Отец в ответ только махнул рукой и ушел к себе.
В отличие от своей супруги, не расстававшейся этой осенью с книгой Иова и находившей в происходящем религиозный смысл (мать считала, что у России, по всей видимости, есть некая искупительная миссия в этих посылаемых на ее долю неслучайных испытаниях), Александр Михайлович воспринимал все иначе. Он не видел в происходящем религиозного подтекста и, будучи человеком деятельным и прагматичным, искал варианты спасения семьи.
В середине декабря Александр Михайлович завел разговор об эмиграции объявил домашним, что он все подготовил к отъезду и что до конца года им нужно уехать из России.
Выслушав отца, Ольга решительно заявила, что она никуда не поедет.
Александр Михайлович покачал головой:
Оля, надо ехать, я все устроил. Поедем в Берлин, а там посмотрим. Прошу тебя, подумай хотя бы о сестре!
Ольга вздохнула: уехать сейчас, когда от Сергея нет никаких известий? Это невозможно!
Я не поеду, отрезала Ольга. Вы поезжайте, я остаюсь.
Мать смотрела на старшую дочь зная ее характер, понимала, что уговаривать упрямую Оленьку бесполезно вы хоть режьте ее! не отступится.
Тогда будет так, как скажет Ксюта, рассудил отец. Ольга сделала выбор, но у Ксюты своя жизнь.
Ксения сжалась домашние смотрели на нее, ожидая ответа, а она была не готова взять на себя миссию вершителя судеб.
Я думаю, что если Оля остается, то и нам нужно, наконец сказала Ксения, в трудные времена надо держаться вместе.
Значит, мы все остаемся, заключила мать.
Ну, так тому и быть, пожал плечами отец.
В тот зимний вечер, когда, как потом оказалось, решилась их судьба, они все вместе сели пить чай. Ксения играла на рояле, Ольга пела.
На улице шел снег, а в окна уже заглядывала зима и будущие потрясения.
* * *От Сергея по-прежнему не было известий. Ольга тосковала и отчасти находила утешение в картине Сергея держала ее в руках, разговаривала с ней, словно бы картина эта была иконой и неким сакральным, связующим их с Сергеем предметом.
Тогда в октябре, зарисовывая полотно, видя, как постепенно, мазок за мазком, волшебный свет тускнеет и гаснет под ее рукой, Ольга чувствовала настоящее отчаяние; и позже, когда пронизанная светом незнакомка на картине окончательно исчезла, Ольга какое-то время не могла соотносить новое изображение нелепой птицы с бесценным полотном. Однако вскоре она научилась смотреть поверх нанесенного слоя, научилась мысленно счищать наносное и лишнее, проникать вглубь полотна и видеть тот самый необыкновенный свет, мастерски переданный старым мастером. Со временем, запечатленная у окна незнакомка, стала для Ольги все равно что подругой или сестрой она так же стояла у окна, всматриваясь куда-то в даль, как это днями напролет делала и Ольга, высматривая Сергея.
Отсыпал снегами декабрь, и год, такой сложный, никем пока непонятый, уходил.
Этот новогодний вечер не был похож на праздник впервые в доме Ларичевых не было шумной суеты, праздничных приготовлений, наряженной елки. Отец приболел, мать переживала за него, и спать старшие Ларичевы ушли непривычно рано. В холодной, нетопленой гостиной остались только сестры с лохматенькой Нелли.
Ольга разжигала печку, чтобы обогреть комнату, когда прозвенел дверной звонок. Ксения помчалась в прихожую и вскоре вернулась в комнату.
Оля, к тебе пришли!
Кто?! ахнула Ольга, первым делом подумав о Сергее.
Твой давний поклонник Клинский, тихо сказала Ксения, ты еще замуж за него собиралась, что, неужели не помнишь?
Ольга и ответить не успела, как в комнату заглянул безнадежно забытый ею кавалер из казавшегося теперь таким далеким прошлого.
Но ей, в сущности, и вспоминать-то было нечего с тридцатилетним Евгением Клинским ее особенно ничего не связывало, разве что он за ней когда-то ухаживал, а она в шутку делала вид, что принимает его ухаживания, но было это все задолго до встречи с Сергеем.
Евгений ей вообще никогда не нравился, и дело было даже не в его заурядной наружности (у Евгения Клинского была такая внешность, словно бы ему при рождении кто-то провел ластиком по лицу и стер какие бы то ни было индивидуальные признаки размыл, приглушил черты лица, сделав его совершенно незапоминающимся); Ольгу отталкивало поведение этого человека, его манера держаться, его отношение к людям. Внешнюю блеклость Клинский компенсировал другим в нем с избытком присутствовала ирония, самоуверенность и поразительное умение все и всегда обернуть себе на пользу (кстати, эту особенность Евгений, один из лучших адвокатов города, прекрасно использовал в своей профессии).
Какая же вы легкомысленная, Оленька! с насмешкой сказал Клинский, входя в гостиную. Замуж за меня собирались, в итоге вышли за другого, потом стали жить с третьим, до чего же ветреная барышня!
А, это вы! сморщилась Ольга. Так вы явились читать мне нотации?
Ну помилуйте, Леля, кого заинтересуешь нотациями? хмыкнул Клинский. Я пришел поздравить вас с Новым годом, принес вам продукты.
Он поставил на стол увесистый мешок и деловито перечислил:
Здесь сахар, крупа, масло, окорок и даже шоколад.
Ольга бросила на Клинского мрачный взгляд и ответила с убийственной иронией:
Это все лишнее: и крупа, и окорок, и «даже шоколад»! Заберите, пожалуйста, и больше не носите. Мы не голодаем!
Гордая, значит? усмехнулся Клинский. Ну-ну, не пожалейте, Оленька.
Он развернулся и вышел из комнаты.
Ух, как ты его срезала! улыбнулась Ксения.
Ненавижу таких, как он! Знаешь, он совершенно непотопляемый, этот тип прекрасно устроится при любых режимах и останется самодовольным и сытым. И профессия у него подходящая адвокат! Про него говорят, что он черта оправдает, если тот ему хорошо заплатит.
От такого, как он, принять окорок с шоколадом последнее дело. Хотя, может, и надо было взять у него продукты, вздохнула Ольга, родители бы поели. Что ж ладно!
Ольга растопила печь, погладила крутившуюся рядом Нелли и подмигнула Ксении:
Ну что, сестра, будем с тобой вдвоем встречать Новый год? Правда, стол у нас скудный, ни окорока, ни, что ты будешь делать, шоколада! Но у нас есть хлеб, картошка и дрянь-селедка, живем, сестрица! А главное, у нас есть мамина вишневая наливка!
Сестры расположились на своем любимом широченном подоконнике; простенькая новогодняя закуска, рюмочки с наливкой, слабенький чай в чашке у Ксюты, желудевый кофе у Ольги.
За окнами хлопьями валил снег, через мост переходили какие-то люди в шинелях и с ружьями.
Сейчас бы положить на тарелку кусок любимого «Пирога Двенадцатой ночи», с засахаренной, огромной с дом! вишней! Кладешь вишню в рот, а она тает-тает, улыбнулась Ольга. Сколько себя помню, мы всегда заказывали этот пирог на Рождество и Новый год! А теперь кондитерская наша закрыта, может статься, что и навсегда. Эх, вернуться бы в прошлое, я бы у них съела все пироги, а уж кофе напилась на всю жизнь, целую реку бы выдула. Ах, Ксюта, какая это радость сидеть в кондитерской, пить кофе и просто глазеть в окно. Так подумать, жизнь вообще состоит из маленьких радостей и большой беды!
От Сережи так и нет известий? тихо спросила Ксения. Беспокоишься за него?
Ольга сникла, о Сергее она знала лишь, что он где-то на Дону с Белой армией.
Да, переживаю, потому что знаю он не станет себя беречь, Ольга махом опрокинула рюмку с настойкой. Сергей заблудившийся в веках рыцарь, и он, конечно, будет сражаться до конца. А ты, Ксюта, беспокоишься за Колю?
Я боюсь за него! кивнула Ксения. Они с Сергеем оба рыцари, просто верят в разное, сражаются каждый за свою правду и умереть готовы каждый за свое, но суть у них одна и та же.
Ольга проводила глазами очередной отряд красноармейцев с ружьями, переходивших мост, и покачала головой:
Что же это за правда такая, что у каждого она своя? Так не может быть, не должно, правда одна безотносительная, абсолютная!
И в чем она? вздохнула Ксения.
Ольга горько улыбнулась:
Вот этого я не знаю!
Потрескивало пламя в печи, за окнами разыгрывалась уже настоящая вьюга.
Ольга глотнула кофе, такой горький, что, казалось, горше этой желудевой пакости уж ничего не бывает, и поежилась несмотря на печь, в комнате все равно было холодно.
Ксюта поправила сползшую с плеча сестры шаль:
Все хочу спросить, Оленька, где твой крест?
Отдала Сергею.
Так надо купить тебе новый, вскинулась Ксения, хочешь, я завтра в церковь
Я больше не верю в это, решительно прервала Ольга, Этот ваш Бог Кого и от чего он уберег?! Не верю в него. Кончено!
Какие страшные слова, ахнула Ксения, Оленька, тебе не надо больше пить маминой наливки!