Миледи заслужила эту кончину Заслужила Вот только почему в последнее время я не могу выкинуть её из головы? Что-то угнетает меня при мысли о ней, как будто мраморная могильная плита постепенно опускается на сердце и давит своей гнетущей тяжестью. Почему мне никак не отделаться от этого ощущения? Ведь мы поступили правильно: леди Винтер преступница и падшая женщина, рано или поздно она должна была быть казнена. Вот только понимание этого ничего не меняет это чувство, которому название я дать пока не могу, продолжает тяготить меня и отравлять существование.
С того самого дня, когда была казнена моя жена, даже еда и вино потеряли для меня вкус, и всё многообразие красок этого мира померкло. Мне казалось, что меч палача избавит меня навсегда от этой женщины, но я жестоко ошибался, ведь не так-то просто позабыть и вырвать из сердца ту, кто была тебе женой, кого ты любил И кого ты сам же уничтожил, чтобы это напоминание о твоей не-безупречности больше не отравляло взора. Позорное пятно с родового герба оказалось проще вырезать навсегда, чем смыть. Художник без сожалений бросает в пылающую печь свою откровенно бездарную картину. Увидев своё уродство в зеркале, это самое зеркало стремишься разбить на множество мелких осколков, истолочь всё в порошок. Вернувший себе свой титул граф Оливье де Ла Фер, называемый также благородным Атосом, и дважды убивший свою жену, хоть и свершалось это второе убийство не моими руками Воплощение чести, благородства и порядочности в глазах многих Не потому ли убил я миледи, что она была истинным моим зеркалом: совершенно не тем, в которое я смотрюсь по утрам? Моим настоящим зеркалом, отражающим порождение моего поступка на той июльской охоте
Всю дорогу до моих владений сомнительная мысль терзала меня, не оставляя в покое ни на минуту, словно преследуя А вдруг она такой стала из-за меня? Ведь тогда, много лет назад, я повесил её, ни в чем не разобравшись Нет, что за мысли?! Я своими глазами видел метку воровки на её плече! Раз заклеймена, значит, преступница!
«А вдруг её клеймили без суда? раздался в моих мыслях голос совести. Так, как поступил ты, повесив ее?» Но я верю в справедливость французского правосудия
«Справедливость? Не смеши. Нынче всё продается и покупается, а уже тем более это успевшее извратиться правосудие, от которого одно название и осталось! Ты повесил её, ни в чём не разобравшись, а потом ещё и казнил её за то зло, что она совершила из-за тебя! ответила мне совесть. Кто после этого преступник?!»
Чёрт подери, да как эта совесть может утверждать, что Анна озлобилась из-за меня, если неизвестно, что творилось в её душе до того, как я повесил её?! Возможно, она лишь прикидывалась невинным ангелом, а у самой душа чернее грязи под ногами бродяг!
«Чернее грязи? отозвался мой малоприятный невидимый собеседник. А ты вспомни, как светились счастьем её глаза Если её и клеймили справедливо, то я уверена: она хотела жить иначе». Голос совести затих, а я замер, обескураженный внезапным осознанием произошедшего. Выходит, что я совсем не жертва А палач! Анна умерла из-за меня! А ведь я так её любил!..
И люблю до сих пор. Внезапно я понял это, от чего мне стало хуже в разы. Я предал её, совершил чудовищный поступок! Как я мог?! Предал свою любовь
И ведь ничего уже исправить нельзя
«Анна, прости! Господи, я бы всё отдал, только бы повернуть вспять неумолимое время и вернуться в прошлое, чтобы никогда не совершать того жестокого и несправедливого поступка, погубившего Анну де Бэйль и породившего леди Винтер» так я думал всю дорогу до своего замка, не глядя по сторонам и оставаясь абсолютно равнодушным к великолепию зимнего пейзажа. Не радовал он больше моего взора, как когда-то, в детстве и юности.
Жизнь потеряла всю остроту и красоту для меня в день той злосчастной июльской охоты много лет назад, со дня казни Анны эта жизнь стала для меня омерзительной. Облегчения от бремени, которое я надеялся наконец-то обрести после смерти Миледи, не наступило. Теперь в груди словно образовалась зияющая выжженная дыра, не перестающая кровоточить и по сей день.
Напрасно я думал, что, свершив возмездие в отношении своей преступной жены, смогу отделаться от неё. Мёртвой эта женщина была даже в тысячу раз страшнее, чем когда она дышала одним со мной воздухом и поднимала глаза к голубому небу над нашими головами, щурилась от слишком яркого солнца Теперь, когда Анна кормит собою рыб в реке, над ней больше не имеют никакой власти старость, болезни, нищета и смерть. Ничего из этого теперь ей не страшно. Даже мёртвая, она мстит мне, врезавшись навечно в память такой, какой я видел Анну в последнюю ночь её жизни: молодой и прекрасной женщиной, чьи светло-золотые волосы в беспорядке ниспадают ниже талии и голубые глаза взирают с дерзостью и отчаянной мольбой; женщиной, опасной в своей притягательности. Но это не очень-то ей помогло, когда палач буквально тащил её со связанными руками вглубь леса. И никак мне от её образа, терзающего меня, не избавиться. Я видел её черты в лице каждой встречной женщины и девушки. Особенно в блондинках. Анна никогда меня не оставляла в покое, преследуя как призрак или моя тень, став моим наваждением. Она стала самым верным плодом моего воспалённого сознания, часто являясь в кошмарных снах или после шестого бокала бургундского, дающего хотя бы временное забвение. Моё нынешнее существование полноценной жизнью никак нельзя было назвать.
Напрасно я думал, что, свершив возмездие в отношении своей преступной жены, смогу отделаться от неё. Мёртвой эта женщина была даже в тысячу раз страшнее, чем когда она дышала одним со мной воздухом и поднимала глаза к голубому небу над нашими головами, щурилась от слишком яркого солнца Теперь, когда Анна кормит собою рыб в реке, над ней больше не имеют никакой власти старость, болезни, нищета и смерть. Ничего из этого теперь ей не страшно. Даже мёртвая, она мстит мне, врезавшись навечно в память такой, какой я видел Анну в последнюю ночь её жизни: молодой и прекрасной женщиной, чьи светло-золотые волосы в беспорядке ниспадают ниже талии и голубые глаза взирают с дерзостью и отчаянной мольбой; женщиной, опасной в своей притягательности. Но это не очень-то ей помогло, когда палач буквально тащил её со связанными руками вглубь леса. И никак мне от её образа, терзающего меня, не избавиться. Я видел её черты в лице каждой встречной женщины и девушки. Особенно в блондинках. Анна никогда меня не оставляла в покое, преследуя как призрак или моя тень, став моим наваждением. Она стала самым верным плодом моего воспалённого сознания, часто являясь в кошмарных снах или после шестого бокала бургундского, дающего хотя бы временное забвение. Моё нынешнее существование полноценной жизнью никак нельзя было назвать.
Я не чувствовал себя человеком. Скорее куклой, которой управляет некто невидимый, дёргая за нити. Словно этот незримый кукловод получал какое-то злое удовольствие, наблюдая за мной оттуда, куда я стремился попасть как можно раньше. Пьяная драка в трактире, дуэль с гвардейцами его Высокопреосвященства не всё ли равно, как уходить из жизни, если смерть избавит меня от вечного ощутимого и незримого присутствия моей жены? Я слепо надеялся и верил, что смерть освободит меня от власти этой женщины, но и облачённый в тёмный балахон жнец оставался глух к моим мольбам.
Помню, на следующую ночь после казни Анны я так надрался в первом же попавшемся трактире, что заядлый пропойца в сравнении со мной выглядел бы образцом трезвости.
Бурная пьянка принесла мне лишь временное облегчение, напомнив о себе мучительным утренним похмельем. В пьяном состоянии я меньше ощущал сжирающую меня изнутри пустоту и презрение к жизни. На пьяную голову мне являлась Анна Из таверны мои друзья вынесли меня на заре, бесчувственного и плачущего, как дитя. В пьяном бреду я шептал имя своей жены, но столь бессвязно, что это походило скорее на невнятное бормотание.
Возможно, не повесь я её тогда, десять с половиной лет назад, и постарайся её понять, выслушать, поддержать Наверно, не было бы всего этого? У меня была бы семья и даже дети, была бы Анна Мы бы смогли быть счастливы вдвоём. Конечно, пришлось бы преодолевать многое: пропасть лжи, непонимания и недоверия, гордыни Вместе мы бы справились Справились бы, но я своими руками убил то, что могло быть, повесив на дереве свою жену и подготовив её гибель в Армантьере.
Многое могло сложиться по-иному, не пожертвуй я тогда Анной, выбирая между любовью и честью. Не пришлось бы бросать родовое имение, отказываться от титула и уходить в мушкетёры проливать свою кровь, топить в вине свой единственный, ничем не смываемый грех Жестокость сила разрушающая, неспособная породить ничего более, кроме себе подобного. Тьма не рождает света, добро не родится из зла. Ненависть не в силах уничтожить ненависть, насилие умножает насилие, как и грубость не исчерпывается грубостью большей. Запятнанная кровью жены родовая честь не обнимет нежно за плечи, подойдя сзади. Не прильнёт с трогательной безотчётной доверчивостью, не прикоснётся к моим губам своими, не согреет в холода и одинокими ночами. Наличие на её плече лилии можно было умело скрывать. Встреть Анна живое участие и понимание тогда, возможно, не родилась бы и Миледи, на её руках не было бы чужой крови. Анна лишь старалась соответствовать моим ожиданиям. Я обвинил её в воровстве, даже не став разбираться лишь увидев эту чёртову лилию? Она этому научилась, если вспомнить об украденных ею на балу подвесках королевы у Бэкингема. Её считали убийцей? Она сделала всё, чтобы хоть не зря считали. То дурное, что в ней стремились разглядеть, она сама взрастила и взлелеяла в себе.
Харчевня «Красная голубятня», где я отобрал у неё угрозами охранную грамоту, выданную кардиналом. У меня был тогда шанс поговорить с ней, постараться найти общий язык и прийти к пониманию, протянуть руку. Предложить и оказать ей помощь, если она её не отвергнет, расставить все точки над «i». Расспросить её о том, как же Анна получила эту лилию, и выслушать, что надо было сделать в день той злополучной охоты. Но я не сделал этого. Вместо поддержки дуло к виску.