В палатку заглянул человек в выцветшей штормовке, а потом решительно прошёл к столу и плюхнулся на лавку:
Фросин, представился он, увидев незнакомых людей. Заметив Волошина, кивнул ему головой, Извините, только вернулся и сразу к вам!
« Не ладят, видно, между собой!» уточнил для себя следователь.
Я веду дело Холодова, а это участковый Кузьмин. Знакомы, наверно? Что скажете, Иван Ильич? поинтересовался Черкашин.
Ну, если дело только за мной. Саша тогда в верховьях Нидукана работал. Ну, километрах в десяти повыше Понырей, Фросин посмотрел на Демидова, Так ведь?
Да, было такое! кивнул бородач, Со мной ещё двое рабочих на маршруте шурфы били, уточнил он, И я до сих пор уверен, что угольные пласты залегают среди стратифицированных вулканотеригенных образований!
Ну, это ещё доказать надо! вспыхнул Фросин.
Докажу! набычился Демидов и обиженно отвернулся в сторону.
Давайте по делу! разрядил обстановку Черкашин.
Я по делу. Холодов попросился у меня к Саше. Хочу, мол, наверстать упущенное, в техникум геологический поступать. А он, говорит, геолог от бога, многому меня научить может. Я и подумал, чего его на базе держать? Образцы перебирать любой сможет, а Вадька, может, и в самом деле на свою работу по-другому посмотрел! Вот и отпустил его, на свою голову!
Когда это было? спросил Кузьмин.
В среду, как раз пять дней назад.
Днём?
Да, днём, но ушёл он только к вечеру. Я, говорит, дорогу, как своих пять пальцев знаю! Мне тогда интересным показалось: откуда знает?
Понятно. Много народу в Понырях? вопрос Черкашина был адресован Зубову.
Да нет, немного! Три промысловика с семьями, сторож в заготконторе, да на метеостанции двое, мужчина с женщиной: то ли муж с женой, то ли так, по работе.
Так, давайте перерыв устроим, а потом мы с майором Кузьминым с каждым из вас по отдельности поговорим, договорились? решил действовать по-другому Черкашин.
Волошин поднялся из-за стола:
Николай Иванович, посмотрел он на следователя, Я на правах начальства отдам кое-какие распоряжения? Вертолёт только утром улетит, поэтому пилотов устроить надо, да и в целом обстановку по разведке из первых уст узнать. Раз уж я здесь! Кстати, Волошин обратился к участковому, Вы как, остаётесь? А то я утром тоже отбываю. Время дорого, знаете!
Остаюсь, Егор Кузьмич! Моё время оценивается количеством несовершённых преступлений.
Шёл июнь 1989 года.
В апреле закончилась Всесоюзная перепись населения, и по итогам её численность Советского Союза составляла 286 миллионов 717 тысяч человек.
Кто-то рождался, кто-то умирал. Вот и здесь, в глухой и почти никому неизвестной Сыверме, шла своя размеренная, далёкая от великих потрясений, жизнь. Шумела тысячелетняя тайга, гнулись от проливных дождей сочные травы, и взбесившиеся после ливней реки захлёстывались на перекатах, смывая всё на своём пути. А вечерами неистребимый гнус упоённо набрасывался на всё живое. И не было от него ни спасения, ни укрытий.
2. На бывшей фактории
Вот она избушка старого Тыманчи! Черкашин постоял возле почти развалившегося строения. Надо же, даже бревно сохранилось! Трухлявое, почерневшее, но ещё лежит! Вспомнился старик с его трубкой, хитрые с прищуром глаза, маленькие с проступающими жилами руки. Сколько лет прошло!
Воспоминания? спросил Кузьмин.
Да вот, вспомнилось что-то!
Черкашин с участковым решили прогуляться по бывшей фактории. Бывшей. Вот справа от избушки Тыманчи добротный ещё дом, в котором, несомненно, живёт кто-то из промысловиков, дальше ещё один, потом ещё.
Сколько людей осталось в деревне? уточнил следователь.
Трое промысловиков с семьями, метеорологи, ну, и геологи в своём лагере. Ах, да, ещё сторож в заготконторе! Сейчас тебе скажу, Кузьмин открыл полевую сумку, Вот! Нефёдов Александр, пятьдесят лет, жена и один ребёнок. Сын на лето приезжает к родителям, а живёт у тётки в Туруханске. Там и учится. Дальше Старостин Антон, сорок пять лет, женат, но детей нет. И Сорокин Фёдор, пятьдесят один год, жена, двое сыновей живут в интернате, в районе.
А сторож?
Сторож. Вот и сторож! Двигун Матвей. Пришлый, не здешний. Работает уже лет пять. Прибыл откуда-то с Дальнего Востока. Добровольно остался в заготконторе. Ехать, говорит, некуда.
Вон видишь, на пригорке сруб разваленный? показал рукой Черкашин, как бы пропустив мимо ушей ответ участкового, Это и есть моё родовое гнездо, так сказать! Мать здесь родилась, отсюда и увёз её отец перед самой войной.
Вон видишь, на пригорке сруб разваленный? показал рукой Черкашин, как бы пропустив мимо ушей ответ участкового, Это и есть моё родовое гнездо, так сказать! Мать здесь родилась, отсюда и увёз её отец перед самой войной.
А ты с какого года, Николай Иванович? поинтересовался Кузьмин.
С сорок шестого. Как отец с фронта пришёл, аккурат через год и я появился! А ты?
С сорок первого. Отец меня так и не видел.
Они бродили по пустой, единственной улице деревушки, и Черкашин рассказывал участковому о старике Тыманче, о бабке с дедом, о ночных страхах тёмными ночами.
Кстати, ты слышал что-нибудь о Золотом Дялунче? посмотрел на участкового следователь.
Это ты о божке тунгусском?
Ну, да!
Эта легенда не один десяток лет людям голову мутит, а то и сотню! О ней с детства каждый тунгус знает, и не только тунгус. Да вот найти никто не может. Я так думаю, что сказка это. Ведь не видел никто: как выглядит, большой, маленький ли.
Ну, да, Черкашин не стал заострять этот вопрос, А давай-ка мы с тобой сторожа посетим, как думаешь?
Давай, сам тебе хотел предложить! оживился участковый.
Сторож был на месте. Крепкий мужик, этот Двигун, мускулистый! Он исподлобья посмотрел на подходивших Черкашина с Кузьминым. Неохотно поднялся с крыльца, на котором курил. Чуть смутила форма участкового, но быстро взял себя в руки, расслабился.
Похоже, имел что-то с законом! Впрочем, форма, особенно милицейская, всегда вызывает чувство тревоги, если даже и за душой никакого греха нет. Это Черкашин знал по своему опыту.
Матвей, Кузьмин кашлянул, не знаю как по батюшке.
Егорыч.
Матвей Егорыч, мы по делу. Знаешь, наверно, по какому! Ты ведь здесь всё это время. Может, видел чего, слышал? Это следователь из Красноярска, кивнул он на Черкашина.
В дом? спросил Двигун.
Да нет, спасибо! отказался Черкашин, Здесь посидим, на крылечке, не против?
Сторож достал ещё одну папиросу. Несколько раз чиркнул спичкой.
А что я могу увидеть? начал он, глубоко затянувшись, Никуда не хожу, ни с кем не общаюсь. Продукты пока есть. Разве что за водой до родника.
А в среду видел кого из геологов, Черкашин наблюдал за Двигуном, хотя бы из окна?
Нет, у них лагерь внизу, сами знаете!
У вас заготконторовская лодка на берегу, не унимался следователь.
Да, есть лодка. Только я ей почти не пользуюсь. До Тумбенчи почти сотня километров, далековато для моторки! А по Нидукану на полпути перекаты, не пройдёшь. Так что плавсредство либо оставлять надо в укромном месте, либо волоком по берегу пару километров выбор небольшой! А если и пройдёшь, по Тумбенче ещё с десяток километров до фактории. Вот и получается, что один бензин дороже встанет всей покупки в магазине!
Да, далековато. подтвердил Кузьмин.
Есть знакомые среди геологов? Черкашину не понравились ни ответ Двигуна, ни его равнодушие к происшествию. Ведь в одном месте живут. Человек пропал, не пуговица!
Знакомых нет. А зачем? У них своё дело, у меня своё.
Понятно.
Черкашин поднялся с крыльца, помог Кузьмину.
Ладно, Матвей Егорыч, мы не прощаемся. В любом случае встретиться ещё придётся.
Встретимся, отчего же. с полным равнодушием отозвался Двигун.
На обратном пути Черкашин с Кузьминым ещё раз остановились возле развалин избушки тунгуса Тыманчи.
Что думаешь?
Не знаю, подумав, ответил участковый, Не договаривает чего-то, мне кажется. Знаешь, Николай Иванович, прокачусь-ка я до фактории с этим сторожем! Тем более мне там на участок надо, недели две не был. Заодно с одним недоразумением разберусь.
А что?
Да скандал на пристани был. Сам знаешь, что пассажирские катера до Туры редко ходят. Вот одна мадам и закатила истерику за долгое ожидание, жалобу написала. Ладно, разберусь!
Ну, давай! Да и к этому Двигуну присмотрись.
Это само собой!
А я пропажей Холодова займусь, пора. Созрели, поди, наши свидетели!
Говорят, ещё в стародавние времена мангазейские казаки, впервые пришедшие в эти края, поставили на берегу Нидукана одинокое зимовьё. А затем ушли далее, на Якутские земли для объясачивания новых подданных «царя всея Руси».
Грузы из кочей и дощаников приходилось переносить в лодки, которые проводили по озерам и протокам непосредственно к волоковому участку пути. Затем грузы «волокли» на тележках или переносили «на себе». Далее вновь помещали их на лодки и плыли по системе озер и проток в неизвестные края.