае. Но стараюсь держать себя в форме, звериное обличье мне ни к чему. Я даже бреюсь постоянно, благо недостатка в лезвиях не испытываю. Кстати сегодня в магазине и лезвий возьму.
Я тут понял кое-что про деньги, они опасная штука, с ними так и хочется всего накупить; сколько бы их ни было, все равно в кошельке очень быстро ни копейки не остается. Вот и сейчас кроме туфель, лезвия придется купить, пакет, какой-нибудь обязательно.
За деньгами я хожу к соседке, в квартиру, что как раз над моей.
Тетя Света, вы где, я за деньгами пришел.
У нее в квартире я устроил банк, здесь все мои сбережения.
Я в магазин за покупками. Вам что-нибудь взять? Посуду? И журнальчиков? Газету с кроссвордами? Хорошо, я куплю.
Коробки здесь повсюду. Две комнаты и зал заставлены полностью. Коробки из-под телевизоров. В зале коробки с деньгами мятыми. Я набивал их, трамбуя, без особой вежливости. Вперемешку десятки, сотни, тысячи, всех мастей купюры. В спальне, что у тети Светы без окна, в темнушке, как она говорила, коробки с аккуратно упакованными пачками не русских денег, там доллары и евро. В комнате с окном, которое выходит во двор, стоят коробки с нашими деньгами, тоже аккуратно упакованными в пачки. Купюры тут все новенькие, свежие, они еще не потеряли запах краски.
Теть Свет, я вам, давайте, еще пару горшков под цветы куплю. Ваши цветы уже нужно рассаживать; я знаю, как, вы ведь меня научили.
Пакет под деньги? Нет, столько брать с собой я не буду, зачем продавцов баловать, мне ведь жить и жить.
Михаил Степаныч, постучу ему в окно, как всегда. Он на первом жил. Ну, как дождик? Вот! Все оживает. Вон и калина ваша, видите, что вытворяет? Ну и пусть ягод не было в этом году, они будут. Да ведь они и были, побило их только, когда разлеталась по двору крыша. Поломало деревце, но оно живое, выстояло жару, оно еще зацветет.
А я за обувкой в магазин собрался. Ну и пусть, что мои совсем еще новые, а может новые какие привезли.
Тетя Света, Михаил Степаныч, где вы, куда же вы все подевались? Как же тяжело то одному, хоть кто-нибудь бы выжил со мной. Что я такое, кто такой, что оставлен вашим сторожем. Потому-то и разобрал я скамейку у подъезда своего. И засыпало то место песком, и трава на том месте выросла.
Они обязательно бы что-нибудь заказали, они всегда просили купить им то, да се, если мне вдруг по пути было. Я не говорил им, что мне всегда по пути. Я ведь специально выполнял поручения их, чтобы дома они посидели, не напрягались. У них-то дела серьезные, а я так, без дела слонялся. Вот и старался угодить нормальным людям. Меня и поминали всегда добрым словом, сходи. Алеша, за минералочкой или за соком. Не пойдешь ли ты сегодня через рынок, чайку бы и сигарет купил. А я рад стараться.
Меня и встречали всегда с миром, к столу приглашали, заботились. К Светлане Тарасовне я как-то вечером зашел, а у них праздник, как она за день перед этим обещала, когда я ей картошку и банки с солониной из гаража носил. За один раз все принести не смог, пришлось сходить в гараж еще два раза. Денег-то на автобус она только на один рейс дала.
Так вот, чтобы гости гамом и шумом своим не мешали мне ужинать, она усадила меня на кухне, картошечкой с луком накормила. Я ей помог еще нарезать рыбку копченую и колбасу. Она и мне отрезала немного колбаски, только ливерной.
Очень вкусно покушал. Я не сказал Светлане Тарасовне, что половину рыбины одной копченой я не порезал гостям, вернее я порезал ее, но съел сам, очень аппетитно она пахла. Я и вина без спросу выпил, бутылки ведь тоже мне пришлось открывать. Я откупоривал их штопором и с каждой пробу снимал. Ну, тетя Света была уже слегка пьяненькая, да и выходила-то она из-за стола, где гости ее, были уже под мушкой. Потому, наверно, она и не замечала, что и от меня запашок идет.