В волнении он, как всегда, говорил на русском не чётко и неровно, хотя старался говорить лучше. Он ещё прежде объяснил, что просит говорить с ним на русском, потому что ему нужна тренировка. И обычно, когда всё спокойно, он говорил довольно чисто. Но вот почему он вдруг теперь стал волноваться, Настя поняла не сразу.
Он помолчал, молчала и Настя, не знала, что говорить и как реагировать. Её было сейчас важно одно установить связь с центром, установить связь с Ивлевым. Но Зигфрид не спешил объяснять, как и что делать в городе, он почему-то волновался всё более и вдруг сказал:
Я полюбить вас Настья
Что? спросила она и у неё всё замерло внутри, поскольку она почувствовала в этом большую угрозу для себя: «Неужели придётся, ради выполнения задания идти на связь с Зигфридом?»
Но проницательный Зигфрид, вероятно, уловил испуг Насти, потому что поспешил сказать:
Нет-нет Не бояться Нет вам бояться. Я уважать ваше чувство к Афанасию Петровичу и уважаю его тоже. Нет. Не надо думать, он посмотрел ей в глаза, Нет Просто вам знать, что очень сильно Ich liebe Sie, произнёс он по-немецки «я люблю вас» и тут же поправился: Нет, я хотеть, сказать эти слова по-русски, не по-немецки, хотел сказать, что я сильно любить вас Настя, сделал паузу и сказал уже совершенно чётко и правильно, поскольку, видимо, совершённое признание сняло некоторую часть волнения и напряжения: Я, я любить Нет-нет, я, я люблю вас Настя.
Этот короткий монолог нелегко дался Зигфриду, германскому офицеру, который, если следовать правилам, принятым с восшествия на престол люмпенов и бакалейщиков, мог просто, ничего не спрашивая и не объясняя, сделать с этой девушкой всё, что ему угодно. Но он волновался, он даже оговаривался и старался исправить оговорки, объясняясь по-русски, и Настя не могла не оценить этого душевного порыва и ещё раз убедилась в том, что этот немец не только с немецкими корнями, но и хоть с весьма отдалёнными, но русскими, не такой как все. Он не вызывал отвращения, как вся эта бескультурная, оголтелая, грубая и жестокая масса животных, что встречалась на каждом шагу в разведцентре Абвера.
Что она могла сказать? В данном случае её единственной защитой, как ей казалось, была любовь к Афанасию Петровичу, глубоко, судя по всему, что она знала, уважаемому Зигфридом. И она воспользовалась этой зашитой:
Я очень люблю Афанасия Петровича.
Моя понимай, снова разволновался Зигфрид, Я ничего не делай. Вы, Настья, быть спокоен.
И перешёл к делу.
В эти минуты Насте стало даже немножечко жаль Зигфрида, хотя он был враг, хотя может и не такой лютый, как все вокруг, но враг
И тут она вспомнила, как они первый раз приехали в эту русскую деревеньку, в которой решено было разместить разведцентр Абвера. Работы по оборудованию завершались. В деревне ещё были жители, которые обеспечивали эти работы. Но вот настал момент, когда они стали не нужны. И тогда свершилось страшное Часть из них сразу погрузили в машины и отправили куда-то, причём офицер, отправлявший колонну, сказал с плотоядной усмешкой:
Не тратьте патроны. Пусть сами выкопают яму. В ней их и засыпьте
Отправили не всех. Оставили девушек, которых солдаты потащили в сарай и оттуда вскоре донеслись отчаянные вопли и крики, которые вскоре утихли.
Зигфрид наблюдал за всем этим, не выходя из машины. Ну, допустим, жестокость германцев не знала предела. Им нужно было что-то построить. Построили. Использовали людей, а как заканчивалась стройка, уничтожали. Жестоко, бесчеловечно, преступно, но по крайней мере объяснимо ведь само нахождение центра должно быть секретно. Русские бы так не поступили, но на то мы русские, Русские Люди, а они представители носителей европейских ценностей, то есть нелюди. Но зачем надругаться?
Настя выразительно посмотрела на Зигфрида. Он сидел рядом, а на переднем сиденье был водитель. Водитель с вожделением глядел на происходящее во все глаза и плотоядно посмеивался.
Зигфрид поймал её взгляд и отвернулся к автомобильному окошку, сделав вид, что его заинтересовало совсем другое, на другом конце села.
Как же так можно?! Зачем? Но решили убить, убили бы, прошептала Настя так, чтобы не услышал водитель.
Зигфрид метнул на неё строгий взгляд и приложил палец к губам, кивнув на водителя.
Ответил же, когда они вышли из машины и остались одни:
Зачем говорить при водитель Я против такого, что был, что вы видел. Я считаю это плёх.
Зигфрид метнул на неё строгий взгляд и приложил палец к губам, кивнув на водителя.
Ответил же, когда они вышли из машины и остались одни:
Зачем говорить при водитель Я против такого, что был, что вы видел. Я считаю это плёх.
Почему же не остановили? спросила Настя.
Это нельзя. Это не поймут. Не поймут, почему я так сделал. Это, он хотел объяснить, но не находил слов: Это не по
Остановить, значит поступить не по-германски? не удержалась Настя от неосторожного замечания.
Не так, не так Это не немцы, это, он, видимо, опасался сказать резко: Это те, кто воспитан теперь перед войной, и наконец выдавил: Это не настоящие немцы.
Больше он ничего не сказал, ведь тогда он ещё не добился от Насти признания в том, что она советская разведчица, хотя и понимал, что это так, а потому позволил себе откровенность.
Но для Насти тот разговор имел большое значение. Она поняла, что Зигфрид не потерянный человек, да, да, человек такой термин к нему применить можно было.
На следующий день Настя вышла в город. Ивлев действительно снабдил её явками и паролями для связи с подпольем. Нужно было немного, всего-то передать шифровку, составленную самой Настей. Она была простой эта шифровка, но именно простотой своей являла огромную трудность в расшифровке, ибо было много символов, известных только самой Насти Ивлеву.
И вот Афанасий Петрович Ивлев получил сообщение от Зигфрида, то самое, которое и передала Настя через подпольщиков и тут же отправился к Гостомыслову.
Вижу что-то важное? спросил тот, едва взглянув на выражение лица Ивлева.
Очень думаю важное.
Зигфрид?
Он самый. Настя передала через подпольщиков. Видно, с разведцентром что-то не так. Вот: Ивлев положил на стол короткий текст.
Гостомыслов прочитал внимательно и поднял глаза на Ивлева:
А не может быть провокацией?
А в чём провокация? спросил Ивлев.
Гостомыслов попробовал порассуждать:
Ушли дивизии с участка фронта, которым командует Жуков. А Жуков бомбит Верховного просьбами о подкреплениях. Говорит о том, что немцы собирают крупные силы подо Ржевом. Поверят нам и не дадут Жукову подкреплений, а тут Впрочем, конечно, эти рассуждения несколько наивны
И вот новая шифровка. Уже очень серьёзная
Ивлев не знал всех тонкостей происходившего с Настей, не знал до сих пор можно ли всецело доверять Зигфриду, хотя на интуитивном уровне думал, что можно. То, что переброска дивизий, о которой Зигфрид сообщал ещё в апреле, подтвердилась, ещё не могло служить твёрдым доказательством того, что он стал работать на нас. Сообщение было слишком неконкретным. А вот теперь
Оказанная услуга не стоит ничего.
Стоял тёплый летний вечер. Это в междуречье Дона и Волги солнце жестоко выжигало степь, и не было спасения от знаю ни днём, ни даже ночью, когда духота обрушивалась на тех, кто целый день был на ногах без отдыха, а порой и без необходимого количества питьевой воды.
Настя уже собиралась на ужин, когда возле дома остановился чёрный лимузин и из него вышел Курт Хагер. Она уже в окно заметила, что он в отличном настроении. Войдя в дом, осыпал Настю комплементами, похлопал по плечу вышедшего из кабинета, чтобы встретить его, Зигфрида.
Ну что, дружище, я же говорил, что русским придёт конец этим летом!
Помню, говорил, нейтрально ответил Зигфрид, стараясь реагировать сдержанно.
Наступают, наступают германские войска. Скоро будут в Сталинграде, в Майкопе, в Грозном, а там и в Баку.
Отчего такая уверенность? спросил Зигфрид.
Оттого, что разгромлено два десятка русских дивизий. Два десятка! Взято свыше тысячи танков, свыше двух тысяч орудий А пленных сколько! Тьма. Более двухсот тысяч. Словом, провели appendectomy.
Провели что? переспросила Настя.
Аppendectomy. повторил Курт Хагер и пояснил: Операцию по удалению аппендицита.
И тут Настя осмелела. Она неожиданно спросила:
Вот так победа! Вы предрекали её, Курт! Хорошо сработала германская разведка. Это ведь, как в сорок первом, помогла пятая колонна? Вы необыкновенно прозорливый Ну так что, выпьем за победу
Хагер, получив комплемент, растаял и даже, как показалось, был несколько раздосадован тем, что прелестная Настя тут же и потеряла интерес к его весеннему пророчеству о крупной измене.
Да, с пятой колонной надо работать! Мы это умеем.