Димон посчитал, что молчание гарантирует ему неприкосновенность, и спокойно шел своей дорогой. Но Юрий, смекнув, что Артема и Дениса ему не достать, решил отыграться на Димоне. Он схватил его за рубашку и с силой рванул на себя. Швы и пуговицы затрещали. Димон вскрикнул.
Отвали от него, козел! оскалился Артем, размахивая кулаками, но не сходя с места.
Денис подбежал к алкашу сзади и отвесил пенделя. Тот попытался использовать свободную руку, чтобы схватить его. Маневр не удался. Денис отбежал подальше туда, где Артем собирал с земли щебенку.
Па-адем со мной, щ-щ-щенок, прорычал Юрий Димону, который отчаянно вырывался.
Отпустил его, мразь! выкрикнул Артем, подняв руку для запуска первой боеголовки. Последний раз предупреждаю!
Но Юрий не обращал внимания. Он пытался тащить куда-то свою жертву, а Димон вопил и пинал алкаша ногами по коленям.
На дядь Юру один за другим посыпались камни. Из первой десятки в цель попали один или два. Остальные либо пролетели мимо, либо угодили в Димона. Но метатели вошли во вкус, приблизились к Юрию и принялись кидаться щебенкой почти в упор. Камни били в лицо и голову. Когда один попал в глазное яблоко, дядь Юра взвыл от боли и отпустил пленника.
Алкоголик принялся оглушительно орать фальцетом. Он хватался за лицо обеими руками и корчился, словно его черти поджаривали на адской сковородке.
Вы мне глаз выбили! кричал он голосом, которого сам не узнавал. Выбили глаз, подонки! Твари!
Чтобы закрепить позорное поражение противника, Артем набрал горсть пыли с крошечными осколками асфальта. С криком: «Н-н-н-н-на!» он швырнул горсть дядь Юре в лицо.
Новый вскрик боли. Юрий согнулся пополам, не удержал равновесие и рухнул в лопухи у забора. Но Артему показалось, что и этого мало, и он несколько раз пнул его в ребра носком ботинка.
Когда они оказались в своем дворе, Димона уже высматривала на балконе мать. Ее лицо опухло от слез, которые лились ручьем.
10
Ублюдочные дети едва не выбили Юрию глаз. Острый кусок щебня разорвал нижнее веко. Боль была адская. Пришлось обратиться в травмпункт, чтоб заштопали.
Теперь он сидел в продавленном, затертом задницами кресле у себя дома. За окном стемнело. В голове не было ни одной мысли. Он окончательно отупел не то от анестетика, не то от протрезвления. А выпить-то было нечего. Деньги жены недавно закончились, а больше взять негде. Нет денег нет бухла. И дворовые приятели в тот день не собрались как назло.
А еще Юрию нечего было есть. Он уже давно не покупал еду. Довольствовался скудной общаковой закусью из хлеба, шпрот и просроченной колбасы. Временами желудок скручивало так, что хотелось сдохнуть.
Так, в тупом оцепенении, минул вечер. Юрий время от времени впадал в дрему.
Около полуночи хлопнула дверь подъезда.
Он узнал шаги. Это были те самые, которые он услышал, вернувшись с дачи, где обнаружил пустую могилу жены. Тяжеленная, медлительная, шаркающая поступь. Нет, старики и старухи так не шаркают. Люди так шаркать не могут, как бы больны и немощны они ни были. Это словно не ноги, а деревянные колодки, обернутые чем-то мягким.
И они, мать их, снова поднимались по ступеням! Поднимались к нему, на пятый этаж. Чтобы снова, мать их так, стоять у его двери и и издавать эти мерзкие звуки. Этот клокочущий хрип.
В ту, первую, ночь оно торчало там и лапало дверь. Не скребло, а лапало. Словно что-то искало ощупью.
Юре не удалось разглядеть в глазок, кто или что это было: в подъезде не горел свет.
Но оно там было вот что самое главное. И чего-то хотело. А с первыми лучами солнца ушло. Юрий хотел выглянуть с балкона и посмотреть, но не сумел побороть страх.
Он надеялся, что это галлюцинации.
Но вот, оно пришло опять. Шаги гулким молотом эха ударяют по стенам подъезда.
Останавливаются. Здесь, совсем рядом.
Ждет. Так ждет человек, чтобы ему открыли, когда он нажал кнопку звонка.
Юрий смотрит из своего кресла на дверь. Не двигается.
В дверь стукнули. Один раз. Рука ударила и упала. Повисла.
Может быть, впустить его и покончить с этим? Может быть, это какой-нибудь знакомый алкаш пришел с бутылкой самогонки и банкой шпрот? Может быть, он просто в таком состоянии, что не получается даже постучать по-человечески?
«Не открывай. Не открывай. Не открывай», отстукивает распухшее сердце.
Не шевелись вообще! Пусть оно не знает, дома ты или нет. Пускай думает, что тебя здесь нет! Пусть уйдет туда, откуда пришло, и больше не возвращается!
Еще раз стук. Один.
Юрий поднялся с кресла. Комья страха забили горло. Стало нечем дышать. Он открывал и закрывал рот, не зная, что делать.
Стук.
Дверь скрипнула.
Эта сволочь прислонилась к хлипкой двери! Она прислушивается. Хочет узнать, есть ли кто дома.
Кто там?! орет Юрий. Голос срывается на бабий визг.
В ответ снова стук. Потом еще.
Хрип.
Кто там? повторяет Юрий. Что тебе надо?
Стук.
Пошел вон!
Стук.
Отвали от меня, блядь! Изо рта Юрия брызжет слюна. Он сжимает кулаки и принимается лупить душный, гнетущий мрак.
Стук.
Дверь вздрагивает. С косяка сыплется отвалившаяся побелка.
Оно таранит дверь. Обрушивается на нее. Но не как человек, который напрягает мускулы, а как мешок с картошкой. Как мертвое тело.
Снова сыплется побелка.
Опять стук.
Хоть бы сосед какой вышел на площадку. Или говнари пришли поиграть на гитаре.
Юра поднялся и включил телевизор. Антенна с трудом ловила два канала первый и второй. На первом светили задницами какие-то поп-звезды. Сойдет. Сделал звук погромче. Задницы-то ничего. Все лучше, чем рожа пьяного Ельцина. Развалил страну, мудак
Стук.
Представь себе, что этого нет. Это все твоя галлюцинация. Просто хреновы галюники
Выпрыгнуть в окно? По ящику в криминальных хрониках показывали, так мужик слинял от ментов во время следственного эксперимента. Сиганул с балкона и деру. Никто его до сих пор так и не нашел. Хотя там был, конечно, не пятый этаж, а третий.
Ну, допустим, у тебя получится не покалечиться. А дальше-то что? Ну, вернешься ты домой. А эта гадина следующей же ночью опять придет тебя изводить
Стук.
Нет, если дело дойдет до выноса двери, то по-другому уже никак. Но пока вроде не выносит, просто стучит и запугивает.
Сильный стук. Звук сыплющейся побелки.
Твою ж мать! Неужели придется привыкать к этому аду? А если ты будешь поздно возвращаться домой после попойки, а оно тебя уже будет поджидать?
Стук. Глаз дергается, словно в ответ.
Внизу, надрывно рыдая ржавой пружиной, открывается дверь подъезда. Возня, голоса. Кто-то матерится сквозь зубы.
Заноси осторожнее, гроб не поцарапай, слышны обрывки разговоров.
Видно, помер дед с четвертого этажа. Завтра-послезавтра хоронить будут. Его внучок был среди тех, кому Юрий готов был открутить яйца и оторвать головы.
С лестничной площадки донесся шорох.
Процессия, гремя деревянным ящиком по перилам и матерясь, поднялась на четвертый этаж и скрылась в квартире. Было слышно, как внизу двигают мебель.
Оно скользнуло вниз по лестнице. Как змея. Внизу что-то хлопнуло. Дверь подъезда так не хлопает. Значит, другая дверь в заброшенное техническое помещение. Там коммуникации и всякий хлам.
Через некоторое время люди, притащившие гроб, ушли. Несколько минут подъезд наполняла могильная тишина.
Потом тяжелые, деревянные шаги, поднимающиеся по лестнице.
11
Дед Димона умер в больнице. Рак. Умирал недолго, но мучительно. Мать постоянно плакала. Количество сигарет, выкуренных за последние дни отцом, перевалило за тысячу.
Самого Димона в дни перед похоронами никуда не выпускали. И вовсе не потому, что родителям была нужна его помощь, не путался бы под ногами, и слава богу, делов-то. Но в такое время лишняя головная боль совсем не к месту: где он ошивается? не похитили ли его продавцы человеческих органов? не избили ли хулиганы? Каждый раз, когда он уходил играть с Денисом и Артемом, мать строгим голосом напоминала ему, чтоб возвращался вовремя и не совался дальше соседних двух дворов. И он с ангельски покорным личиком обещал делать все так, как она сказала. И она, конечно, знала, что он врет.
Ей не слишком нравилась компания сына, а именно Артемка. Было в нем что-то хитрое, лукавое. Как говаривал дедушка, еще будучи здоров, хитрожопый маленький засранец. Тете Тане казалось неестественным, что одиннадцатилетний мальчишка врет напропалую и искусно обменивает свои плохие игрушки на чужие хорошие. И братец его якшался со всяким отребьем. Соберутся в подъезде вечером, курят, заплевывают пол, ржут в голос, матерятся. Скоты, одним словом
В те дни родители Димона не имели ни малейшего желания разыскивать сына по подворотням, дворам бараков и заброшенным дачам. Поэтому они просто запретили ему выходить из дома. Только пару раз послали за хлебом.